Мамка мне рассказывала, что в тяжелом сорок втором году в наш сибирский город с Украины эвакуировали авиационный завод. На станцию прибыло несколько эшелонов с оборудованием и механизмами, состав с рабочими и несколько этапов зэка.
Сразу стали заливать фундаменты под гигантские станки, печи, преса и устанавливать их прямо под открытым небом. Одновременно строили взлетную полосу и тянули ветку железной дороги.
Был приказ, что все для фронта. Поэтому через два месяца завод стал выдавать продукцию сражающейся стране. Самолеты прямо со стапелей сборочного цеха выкатывали на взлетку и сталинские соколы уносясь ввысь уводили самолеты на фронт, а работяги на морозе продолжали ковать нашу победу.
Зэка возводили стены вокруг работающих станков и плавильных печей, строили бараки для рабочих и для себя. Так на окраине города появился рабочий поселок, в котором я прожил многие годы, сменив поколение родителей.
С одной стороны взлетки стояли огороженные забором и колючкой бараки зэка, а с другой точно такие же бараки вольных и расконвоированных.
В одном из таких бараков прошла молодость моих родителей и мое раннее детство.
Со временем бараки немного перестроили, приспособив для семейных.
Коридор, с двух сторон которого расположены комнаты для проживания работяг, насыпные стены, внутри обшитые упаковочной фанерой от ящиков в которых прибывало оборудование, вода в колонке, удобства на улице, печное отопление – это наше тогдашнее жилище.
Сколько же людей прошло этими коридорами, так и не дождавшись нормального жилья, сколько радости и горя видели эти стены. Думаю, что немало.
Все обитатели барака работали на этом огромном производстве крылатых убииц. Папка, после ремеслухи, трудился в литейке, а мама в конторе.
Напротив нас, в соседях, проживала такая же босяцкая семья тружеников. Была у них единственная дочь- Света, моя ровесница. Белокурая, худенькая девчушка с вьющимися длинными волосами, покладистым характером и голубыми глазами.
Рабочий день родителей начинался рано утром с такого противного гудка, типа сирены воздушной тревоги, и заканчивался этим же заводским гудком. Труд на заводе был тяжелый, ручной, поэтому народ, вечером, выходил с территории хмурый и злой.
После работы и в выходные мужики бухали на лавочке возле барака, играли в домино или карты, разговаривали разговоры, иногда дрались, ведь большинство было из бывших сидельцев, которые прошли через мясорубку лагерей. Беспартийные, да неевреи.
Мамки хлопотали по хозяйству, чего-то варили, огородничали, шили, убирали, поучали нас – малолеток, ругались с мужьями, ревели, будучи ими колочены.
Мы – детвора с невытертыми носами, шлындрали по улицам, купались в мутных котлованах, воровали и пекли картошку, курили, безобразили, да мало ли дел у дворовой шантрапы.
От алкоголя и тяжелой работы наши предки быстро сгорали - старились и помирали, мы занимали их места и все повторялось. Жизнь утекала сквозь пальцы быстро и безвозвратно.
Наши со Светкой родители знали друг друга давно. Отцы вместе работали и пили по вечерам, а мамки плакали и жаловались на загубленную жизнь. Все, как у всех, не лучше и не хуже, чем у других.
Понятно, что с детства я, по соседски, общался со Светой, родители часто оставляли меня под присмотром ее родителей и наоборот. Они говорили, что когда мы подрастем, то нас обязательно поженят и наши семьи породнятся.
Я, будучи пацаном, так и считал, что наша совместная со Светкой судьба уже предрешена и свадьба с ней это только дело времени. Тогда, конечно, своим детским умом я еще не понимал что такое семья, что такое близость мужчины и женщины, что такое любовь.
Как то раз наши родители совместно отмечали какой то праздник на половине Светкиных родителей. Мы с ней болтались на улице, потом мамка загнала нас домой и отправила спать в нашу комнату на моей продавленной панцирной кровати.
Немного поскакали с невестой на моем лежбище как на батуте, поиграли в прятки, потом подслушивали разговоры взрослых за стеной. Ничего не поняли, устали беситься и угомонились на кровати. Глядя через стекло на ночное небо и падающие с небосвода звезды, прижавшись, друг к другу, чтобы согреться, стали разговаривать о жизни.
Ощущая рядом с собой присутствие миленькой девчонки, чувствуя ее тепло и стук маленького сердечка, я почувствовал себя взрослым, представил себя Светкиным мужем и стал думать о нашей будущей совместной жизни.
Раз мы со Светкой вместе в одной кровати, значит мы уже муж и жена, думал я.
Что именно взрослые делают ночью в кровати я не знал, но то, что надо что то делать мне подсказывало какое то неведомое чувство.
Для начала я неумело поцеловал Светку в губы при этом совершенно не испытав никаких чувств. Невеста молчала тоже не проявляя никаких эмоций и также как и я не знала чего делать. Я сказал, что раз мы спим вместе, значит мы муж и жена. Света согласилась и сказала, что, наверное, это так. Помолчали. Я погладил Светку по голове, а она притаилась, как мышка под веником, было слышно только урчание ее живота и учащенное дыхание.
Молчание затянулось, спать не хотелось, чего еще надо делать я не знал. Подумал, подумал и, как взрослый, предложил Светке показать мне письку. До этого сокровенное девчачье место я никогда не видел.
Она ненадолго задумалась, а потом, немного стесняясь, стала стягивать свои белые панталончики.
Я, привстав с кровати, с интересом стал разглядывать, что же там у нее такое.
Луна светила прямо в окно, в комнате было достаточно светло и романтично.
Странно, но ничего интересного я там, у Светки, не увидел. Между двух худых ножек, пониже пупка, на розовой кожице была маленькая вертикальная складочка, похожая на шрам. Разочаровался. Ибо ожидал увидеть нечто необычное, а что именно не знаю.
Провел пальцем по этой щелочке, покопал немного внутри, ничего интересного не обнаружил. Вздохнул. Светка напряглась, но ничего не сказала. Понюхал, потом лизнул свои пальчик, которым проводил исследование Светкиной дырочки. Пахло огурчиком, а вкус был солонованый.
Ну что ж, подумал я, теперь я настоящий мужик, а Светка, соответственно, моя жена.
С гордостью спустил свои боксерские труселя и предъявил на обозрение молодой жены свое хозяйство, она с интересом стала рассматривать мою пипетку, хотя потрогать ее так и не решилась.
- Как краник у самовара. – изрекла Светка по окончанию осмотра.
Мне такое сравнение не понравилось, я ведь знал настоящее название этого очень важного органа.
- Это не краник, это ***. Вот. – важно поправил я Светку.
Она посмотрела на меня, как на взрослого, в ее глазах я заметил уважение. Подтянул труселя и спрятал свой пистон назад.
Молча лежали на кровати, рассматривая звезды, думали о своем новом статусе – мужа и жены, слушали говор и грустные песни взрослых, разносящиеся по бараку. Оба, несомненно считали, что теперь, после взаимного просмотра причиндалов, мы муж и жена.
Уже по родственному я рассказал Светке про свое секретное место на чердаке барака, где я хранил свои богатства – сушеную дохлую лягушку, осколок прожекторного отражателя, через который можно увеличено рассматривать прыщи и болячки на лице, несколько солдатских пуговиц и , самое главное богатство - большой гвоздь двухсотку их которого я сделаю себе ножик.
Решили, что жить мы будем в этом секретном месте на чердаке, а Светка притащит туда свое приданное- старую куклу без глаза и кошку – Маруську.
Я сказал, что как и мой батяня буду работать в литейке на заводе, а вечером, после работы, буду разговаривать на лавочке со взрослыми мужиками и пить водку.
Светка будет работать в заводской столовке и воровать для меня котлеты. На этом и порешили. Светка попросила, только об одном, чтобы я не бил ее пьяным. А я и не собирался ее бить, но, серьезно пообещал, что никогда не трону ее, а наоборот буду защищать от всех.
С тем и уснули прижавшись друг к другу.
- Какой ты славный, Пашенька. –сказала мне Света засыпая.
Но нашей семейной жизни было не суждено состояться по моей вине.
В то время у меня была детская болезнь - ночное недержание мочи, по научному - энурез. Мамка всегда будила меня по ночам и заставляла писить в ведро, поэтому, благодаря ее заботе, я просыпался сухим. В этот раз она не сделала этого и я смачно обмочился во сне. Проснувшись я понял, что прокололся в первую же брачную ночь и решил, как настоящий мужик, не сознаваться в этом проколе и все свалить на спящую еще Светку.
Растолкав ее, я, делая вид что сердит, сообщил что она обфурилась и обмочила меня. Сказал, что она дура и я больше не буду жениться на ней. Светка мне поверила, разревелась и, размазывая по щекам слезки, убежала к себе.
А я решил, что пока не буду жениться, чтобы не раскрылся мой недостаток. Натянул на мокрые труселя свои штанишки, взял с чердака гвоздь и пошел на железную дорогу делать ножик.
Конечно же, это было более важное занятие, чем свадьба со Светкой.
Расплющил свой гвоздь, положив его под приближающийся состав, а потом целый день затачивал эту заготовку на камне, сделав из изоленты рукоятку. Конечно, переживал свой конфуз, жалел невинно пострадавшую Светку, мучился угрызениями совести. Но детская память быстро забывает неприятное и я успокоился.
Хороший получился ножичек и нафиг мне нужна эта Светка- доверчивая и глупая дурочка, успокаивал себя я.
Через некоторое время наш барак сгорел от короткого замыкания и нас расселили, Светка – первая моя жена, пропала из моей жизни.
Шел мне тогда седьмой годок, потом незаметно просквозило еще почти сорок лет. А ведь до сих пор вспоминаю свою первую «жену», тот запах и вкус солененького огурчика, то ласковое Светкино: «Какой ты славный, Пашенька», тот свой детский обман и незаслуженную обиду такой невинной и замечательной девчонки.
Да, «…было время и были подвалы, было дело и цены снижали. И текли куда надо каналы…»