2
Перед концертом, на который Светлана не смогла приехать, Эльза немного побродила по консерватории, как это любила делать раньше. В коридоре она натолкнулась на Валерию Константиновну, и та, очевидно, забыв, что Эльза – всего лишь квартирная хозяйка ее ученика, сказала недовольно:
– Сегодня Денис плохо подготовился. Что-то случилось?
– Не знаю, он сегодня на занятия прямо с дежурства пошел.
– Какого дежурства? Разве он работает? Ночью? Но почему он мне ничего не говорит? Что за упрямый человек! И долго он работает?
– Уже третий год. Еще когда учился у Геращенко, начал. Стипендии не хватало. А потом устроился на одну фирму, где работа полегче – дежурным, ночным…
– Ужасный человек! Такой скрытный. Я его ругаю, что он вяло поет, нав ходу засыпает, я рисую себе картинку ночных пьянок в общежитии, а он даже не оправдывается! Скрывает! То-то я стала замечать, что он похудел, иногда еле голос тянет… А это, оказывается, он после ночи приходит? Такую работу надо менять!
«Гордец он все-таки, не любит жаловаться», – подумала Эльза с невольным уважением к своему «внуку».Академконцерт разочаровал ее. Пел Денис вроде бы неплохо, но все тем же «светлым» голосом, к которому Эльза оставалась равнодушной. Не радовал и подобранный репертуар. «Ну почему все поют классические хиты, а он какие-то незнакомые, сложные вещи и не очень выразительные?» – огорчалась Эльза.
О такой мелочи, как учебная программа, которой должен был следовать педагог, она просто не думала.
Эльза похвалила Дениса, преодолевая себя. «Хорошо, что Светлана не приехала. Сплошное расстройство… Только почему ему ставят высокие оценки? Чего-то я не понимаю», – недоумевала она.
Теперь Денис звал Эльзу в консерваторию часто. Особенно она любила те концерты, что проходили в большом зале, приуроченные к разным юбилеям.
Однажды Денис порадовал ее по-настоящему:
– Завтра пою «Алеко» Рахманинова. С оркестром консерватории.
- Ой, как хорошо! Дождалась, наконец!
С праздником в душе, принарядившись, она и отправилась на концерт. Переполненный зал гудел множеством молодых голосов. На этом фоне приятно для Эльзиного слуха звучали отдельные инструменты оркестра, который уже настраивался на сцене. Эльза, предвкушая удовольствие, наблюдала за юными музыкантами, готовая в них влюбиться.
Вот все затихло, оркестр сыграл увертюру, и как только Денис взял первые ноты, Эльза поняла, что он будет петь ПРЕЖНИМ голосом.
Она всегда любила эту арию, как вообще – и всего Рахманинова, волновавшего ее до слез, а в исполнении Дениса это уже было потрясением. Все те же узнаваемые бархатные нотки на низах, и присущее ему вживание в образ – до конца, до полного растворения! А какое пиано!
– Отличное крещендо, – сказал кто-то сзади, словно продолжая ее мысль.
Она так и замерла: вытянет? Не сорвется? Возьмет верхушки?
Все взял, не сорвался! Это зал сорвался с места! Овации и крики «браво!» подстегнули Эльзу, и она тоже крикнула звонко это словечко – на удивление сидящих рядом студентов. Во дает, старуха!
После концерта она разыскала Дениса за кулисами и расцеловала:
– Молодец, умница, здорово! С таким чувством! А голос как звучал!
– Правда? Вам понравилось? – обрадовался он. – А Ирина Михайловна мне только что сказала, что я пел хуже, чем в прошлый раз.
Значит, он пел уже не впервые? И скрывал от нее и Светланы?
О своем бывшем концертмейстере, Ирине Михайловне, он вспоминал в последнее время все чаще:
– Она не только самый лучший здесь аккомпаниатор! Она разбирается и в вокале. Когда Иван Николаевич болел, урок с нами проводила Ирина. Он ей доверял! И я верю. Если она сказала, что я пел неважно, значит…
– И всему залу показалось, что ты пел плохо? – прямо рассердилась Эльза на незнакомую Ирину. Зачем же парню портить настроение?! Вон как обнимал Дениса дирижер!
– Ну, в зале вокалистов было мало, там и народники сидели, и скрипачи, пианисты… Что они понимают?
– Тогда я тоже ничего не понимаю!
«Вот, добавил таки ложку дегтя в каплю меда», – думала с досадой Эльза, покидая консерваторию.
Третий год учебы Дениса был таким разнообразно-непонятным, что Эльза то и дело переходила из состояния душевного покоя – в паническое, раньше совершенно не свойственное ее характеру.
Во-первых, Денис стал часто болеть, но с подростковым упрямством не хотел следить за своим здоровьем. Эльзе приходилось хитрить, привлекая Светлану Анатольевну к действиям, которые ей самой были запрещены.
– Светочка, – звонила она в Запорожье, едва за парнем закрывалась дверь. – Он кашляет, но упорно шарфик или свитер с высоким воротом! У него вечно расхристана шея! Даже когда кашель с мокротой, представляете? Не выдавайте меня. Позвоните ему вечером! И не даем мне себя прослушать. А я слышу: это же похоже на бронхит! Я все-таки врач!
Светлана звонила и давала телефонный нагоняй, после которого Денис в ее сторону старался не смотреть, но лекарства, ею назначенные, все-таки принимал.
Во-вторых, ей по-прежнему не нравился репертуар, который Денис разучивал.
– Вот бы услышать в твоем исполнении Князя Игоря, – мечтала вслух Эльза после зачетного концерта, где Эдик прекрасно исполнил арию Игоря и получил десятку. – Я, может, и необразованная тетка, но мне кажется, у тебя бы Игорь получился лучше.
– Да эту партию на третьем курсе вообще рано давать! Это для зрелых артистов. Это не по программе! Мне Валерия Константиновна дает программные вещи. А хиты должны петь профессионалы, а не студенты. Слышали, как сегодня пел один первокурсник «Эпиталаму Гименею»? Он сильно зажимал голос. Углублял звук! А звук должен исходить отсюда, а не отсюда! Денис жестом показывал куда-то в область диафрагмы, но Эльза не могла уследить, где сей звук коварно прячется, и только послушно смотрела на руки мальчика.
Иногда после распевки под душем или в своей комнате Денис выходил с вопросом:
– Вы обратили внимание, что я легче беру верхушки?
И смотрел на нее ожидающе.
– Да-да, – кивала Эльза, но не могла удержаться: – А низы куда девались? Это я – о твоем репертуаре. Рахманинова ты пел по-другому..
Денис изумленно смотрел на нее:
– Эльза Кирилловна, вы скоро будете спорить с профессионалами. Просто у меня нет в моем репертуаре низов… прежних. Это – потом. Я ведь лирический баритон. Потому Валерии и не понравилось мое исполнение Алеко.
«Кто тебе сказал, что ты – лирический баритон? – внутренне сопротивлялась Эльза. – И что Алеко пел плохо? У Геращенко ты был драматическим баритоном, а стал лирическим?!»
Она уже немного разбиралась в этих терминах. Она хотела слышать тот, прежний, который вернул ее к радости жизни! Тот был скорее похож на бас, как бы он ни назывался – драматическим или центральным! Да лирических баритонов полно, а такого вот, как у Дениса, она ни у кого не слышала! Понятно, что у него особый окрас, узнаваемый среди всех прочих, но… Что же получается? Есть два Дениса? Один поет «светлым» голосом на зачетах и экзаменах и больше походит на тенор, другой – на праздничных концертах – низким баритоном, который так нравится Эльзе, Светлане, да и всем женщинам вообще! Она же видела реакцию зала на каватину Алеко! Так откуда же это раздвоение? Почему он поет по-разному? И что же дала Валерия своему ученику, если он не может сам определиться с голосом? Кто сбивает его с собственного ощущения, желания?
Теперь Эльза никогда не знала, что ее ожидает на очередном концерте, какого Дениса она увидит и услышит – раскованного, живого, прежнего или зажатого в старании петь «правильно», как положено (кем?!), «светло», когда кажется, что не хватает звука! Особенно это было слышно, когда он пел после звонкоголосого Юры или после Кости с его оглушительным басом.
Как же хотелось Эльза поговорить об этом с Денисом откровенно! Пусть бы рассказал о своих уроках в классе. А еще лучше – попасть бы самой на эти уроки, увидеть и услышать, что там происходит…
Однажды не удержалась, спросила за воскресным завтраком:
– Как тебе Валерия Константновна? Лучше Игоря?
Еще бы! Вкалывает по-черному.
– И все у тебя получается?
– По-разному, – уклончиво ответил Денис. – Иногда мне кажется, что я не своим делом занимаюсь. Я же раньше джазом увлекался. Мне он был ближе классики. Если бы у нас открыли отделение джазовой музыки, я бы перешел туда.
– Денис! – ужаснулась Эльза. – Ты что такое говоришь?! Какой джаз?! После Демона – джаз? Выбрось из головы! Алеко – и джаз?!
Она была в панике. Денис задумчиво уставился в чашку с кофе.
– Признайся, ты это только что… придумал?
Денис покачал головой:
- Я просто вижу: не получается у меня по-прежнему. В училище я себя человеком чувствовал, а сейчас… И Валерия бьется со мною. Она ко мне очень хорошо относится. Считает, что у меня большой потенциал, но… или я не понимаю, что делать, или она не может меня понять. Мнеп так неловко, когда она расстраивается, сердится. – Он вздохнул, помолчал под печальным взглядом Эльзы. – Недавно вот прочитал интервью с Хворостовским. Тот сказал, что научить петь… невозможно. Певец сам должен понять, что ему делать и что ему нужно. Наврное, не хватаем мне чего-то вот тут. – Он показал на диафрагму. – Я зажат. С девочками Валерии проще.
Сначала Эльза слушала, боясь вздохнуть, но при последних словах встала, с шумом отодвинув табурет:
– Глупости не говори! Я пока не глухая! Вспомни, как ты свободно пел Алеко! Или это был не ты? Я думаю – это проблемы не твои, а твоих… учителей. Это им надо определяться. Сбивают с толку – и все.
Никогда он не видел Эльзу такой решительной. Пожал плечами, помолчал и вдруг огорошил:
– Завтра мы поем «Мессу» Шуберта. С оркестром и хором. В большом зале консерватории.. Вход бесплатный.
– А маме ты позвонил?
– Поздно звонить, она не успеет все равно.
–Продолжение http://www.proza.ru/2013/02/10/1538