Она стояла передо мной, вся такая задумчивая и печальная. Ее голубые, стеклянные глаза смотрели куда-то далеко, сквозь это грязное и грешное место. Белоснежные волосы трепал прохладный осенний ветер. Своей тонкой рукой она небрежно прятала белые пряди за ухо. Я зову ее Белоснежкой. Моей маленькой Белоснежкой. А она просто слабо улыбается мне в ответ. И мне кажется, я никогда не пойму ее, никогда не узнаю ее до конца. Пусть я владею ее телом, но душа ее мне не подвластна. Она запирает ее на тысячу замков, и прячет глубоко-глубоко, чтобы никто не нашел. Я думаю, она никогда не покажет мне, что скрывает внутри. Она никому этого не покажет.
Я смотрю на нее, а она, будто и не замечает меня, будто и нет меня здесь, уставилась куда-то. Она достала с кармана пачку сигарет и закурила. Мне никогда не нравилось, когда она курит. Мне много чего не нравилось из того, что она делает. Но она никогда не слушала меня, пропускала мимо ух мои просьбы и рассерженные ультиматумы. Она всегда все делала по-своему. И даже не из-за того, чтобы показать, что она самостоятельная и решительная. Нет, она делала это только из-за того, что ей просто так хотелось. Она всегда делает все, что ей хочется, вне зависимости от желания других. Чертова эгоистка! Но что-то заставляет меня оставаться рядом с ней, что-то держит меня и не дает мне уйти.
Моя маленькая Белоснежка затягивается сигаретой и выпускает клубки сероватого дыма, которые ветер быстро раздувает в разные стороны.
Я говорю ей:
- От курения умирают.
Она вздыхает, и поднимает свои большие глаза к пасмурному небу, будто пытаясь разглядеть там что-то.
- Здесь умирают от всего.
Я слабо ухмыляюсь.
- Чтобы мы ни делали, к чему бы ни стремились, в конце концов, смерть постигнет нас, и это неизбежно. Ты можешь проглотить муху во время ужина, и просто задохнуться; или упасть в ванной. - Она повернулась ко мне лицом и ухмыльнулась. - Или же ты можешь умереть во время хорошего секса с любовницей. Вот уж ирония!
Улыбка пропала с ее лица, и она серьезно сказала:
– Мы все уже, по сути, трупы, для которых сколочены гробы и вырыты могилы. Знаешь, жизнь слишком коротка, чтобы отказывать себе в ее маленьких радостях.
Я стою и думаю, когда она стала такой? Была ли она такой с самого рождения, или же стала такой незадолго до знакомства со мной? Кто заставил ее так разочароваться в жизни? Мне кажется, никого печальней и загадочней, я никогда не видел. Я хочу разгадать ее, но она никогда не захочет того же.
- Я хочу уметь летать! – Говорит она, и разводит руки в стороны.
- Люди не умеют летать, - говорю я. – Мы не птицы.
Я всегда был конченным реалистом. А она? Она была не такой, верила во все, и ее не останавливало то, что ее желания не подвластны физике.
- Я птица! – Кричит она и громко смеется. – Я птица! – Повторяет она раз за разом.
Она начинает кружиться. Ее бледно-розовое платье рассекает воздух, разлетается во все стороны. Она поднимает голову к небу и разводит руки еще шире.
- Я лечу! – Кричит она.
Я смотрю на это, и она начинает меня немного пугать. Я не знаю, считает ли она это нормальным, или же специально делает так. Такая странная. Недосягаема. Непостижима.
Я говорю:
- Под чем ты?
- Что? – смеется она.
- Что ты приняла перед этим? – Кричу я ей.
- Любовь, - говорит она, слабо улыбаясь и, опустив руки, осматривает небо. - Она делает меня счастливой.
Я удивленно смотрю на нее, а она хватает меня за руку и тащит куда-то.
- Мы птицы, Тони! Представь, что мы птицы, - говорит она. – Мы умеем летать! Так давай же, Тони, полетели!