ГЛАВА 8.
ЧАЙ, ПРИПРАВЛЕННЫЙ БЕШЕНСТВОМ.
Дверца подалась.
Марина решительно шагнула за железный порог.
Боря плёлся следом помимо воли.
– Ты только не расстраивайся, когда станешь с нею общаться, – бормотал понуро. – Она уже не та, что была раньше. Разочаруешься…
Не собиралась это слушать. «Не могла просто так без причины настолько измениться Иринка: хохотушка, вечная хулиганка, озорница, веселушка и проказница! Кто угодно, только не Иришка!»
Войдя во внутренний двор, остановилась перед закрытой входной дверью добротного дома.
Друг гундел за спиной, уговаривал, пока не поздно, уйти.
Только дёрнула негодующе плечом:
– Цыц, гнус!
– Иринка, открой! – громко потребовала, чувствуя, что хозяйка стоит за дверью, прислушиваясь к их препирательствам. – Я не уйду до тех пор, пока не поговорю с тобой. Ты меня знаешь! Впусти!
За дверью затаили дыхание, помедлили, потом резко распахнули, тут же ушли в глубину дома.
Не медля ни секунды, девушка шагнула за порог сеней, прекрасно понимая, что её здесь ожидает.
На кухне, спиной к окну, стояла подруга и одноклассница Иринка Козлова, теперь Васильева.
Мари хмыкнула: «Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – пытается скрыть лицо в свете льющегося в спину дневного сияния. Забыла, Ирка, что в определённые моменты жизни я становлюсь на диво жестокой и безжалостной, за что не раз слышала в спину и за глаза жёсткое “фашистка”. Ничего, сейчас тебе об этом напомню…»
Полячка с теми самыми арийскими корнями и кровью решительно шагнула вплотную к беременной русской женщине, схватила немилосердно и сильно за левое плечо и резко развернула её к окну, к свету и правде лицом.
Всё открылось.
– Я так и думала.
Смотрела в лицо потрясённой хозяйке, ошарашенной, ещё не пришедшей в себя после столь стремительного действа-нападения незваной и нежеланной гостьи. Осматривала холодными глазами безжалостно, беспощадно, пристально, не отрываясь, с ног до головы.
– Не удивлена увиденным. Как и ты. Не правда ли, Ирин? Всё мною предсказано и предвидено ещё в Москве. Или не было такого? Что молчишь? Больно и противно? Может, обидно и горько? Или стыдно?
Взялась обеими руками за хрупкие плечи горемычной неубереги.
– Ну, здравствуй, Ириш. Хотя, какое, к чёрту, здравие?! Не в пору ли гроб заказывать… двойной? Или и старшего с собой прихватишь?
Иринка стояла безмолвно: оцепеневшая, потрясённая, растерянная и раздавленная.
На тонком треугольном личике сияли как старые, уже желтеющие синяки, так и свежие – багрово-фиолетовые. В глазах не было ничего от той счастливой, сияющей счастьем и предвкушением радости подружки, выпорхнувшей в Москве из вагона к Марине в объятия! Теперь превратилась в сломленную и забитую женщину с потухшим взором, подурневшую, постаревшую на десяток лет вперёд; в безгласную бесправную рабыню с выпирающим животом новой восьмимесячной беременности, с огромными провалами-глазищами, наполненными нечеловеческим страхом-безумием, способным порождать лишь слепую и глупую, звериную агрессию.
Видя саркастическую, ироничную, бесстрашную, недобрую улыбку-оскал москвички, Ира была не в силах выносить этот жуткий, прожигающий, пронизывающий насквозь, неженский и чужой, словно дьявольский взгляд! Не выдержала: вырвалась из рук судьи-визитёрши и с треском села на табурет. На лице забитость стала сменяться негодованием, превратившись вскоре… в ненависть!
– Нет-нет, Ириш. Даже не пытайся смотреть так – мне глубоко начхать на взгляд, как и на твои чувства в эту минуту, – спокойно села напротив.
Обернулась к Боре, стоящему в дверях и с ужасом следящему за её действиями.
– И ты сядь. Не столб – притолока без тебя не рухнет. В заду от скуки засвербело? Тогда чаю согрей! И варенья наложи, хлеба порежь. Да не перетончи!
Простые, хлёсткие, житейские слова привели его мгновенно в чувство. Кинулся исполнять приказы с рвением хорошо вышколенного слуги!
Вновь повернулась к подруге.
– Можешь хоть на изнанку вывернуться, хвалить и защищать мужа – знаешь, что всё будет напрасно. Так что, Ирин, давай просто поздороваемся. Забудем на полчаса, что ты Васильева. Я пришла к своей однокласснице и любимой подружке Иринке Козловой. Привет, Козлова! Как житуха? Не пора ль что-то изменить? Давай, троешница, помогу уж. Не привыкать подсказывать и тащить тебя! Поделись, валяй.
Неожиданные слова подействовали как надо.
Хозяйка искоса недоуменно заглядывала в глаза Мари, выискивая в них подвох. Всё смотрела и смотрела в тёмную зелень, не в состоянии что-то разглядеть и понять: стена! Ничего!
Риманс ещё тогда, в столице, испугала её своей невозмутимостью, мужской хваткой и… поразительной сообразительностью. То, как быстро придумала историю с «пропажей без вести» из Москвы, напугало Иру до дрожи! Это уже была не Риманс! Увидела совершенно чужую, незнакомую и крайне опасную женщину!
Сидя в поезде, запоздало с содроганием сообразила: «Слухи о том, что Марина работает совсем не там и не тем, о чём всем говорит её мать Варвара, скорее всего, истинны. Какой детсад или завод? И не в столичной милиции, как мне Торопыгин “по секрету” трепался! Я только сейчас поняла, о чём в военкомате наш военрук разговаривал с офицером. Он её, очевидно, знает. Она попала на службу в органы госбезопасности! Вот, откуда её “друзья”… Так вот, о ком сказала, когда произнесла: “Нам помогут”! ГБ! Разведка, должно быть. По ней это. Самое то. По адресу попала…»
Так и думала все четверо суток, пока ехала обратно в республику.
Теперь с испугом рассматривала незваную гостью и с удивлением стала замечать, что Маринка… «возвращается»! Лицо и глаза поменялись, оживляя давно знакомый образ лучшей подруги детства: чистой, ясноглазой, наивной, улыбчивой и шаловливой егозы!
Ирина посмотрела на одноклассника: Боря наливал чай, накрывал на стол, хозяйничая наугад в незнакомой кухне, часто обращался с улыбкой к Мари, что-то спрашивая, уточняя, почти с радостью тут же исполняя.
Замерла: «Ничего не настораживает его в Марине, не пугает, не отталкивает. Значит, не чувствует исходящей от неё угрозы. Может, ещё не всю душу выжгла суровой профессией? Дай-то бог! Такая была надёжная! Своя по крови… Как сестра…
Тяжело вздохнув, поражённо опустила светлую голову на налитую грудь и впервые подумала о том, в чём стыдилась себе признаться, что упустила в жизни.
– Пожалуй, она тогда реально могла бы свершить маленькое чудо! Пусть и при помощи страшных “коллег”. Хоть с кем! Только не с ним. Была б я сейчас свободна и счастлива…»
Дав Ире время прийти в себя, Марина мягко улыбалась и молча наблюдала. Даже не «слушала» мысли – ни к чему, всё и так понятно.
Поставив перед ней чашку горячего дымящегося ароматного индийского чая, посмотрела с сердечной улыбкой, как в давние девичьи времена.
– Вкусы не сменились с беременностью? Я помню всё. Три ложки сахара? Или уже четыре? – светло улыбаясь, смотрела в не желающее оттаивать упрямое лицо. – Тогда, точно четыре…
– Нет! Без сахара. От него тошнит, – хрипло проговорила, наконец.
Выдохнула, с трудом выпрямилась, подняв голову.
– Здравствуй, Марин. С приездом.
– Привет и тебе, моя подружка! – ласково обняла тёплыми руками, склонившись. – Кого ждём?
Указала глазами на живот, заметив панику в её глазах. Тайком вздохнула: «Подумала, что я о муже спрашиваю, бедная!» Матюгнувшись в уме, держала эмоции в кулаке.
– Мальчик у тебя уже есть. Кто на очереди?
Продолжала забивать её нерешительность и медлительность вопросами.
– Как по ощущениям: как с первым сыном или иначе? Вкусы, запахи, желания? Во сне показали? Домовой шепнул?
– Скорее всего, сын. Всё похоже… Чувствую сама…
Стала понемногу отходить, тихо заговорила, смотря перед собой невидящими глазами.
Борька поглядывал на часы, нервно ёрзал, сопел, мешал Мари своими нелепыми скосами глаз в сторону двери. Раздражал!
– Боряш, иди-ка покури… Да возвращайся! – грозно прикрикнула вдогонку.
Он с радостью «слинял» из нездоровой и нервозной обстановки чужой кухни.
Презрительно хмыкнула беззвучно, проводив его тяжёлым взглядом: «Слабак! Слизняк!»
Подруги разговаривали на отвлечённые темы.
Затем Мари стала рассказывать о Москве, о новой работе, гостях гостиницы, новостях столичной богемы.
Ирина стала расслабляться, отвечать более связанно на вопросы, отвлеклась от мрачных чёрных дум.
Время пролетело незаметно.
Боря давно вернулся и начал метаться по комнатам, понимая, что момент прихода Веника неумолимо приближается!
Маринка вела себя, как тупая блондинка, совершенно не понимая его киваний, «страшных» глаз, тайных знаков, вспотевшего от напряжения лица.
Вдруг напрягся, как тетива, побледнел, и она поняла – Веня идёт по улице домой.
– Дотянулась? – в панике кинулся к двери. – Быстро уходим! – стал хватать её за руки.
– Куда? Я ещё с Вениамином не повидалась!
Прикинулась полной тупицей, надула капризно губки, мотала отрицательно головой, отталкивала потные, скользкие, ледяные от ужаса руки.
– Неее, я ещё не хочу уходить! Ну, Иринка… Скажи ему, что ещё не пора!
За окном проплыла голова Веника, и Ира… впала в прострацию, побелев, как полотно.
Гостья смолкла, прекратила ломать комедию, собралась, полностью овладела ситуацией и превратилась в ту, кем являлась по сути и профессии: жёстким «спецом» из группы особого назначения.
– Боря, живо хватай её и в постель! Не стой столбом!
В голове мгновенно сложился план дальнейших действий.
– Иринка, лежи и стони, будто тебя сильно тошнит! Только попробуйте ослушаться меня! Я такое закачу!..
Пригрозила одноклассникам кулаком, сверкнув ледяным изумрудом: железным и несгибаемым, как алмаз.
– Ну?! Живо исполнять!..
Рявкнула так, что Боря метнулся пушинкой в спальню, таща на руках обмякшую и ничего не соображающую от ужаса грузную Иру.
Мари встала из-за стола, поправила причёску и одежду, спокойно вздохнула в полную грудь несколько раз, возвращая нормальный цвет лица, гордо выпрямила спину, воинственно вскинула подбородок… «Мальбрук в поход собрался», одним словом.
Из спальни вернулся смертельно-бледный Борис. Смотрел на Марину испуганным взглядом новичка-сапёра при виде незнакомой мины, которую начал разминировать и понял, что не знает, как действовать дальше. Словно в его руках на таймере бомбы уже пошёл обратный отсчёт: пять, четыре, три… Он просто отупел!
У девушки же в такие мгновения всё было с точностью наоборот: мозг работал чётко, слаженно, выдавая ясные грамотные команды дальнейших действий – особенность. Критическая ситуация являлась катализатором мысли: чем опаснее момент, тем проще решение находилось, спасая положение молниеносно и эффективно. Этим и была ценна в Конторе: способностью неординарно мыслить и выживать в самых безнадёжных ситуациях! За что и прозвали Саламандра. А кое-кто – Феникс.
– Улыбайся и иди за мной. Следи за мимикой и словами. Слушай и следуй, – смотрела Боре в карие глаза, не мигая, говоря низким, тихим, монотонным голосом, вводя в транс.
Сработало: мгновенно потерял способность к сопротивлению, став лишь послушной марионеткой.
– Идём встречать хозяина.
Сделав глубокий вдох, растянув до отказа в улыбке губы, открыла входную дверь в тот самый момент, когда за ручку с обратной стороны взялся владелец дома.
…Веник, оказавшись нос к носу с широко улыбающимся лицом и счастливыми глазами Мари, опешил, застыл, держа судорожно сведённой рукой ручку двери, и никак не мог сложить факты в голове: «Откуда она здесь взялась? Как оказалась в доме? Где жена? Что они с Борькой здесь делают? Вообще, что тут творится?..»
– Веничка! Родной! Здравствуй! – повисла на его шее, радостно чмокнула в напряжённую щёку, оглядела с восхищением. – Да ты стал ещё красивее! Завидую! Счастливая Иринка – такого красавца отхватила!
Несла околесицу, щебетала, хлопала глазками, счастливо краснела и шумно радовалась.
– Ой, как я рада видеть тебя! Да что ты застыл, милый, заходи!
– Эээ… Веня… Мы на минутку… Уже уходим… – проблеял вышедший на миг из транса Боря.
– Ещё чего! И не подумаю! Так по ребятам соскучилась! Столько не виделись! – продолжала «заливать соловья», больно ткнув кулаком в бок трусливого друга. – Заходи, всё расскажешь!
– Аааа… где жена? – еле пробился сквозь болтливую завесу хозяин.
– Ой, ей так нехорошо стало, когда нас увидела! Такое с беременными бывает – обрадовалась, вот и подскочило давление. Лежит в спальне. Не решились её одну оставлять до твоего прихода…
Заговаривая зубы, под руку завела Веника в его собственный дом.
Борис, не в силах больше терпеть приступ паники и ужаса, со словами «пойду, покурю», смылся во двор и так до самого конца не вернулся!
Только презрительно безмолвно фыркнула: «Подлый трус!»
Продолжала изображать из себя закадычную подружку сволочи по имени Веня и затуманила мозги настолько, что он расслабился и принял блеф за чистую монету.
Спокойно заглянув к жене, убедившись, что лежит побледневшая и слабая на кровати, вернулся на кухню и, сказав, что уже пообедал у матери, что жила за стенкой, предложил выпить чаю.
Пока собирал на стол приборы и сладости, Мари продолжала плести лабуду о верных друзьях, попросила показать семейный альбом со свадебными и общими уже фотографиями, «дембельский» и пр. и т. п.
Попивая со счастливым лицом чай, всё расспрашивала Веньку о школьных друзьях, армии, работе…
Хозяин, разомлев от похвал и дифирамбов в свой адрес, потерял бдительность.
Тут же, пока был «тёпленький», вырвала у него честное слово, что приведёт в Летний клуб через неделю (а раньше синяки на лице Ирины вряд ли исчезнут) свою красавицу-счастливицу жену на танцы, где все они смогут повидаться и потанцевать, как в давние времена. Первый танец – его!
Мелко дрожа от эмоционального коллапса, держалась из последних сил.
Их едва хватило на сердечное прощание с «дорогими моими ребятами, самыми любимыми друзьями», с объятиями и поцелуями, с долгими и частыми оглядываниями и маханиями ручками вслед проводившего их хозяина и криками: «До встречи, Веничка! Как я счастлива, что увидела тебя, родной!»
Едва он скрылся за поворотом своей улицы, рухнула на крупный валун красного гранита, лежащий на обочине дороги, и впала в долгий транс, смотря широко распахнутыми слепыми глазами. Из них обильно струились слёзы – срыв после длительного психического прессинга, на который пошла сознательно, чётко рассчитав силы…
– …очнись! Мариша! Пожалуйста!
В её лицо летели ледяные капли воды, кто-то тряс.
С трудом открыла глаза, словно налитые свинцом, смутно различая перед собой размытое смертельно-белое лицо. Тогда и почувствовала, как ей больно! По жилам медленно струилась не кровь, а колючие игольчатые шарики, вызывая страшные мучения в каждом сосуде, в каждой мышце. Судорожно стиснув зубы, собрав все силы, всё-таки не закричала от дикой невыносимой муки!
Боря сидел, примостившись сбоку, и придерживал её за плечи. Нервная дрожь сотрясала его так, что тряс и девушку.
– Слава богу, пришла в себя! Ты потеряла сознание!
– Не пори чушь… – прохрипела, не совсем владея голосовыми связками. – Никогда не теряю сознание. Я сильная.
– Да если бы я не смотрел на тебя в тот миг, ты б свалилась с камня и свернула себе шею, – в ужасе прошептал.
– Брось! Хватит чепуху молоть, – вполне пришла в себя. – Не выдумывай. Я в порядке.
– Уму непостижимо. Такое провернуть в одиночку! Как не сорвалась? – потрясённо смотрел и бормотал, бормотал. – Я тебя знаю хорошо. Ты ещё в школе с ним в кровь дралась, несмотря на то, что в пуп дышала. Я не забыл, как он тебе кулаком в лоб «засветил». Шрам остался до сих пор, небось?
Автоматически поднесла левую руку ко лбу, нащупав в левой верхней части грубый хрящ, наросший под кожей на месте трещины на черепе.
– Вот-вот. Вижу, остался. Что, опять захотелось под кулак попасть? Как удалось так забить ему мозги?! – уже орал, размахивая руками. – Нет, это просто невозможно! Не поверил бы никому и никогда, если бы сам всё не слышал! И не видел. Да ты же с твоими психологическими экспериментами загнала себя, родная… – снизил звук до шёпота, вцепился мёртвой хваткой, целуя дрожащими губами её мокрый висок. – Ещё пару таких обмороков, и твоё сердце просто остановится, любимая… – едва шепча, крупно дрожал, обнимая с отчаянием. – Ты лежала в моих руках и не дышала больше минуты, Маринка… – по его щеке поползла слеза.
Очнувшись, вскипел, встряхнул, как грушу!
– Ты это понимаешь, дура?! Ты погубишь себя! А как же я? Как мне потом жить?.. Никак…
Внезапно замолчал, охрипнув, только смотрел страшными, бездонными, неживыми глазами, словно вынес себе приговор: «Сгинешь – умру».
Помедлив, собрала силы и встала, пусть не с первой попытки, на негнущиеся ноги.
Медленно пошла в сторону верхних улиц, мучительно стискивая зубы при каждом шаге: было ощущение, будто идёт босой по битому стеклу! Шла настойчиво, упорно, стараясь увести горлопана подальше от Васильевых, дом которых ещё виднелся сквозь листву соседних садов.
Шагая, задумалась: «Я так много за отпуск попила чая, но такого хинно-горького, какой довелось выпить в доме любимой подружки, пробовать ещё не довелось. Ещё бы: был приправлен не только несправедливостью, обидой, лютой ненавистью, но и звериным бешенством».
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
Фото из личного архива: ущелье, рукав Оспанки, весна, всё цветёт и зеленеет.
http://www.proza.ru/2013/02/08/520