ГЛАВА 15.
ВСЕМУ НАЧАЛО И КОНЕЦ…
Весна с того дня больше не отступила ни на шаг!
Повсюду зазвенели ручьи, понеслись по улицам села, по склонам гор, сбегая в реку Оспанку. Она бурлила и пенилась мутной полноводной лентой, разливалась по низинам, затопляя луга, пастбища и знаменитые рощи белого и чёрного тутовника, сберегая влагу в расщелинах и балках, овражках и ямах. Обнажающаяся с каждым днём всё сильнее земля чернела проплешинами и проталинами, пахла прелью и зелёной пробивающейся травкой, цветами и мокрой корой.
Прилетели скворцы и начали извечную и непримиримую борьбу за свои гнёзда, занятые в их отсутствие нахальными воробьями и голубями. Стоял шум-гам от драк по всему селу! Выгнав незваных гостей взашей, почистив основательно загаженные скворечники, усаживались возле домиков на жёрдочки и оглушали окрестности чудесным пением, в котором были слышны щёлканье щегла, зяблика, свист свиристели, переливы иволги и стрекот дрозда, протяжные трели лирохвоста и волшебные рулады соловья. Все звуки тех мест, где зимовали: то ли в Индии, то ли в Иране, то ли в Средней Африке.
Ребятня ринулась в горы, неся в дома букетики подснежников – азиатских крокусов, вдыхая их хрустальный невесомый аромат белоснежных цветов, утапливая в сердцевинах конопатые носы, отчего те становились жёлтыми!
Марина с подружками тоже, не устояв перед весенним безумием, ходила за цветами, отыскивая самые крупные и красивые, принося домой не только их, но и луковицы, высаживая подснежники на домашнюю клумбу.
Учебный год неумолимо приближался к финалу.
К концу пришло и её терпение.
Устав от приливно-отливных настроений Жорки, от постоянного ощущения качелей в отношениях, всё чаще приходила к выводу: надо уезжать. Хотя у него и случались приступы тихого отчаяния, попытки освободиться от невыносимой материнской опеки, тотального присмотра и контроля, сопротивление больше напоминало жалкие трепыхания воробушка, пойманного в надёжные силки опытным охотником. После таких потуг парень по-настоящему срывался и… вновь зажимал где-нибудь любимую, крича, плача от любви и страсти, вымаливая на коленях прощение за нарочитые «леваки» и дутые романы. Жалела и любила, но трезвое осознание реальности и истинной подоплёки событий не затмевало разума. Знала: раскаяние кратковременно и зыбко. Потом будет неизбежное возвращение блудного сына к матери. Так же, на коленях. Ему не устоять. Мать сильнее и ближе. Умнее. Сдастся. Мари не нужен был слабак. Ей нужен был особенный мужчина.
Нурик был в трауре – умер любимый дедушка, теперь ухаживал за слёгшей следом бабушкой Айной, времени не находилось даже на посещение дома матери.
В компании же весна лишь усилила влюблённости и сердечные порывы!
Ритки по очереди влюблялись во всех парней, что приезжали с сельскими училищными ребятами на танцы, бегали на свидания, беря зачастую и Марину, пытаясь развеять неотступную грусть в чудесных глазах.
Серёжка-блондин неприкрыто ухаживал, краснел от её прикосновений, обращённых слов и взглядов, стал постоянным кавалером на школьных вечерах и танцах в клубе, провожал до дома, трепетно держа за локоток. Жора, встречая их вместе, вспыхивал спичкой, сатанел и лез в драку с перекошенным от злобы лицом-полотном. Вставала живым щитом. Отступал. Как всегда. Трус.
Настала пора ранних апрельских субботников, выгнала трудовой люд на всеобщую чистку родного села и предприятий. В детсаде и школе, в интернате и больнице, в парке и клубах, на стадионе и личных подворьях – всюду мели, чистили, белили и красили! Запах сырой извести и масляной краски стойко витал над садами, в которых со дня на день собирались лопнуть почки, грозя затопить цветочным благоуханием всё сущее на Земле.
На школьном субботнике и случилось происшествие, больше похожее на катастрофу.
…По жребию Сабиеву и Риманс достался участок за школой возле трибуны.
Они почти всё убрали и вымели, когда девушка, убирая бумажки и фантики из-под гостевой трибуны над школьным стадионом, зацепила убранную в высокий пучок причёску за гвоздь. Рассыпав по лицу и плечам отросшие волосы, вылезла на дорожку, больше похожая на Бабку-Ёжку, чем на советскую прилежную школьницу-комсомолку.
Своим видом вызвала смущённый смех и вспыхнувший восхищённый взгляд огненных чёрных раскосых глаз парня. Не дав опомниться, сунула в его руку клипсу для волос, попросив закрепить на причёске, как только попросит. Встала к нему спиной и стала собирать густые длинные пряди цвета тёмной платины в «хвосты». Собрав первую, дала подержать, принявшись и вторую приводить в порядок.
Стоял, замерев, жадно вдыхая лимонный запах девичьих волос, московских духов «Только ты», жарко дышал в затылок, шевеля тонкие кудрявые шелковистые волоски на шее, гоня по нежной и чувствительной коже Мари волны нервной дрожи и крупных «мурашек», разливающихся по щёчкам, шее, ключицам и плечам чаровницы. Увидев это, стал терять самообладание. Сделав шаг навстречу, нежно положил руку на её тоненькую талию, касался шаловливыми губами рук, когда пыталась собрать упрямую прядку в «конский хвост».
– Мешаешь, Нурка… Брыкну. Нет, укушу!
Не опомнился, плывя в горячем облаке счастья, радости, ароматов, влечения, что снедало так давно и сладко… Сильно… Очень!
Откуда ни возьмись, появился Жорка и заметил, что Сабиев держит волосы Мари, стоя сзади слишком близко. Настолько близко, что она уперлась в его бёдра попой! Мало того, открыто целует ей шею, обнимая за талию рукой, соскользнув по девичьему животу вниз! Кровь бросилась в голову Гоши, в глазах потемнело. Обезумев, накинулся с кулаками на друга!
Нурлан первым заметил нападающего, резко затолкнул Мари за широкую спину, приняв на себя первый удар.
Запутавшись в упавших длинных волосах, не сразу сообразила, что происходит. Откинув их с лица, вывернулась из-под руки парня и тут же оказалась… на траектории полёта Жориного кулака! Удар был такой силы, что её куклой отбросило спиной на грудь Нуры!
Подхватив, он что-то испуганно выкрикнул, быстро опустился на колено, посадив обмякшую от удара девушку на второе.
Задира пришёл в себя мгновенно. Ошалело смотря на одноклассников, не мог произнести ни слова трясущимися губами; руки, всё ещё сжатые в кулаки, тоже тряслись. Он был похож на обкурившегося наркомана: с синими губами, расширенными зрачками и безумным взглядом, мертвенно-бледным лицом-маской!
Они его не видели.
Девочка потрясла головой, ничего не слыша от шума в голове и не чувствуя ног, а Нури пальцами правой руки обследовал худенькое личико, с осторожностью врача касаясь места ушиба. Немного успокоившись, вынул из кармана носовой платок и приложил к её ушибленной левой скуле.
– …не так страшно. Думал, будет хуже, – стали доходить его тихие слова. – Напрасно ты это сделала, глупая… Не стоило вмешиваться. Говорил уже. Упрямая.
Поднял голову, спокойно с достоинством посмотрел на молчащего Жору.
– Подождать не мог? Потом бы поговорили. Видишь, что ты наделал? Моли бога, чтобы не было сотрясения! Слабая. На свои руки посмотри. Убьёшь когда-нибудь, дурак. Сядешь.
Жора смотрел, не веря своим глазам: «Это я сделал? Зачем?»
У девушки на скуле начал наливаться синяк. Чудо, что удар «поймала» по касательной: прошёл вскользь, лишь немного задев лицо. Та сила, с какой был нанесён, могла запросто сломать нос или убить, учитывая их с Жорой весовые категории: девяносто пять против сорока пяти. Плюс рост: метр восемьдесят пять против метр шестьдесят.
Только когда увидел багровый след от своего кулака на худеньком побелевшем личике, тогда и очнулся окончательно.
– Ты-то чего полезла? Его защищаешь? Всегда грудью встаёшь! Это наши дела! Мужские!
В ней вдруг такая буря чувств поднялась из глубин естества, что тоже захотелось подраться кулаками! И не только ими! Зубами порвать… Едва сдержавшись, опасливо оглянулась, молча поблагодарив Господа Бога, что никто этого безобразия не видит из школьников.
– Всё сказал? – проговорила сквозь боль. – Проваливай отсюда. Это наш участок, без тебя управимся. Пошёл вон! Псих! Лечиться надо! Не смей приближаться – убью! Горло перегрызу!
Незадачливый ревнивец обалдел от напора, совершенно растерялся и… стремительно ушёл.
У Мари начался смешливый припадок – боль от удара вылилась в нервный смех. Было и смешно, и грустно, и страшно одновременно. Эмоции просто разрывали суть изнутри!
Нурлан осторожно поднял её с колена, подвел к дереву белой акации, убедился, что ухватилась за ствол, и быстро убежал с платком к колонке во дворе школы, намереваясь намочить в холодной воде.
Держась за шершавую кору, всё больше смеялась, стараясь всеми силами преодолеть, остановить приступ бесслёзной истерики, подавить крупную дрожь в теле. Перед глазами стояло бешеное лицо Жорки, в котором не было ничего родного и дружеского. Не узнавала его совсем! Разбираться с поведением бывшего поклонника не осталось ни времени, ни желания. Наступила апатия какая-то, отупение. Словно психика выставила мощный заслон отрицательным эмоциям, открыв доступ для положительных и живительных, необходимых сейчас, как воздух!
Бегом вернулся Нура, осторожно повернул Мари к себе, смотря потрясёнными распахнутыми глазами в белое личико. Приложил мокрый холодный платок к девичьей скуле. Долго смотрел, потом на губах стала проступать кривая улыбка.
– А ты, оказывается, ещё большая сумасшедшая, чем я думал, – тихо, взволнованно. – Порох!
С недоверием посматривал, не веря в случившееся, не находя объяснения её отчаянному поступку. Чем больше рассматривал, тем больше волновался, дыша прерывисто и нервно. Над верхней губой выступил пот, губы приоткрылись, стали алыми и сочными, ноздри раздувались и трепетали, рука, держащая платок, задрожала.
– Не смотри на меня так, Нурка!
Сделала движение прочь, оторвалась от дерева, намереваясь разорвать незримую связь и покинуть, пока не стало слишком поздно, пустынный угол школы. Опоздала.
Крепко взяв за руку, остановил, опустил взгляд на губы, пригляделся, увидел, что им тоже крепко досталось. Глаза стали затуманиваться, темнеть, дыхание участилось, прорвался нервный хрип.
Сразу поняла, что его так взволновало. Шевельнула губами и облизнула инстинктивно… Нижняя губа тут же треснула и полоснула резкой болью! Ахнула:
– Чёрт! Разбита!
Солёный вкус крови только подтвердил это. Через мгновение обо всем забыла – Нурлан сделал стремительный шаг навстречу, взял её за плечики и, наклонившись, осторожно и ласково коснулся разбитых распухших губ сбоку справа. Невероятное невесомое касание, словно стрекоза села и щекочет кожу слюдяными крылышками, переливаясь перламутром чешуек, радуя глаз красотой и счастьем.
Мари тут же вспомнилась полянка у подножия водопада, шум ревущей воды зазвучал в ушах, ноги застыли от ледяной воды Оспанки, запахло раздавленными горько-терпкими ягодами горной облепихи. Ладонь в крови. Нура пьёт её кровь… Похолодела: «Он вновь это делает! Теперь с губ».
Происходило что-то вообще непонятное!
Едва он подхватил в падении после удара, в её душе перевернулось всё с ног на голову. Ещё не рассеялся туман от оглушения, а тело начало наливаться патокой, сладкой и вязкой, жаркая волна увлекла и понесла так, что не могла добрые пять минут прийти в себя! Откинувшись на юношескую грудь, сидела на колене и слышала свой внутренний истошный крик: «Ты мой!» Даже запах его повзрослевшего крепкого тела вызывал содрогание мышц живота, будя что-то тёмное, неистовое, древнее и животное: хотелось рвать зубами живую человеческую плоть и… любить, убивая! Тогда остановила жуткую картинку и чувство грозным окриком: «Свихнулась? Вспомни, кто ты! Где гордость и спесь? Блюди кровь, пани!»
Сейчас он пил её, но это нисколько не пугало! Напротив, в девичьей голове билось неистовое, практически безумное: «Ещё! Не останавливайся! Убей! Люби! Съешь…»
Словно почувствовав или подслушав, на мгновенье оторвался, коротко посмотрел в огромные глаза-пропасти, передёрнулся и… со стоном прильнул в настоящем поцелуе, вжав любимую в напрягшееся, как тетива, тело. Это был их первый настоящий, взрослый, сумасшедший поцелуй: с прикусом, с руками, вцепившимися в волосы; с привкусом крови, ароматом чего-то первобытного и до крика знакомого… Оба осознали. Для них прекраснее минуты и поцелуя не было на свете!
В этот миг, сильно зажмурившись, поняла ясно и чётко: «Никакого сравнения с лаской Жоры! Это моё! Это любовь!» Задрожав листиком, задохнулась от счастья и… раскрыла сияющие омуты, окунулась в тёмную яшму.
Нура терпеливо ждал, когда Мари посмотрит прямо в глаза. Дождался, понял, прочитал всё, что ждал и на что так долго уповал, и… едва сдержал крик и слёзы радости, выдохнув: «Жена! Жаным…» Отпустив её голову, обнял в настоящем супружеском объятии, прижав всю, трепеща от пьянящего, манящего, юного и гибкого тела, радуя в ответ своим: сильным, горячим, возбуждённым, откровенно желающим любимую здесь, сейчас! Немедленно! Закрыл на миг глаза, едва справляясь с оглушающим влечением, горячо понадеявшись на ответное чувство и в телесном чаянии, в чём и убедился, почувствовав, как она дрожит в крупной дрожи, как стала нежной и податливой, вжавшись и ответив нутром: «Да».
Всё сложилось. Сразу. Молодые это почувствовали всеми порами тел и душ. И сердцами. Кровью. Генами. Памятью.
Вдруг положение изменилось.
Правила резко поменялись, когда вновь стал целовать. Наклонился и притиснул, дав почувствовать недвусмысленный бугор, что упёрся в её животик.
«Отныне у него нет тормозов! Два года был стражем – устал. С этого мгновенья мне стоять на охране морали и трезвого рассудка», – взволнованно подумала и… сжала чувства в железный кулак. Ощутила перемену молниеносно, словно прозрев от жадных, истосковавшихся, ненасытных и требовательных мужских губ. Раньше были в запретной зоне – табу!
Сейчас не столько целовал, прикусывая, сколько наказывал за долгое отлучение тела. Не мог больше существовать без единения их чувственных душ, ставшего жизненной необходимостью! Ласково мстил за недостачу её запаха и тепла, желанного тела, за отсутствие полёта и ощущения безграничного счастья. Требовал неоспоримых доказательств, что для неё единственный и неповторимый, суженый, любовь, судьба. Тагдыры. Карма. Мактуб. Добивался смирения и осознания этого душой и телом. Засомневавшись, отыгрывался, мстя и награждая поцелуями, теплом и силой, страстью и неистовым стуком мощного сердца, слишком быстро, до срока повзрослевшим организмом!
Сколько раз, оставаясь с ним наедине, держалась от губ подальше, понимая: едва почувствуют силу поцелуя – близость не заставит себя ждать. Нынче, трепеща от настоящей страсти, будучи вжатой в возбуждённое тело, ощущая на плоском животике внушительный мужественный признак, ликовала и уже не думала о ней, как неприемлемой, недопустимой и невозможной. Призналась себе честно, распахнув взор: «Я сдалась тихо и молча, в одно дыхание, в один настоящий поцелуй».
Поняв, «услышав», громко застонал, с жадностью поцеловал пунцовое худенькое личико, любовно взяв в ладони, сухие и крепкие. Обнял за тонкую талию, сильно прижимая к пылающему телу, а второй рукой нежно, невесомо касался лица, шеи, волос, так и не убранных в причёску, затылка, лаская, перебирая пальцами маленькие волоски сзади, что опускались вниз шелковистой дорожкой к чувствительному месту на спинке.
Услышал её низкий, утробный и хриплый стон, содрогнулся от чувственного наслаждения и совсем потерял голову. Подхватил, посадил к себе на талию, утопил бурое лицо на девичьей груди, лаская её сквозь тонкую хлопковую преграду водолазки и кружевную ткань лифчика. Зарычал ирбисом, в порыве эмоций впился поцелуем в истерзанные многострадальные губы…
Кровь заполнила им рот. Так и замерли, вжавшись горящими телами, проходя кровавый обряд венчания, смотря неотрывно в глаза, которые тоже стали наливаться багровым безумием…
Странная пугающе-дерзкая мысль чиркнула в ту минуту по женскому сознанию: «Какую кровь выпьет в следующий раз? С какой части тела? Когда? Ужель сегодня?..» Едва задав вопрос, знала точный ответ. Ужаснувших крамольных развязных мыслей, очнулась, встряхнулась, мысленно надавала пощёчин по своим бесстыжим щекам.
Окончательно взяв себя в руки, оторвалась, лукаво улыбнулась и… спрыгнула с парня. Тут же схватил за плечи вновь, пытаясь притянуть обратно в объятия, в огонь, в буйство чувств и плоти – ещё не насытился! Упёрлась ладонями в торс, держа на расстояние вытянутых рук, но по-прежнему находясь в его цепких пальцах. Посмотрела в ошалевшие глаза со смущённой улыбкой.
– Эй, Дракула, остановись! Норму выпил! – встряхнула сильно за рубашку.
Немного опомнился, но только крепче сжал девичьи плечики.
– В следующий раз прокусишь мне горло? А, Нурик?
Попыталась отшутиться, не зная, куда деваться от полыхающих глаз и жарких рук. Так и не сумела оторваться. Ругнулась безмолвно: «Едва не потеряли контроль!»
У парня пылали глаза, на скулах рдел румянец, а в глубине тёмного, дикого, буйного взгляда бушевал, клубился настоящий всепоглощающий, сметающий на пути все моральные и религиозные препоны, пожар! Теперь проигрывала вновь: по сантиметру всё сильнее притягивал в объятия, в обожающий взгляд, не отпускающий ни на мгновение, в сводящий с ума запах любви, страсти и соблазна. Почти победил. Сдавалась.
В отчаянии просипела заветное и останавливающее: «Во имя любви…» Тщетно. Смотря в лицо, чувствовала, как по спине ползли восторженно-тревожные «мурашки», ноги становились ватными, губы пересыхали, горя, прося… Внезапно ощутила приближение дурноты, задрожала, задышала, задыхаясь, время пошло в режиме обратного отсчёта: девять, восемь, семь…
…Из-за угла школы прибежали девчонки, стали наперебой рассказывать что-то новое и потрясающее и… разрушили хрупкую атмосферу близости.
Сабиев за минуту до их появления сильно встряхнул Машук, вылавливая из мутной реки обморока, схватив за предплечья, подвёл к перилам трибуны, в которые вцепилась инстинктивно. Стерев кровь с лиц и губ мокрым платком, стремительно убрал руки, отступил к акациям. Первым услышал возбуждённые новостью голоса девочек, принял экстренные меры. Этим спас её и себя.
Почему? Всё просто – теряя сознание, то ли вслух, то ли в мыслях, она проговорила:
– Бери меня, Нурка, на руки и скорее неси к себе домой. Я готова стать твоей немедленно…
Не знала этого точно.
Мало того, вдруг увидела себя в его маленькой комнатке в дальнем крыле их дома, Нуру, медленно её раздевающего: расстегнул заколки на волосах, мягко высвобождая из длительного плена, целуя локоны и вдыхая запах; опустил руки на талию и стал поднимать чёрную тонкую хлопковую водолазку от спортивного костюма, лаская дрожащими пальцами горящую кожу животика и спинки; принялся покрывать поцелуями плечи, шею, ключицы, расстегнул кружевной лифчик; освободив грудки, вскрикнул, рухнул на колени и стал их целовать, опускаясь ниже и ниже…
Картинка была настолько реальной и отчётливой, что даже слышала далёкий гул водопада, проникающий в спальню через распахнутое небольшое окно, а ветки сирени источали, вливали в комнату такой одуряющий аромат, что закружил их и без того сошедшие с ума юные головы!
Она стала возлюбленной и женой Нурлана в этот сумасшедший день. Он выпил-таки кровь их греха и невинности с её цветка. Всё сбылось.
Почему-то не смогла остановить картинку в уме. Или не захотела? Даже увидела продолжение: ничего радостного не было – её саму отец задушил собственными руками, а Нурлана застрелил из охотничьего ружья. Баба Анна всё же передала ей «дар» предвидения, он и позволял принимать превентивные меры.
…Девушки вырвали влюблённых из плена наваждения: Нурика – из чувственного, Марину – из мистического.
От жутких мыслей инстинктивно облизнула губы и… вскрикнула от боли. Тёплая струйка крови поползла по подбородку – еле успела подхватить мокрым носовым платком.
– …Ой, Маринка! Да ты губу разбила! Упала, что ли? Господи, да ты бледная, как полотно!
Сонюшка прервала рассказ, заметив только тут, что подруга её не слышит.
– Дай, посмотрю. О-го-го! Дааа, вот это треснулась! Синяк небольшой, а вот губу сильно расквасила. О трибуну ударилась, да?
Всё вертела Мари, осторожно отводя мокрый платок, сочувственно разглядывала то рану, то потемневшие зелёные глаза.
– Больно-то как, небось, а… Бедная моя…
Окружили плотным кольцом, оттеснив парня дальше, пристально осматривали, не повредила ли ещё чего-нибудь?
Не имея возможности вырваться и просто уйти, на все предположения только согласно кивала.
– Да я тоже прошлый год здесь убирала, так треснулась о железку под ней, даже шишка соскочила огромная! И чего, спрашивается, тогда под трибуну полезла? Как же – бумагу там заметила, видите ли, – Соня всё ворчала и ворчала. – Ты тоже? Старательная ты наша!
Все рассмеялись, заразив виновницу переполоха, и ей приходилось прижимать платком разбитую и кровоточащую губу, чтобы унять боль.
Нурлан, смотря с высоты роста поверх девичьих голов, продолжал… целовать и ласкать взглядом лицо любимой. Пальцы рук, прижатые к бёдрам, трепетали и нежно поглаживали их, словно это её колдовские губы и плечи, шея и девственная грудь. Словно не прерывали, никого не было вокруг, существовала лишь их пара и первая сильная любовь: вечная и бессмертная, как само Мироздание.
Внезапно осознал, задрожав: «Я готов стать мужем Машук! Она тоже меня любит! Ведь так? – вскинул взгляд, спросил безмолвно, уловил ожидаемый ответ и признание в таких «говорящих» глазах любимой! – Она полностью разделяет мои чувства и мечты. Хвала Аллаху! Это место на углу родной школы принадлежит отныне только нам двоим. И это дерево, от которого я оторвал Мари, не желая делить с ним даже её рук. И этот апрельский день, перевернувший чувства с ног на голову. Мы будем счастливы. Осталось подождать пару лет. Нам только по шестнадцать! Так молоды… Подождём. Иншалла…»
Маринка же не знала, где находится.
«Где она, твёрдая и надёжная земля? На чьей планете стоит эта трибуна, что разрушила причёску, затопив лицо дымной волной, затмив и наш с Нурой разум навсегда?
Уже не было больно, голова прояснилась и работала в штатном режиме, чётко всё понимая и расставляя точки там, где давно нужно было поставить. Слушала болтовню подружек, а сама усиленно думала:
– Сегодняшний день расколол привычный мир навсегда. Здесь, на задворках школы, я избавилась окончательно от влюблённости в Сироткина, словно вышиб её из сердца кулаком! Тут, в школе, на уроке русского языка она проснулась, и здесь же, под школьными окнами, умерла. Здесь всему начало, и здесь же всему конец. Кто бы мог подумать два года назад, что простая картинка из учебника, которую нужно было описать в ученической тетрадке, так перетряхнёт мою жизнь? Нет, наши жизни! Что то сочинение будет иметь такие отдалённые последствия? Что буду стоять с разбитым Жорой лицом и радоваться этому! Что теперь свободна. Свободна от его любви: мучительной и мутной, и раскрыта для новой: чистой и радостной. Я её нашла. Единственную и на всю жизнь. Судьбу».
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
Фото из личного архива. Конец 70-х гг. Угол школы, трибуна. С подружкой.
http://www.proza.ru/2013/02/08/481