ГЛАВА 11.
СНОВА В ОМУТ!
Через пару часов началась привычная жизнь.
К Марине стали прибегать подружки и ребята. Шумели, тискали, целовали и откровенно радовались её возвращению!
После обеда пошли на плотину искупаться и позагорать напоследок перед школой.
На их полянку у водопада идти не согласилась, понимая, что уже выросли с неё, и страшась повторения прошлогоднего безумия с Нуркой. Для новых столь бурных сцен не была готова ни физически, ни психологически.
Часть ребят откололись от компании и ушли-таки к водопаду.
Оставшиеся пошли с Мари на Большую плотину, под уютное раскидистое дерево ивняка, стоящего у самого верховья запруды на отмели с удобными пологими камнями для загорания.
Раскол означал слишком многое. Туда, наверх, ушли те, кто остался учиться в школе – не знала, почему так сложилось. А с нею, по стечению обстоятельств, остались ребята, которые уже классом не являлись, поступив в училища. Почему-то было безмятежно тихо на душе от этого.
«Спокойно и безопасно. Там Нурлан и Жорик – мучение душе и телу, здесь Борьки – безобидные, безответно влюблённые, преданные. Там – страсть, безумие и соперничество, тут – покой, дружба и преклонение. Так лучше».
…Домой возвращалась с Борькой Воронским, отослав всех по домам, оправдавшись усталостью с дороги.
Шли не по своей Центральной улице, а свернули у магазина и пошли по Клубной, решив посмотреть афишу возле Зимнего клуба. Не доходя до сельской общественной бани, увидела на перекрёстке улиц знакомый силуэт.
– Боряш, не вижу, кто это там стоит? – спросила, прищурившись близорукими глазами.
Посмотрел вдаль, изменился в лице.
– Там Жора стоит, Сироткин, – ответил с болью в голосе. – Стоит, смотрит сюда и… зовёт тебя, Марин, – закончил совсем тихо.
Уже не слышала его! В голове что-то взорвалось, и стала… различать далёкие слова Жорки:
– Мари? Ты? Вернулась? Ко мне?..
Он стоял, как вкопанный, на перекрёстке возле клуба и библиотеки, а потом стал медленно, словно через силу, переставлять ноги, идя в её сторону всё быстрее и быстрее.
С Мариной произошло что-то непонятное, необъяснимое с точки зрения логики и здравого рассудка, то, что претило всем законам физики и метафизики. Сорвалась с места, отбросив вещички, что были в руках, и… полетела! Иначе и не скажешь. «Летела» в буквальном смысле слова: сбросив босоножки, по острым камням гранита, недавно подсыпанного на дорогу, не касаясь земли, не поранив колючим щебнем подошв босых ног. В голове не было ничего: только радостное до исступления лицо Гоши, озарённое таким счастьем!..
Налетела, впрыгнула, обвив ногами талию, как в детстве, и обняв, как в последний раз!
– Приехала… Ты приехала… Вернулась… Мариша… Моя… Ты…
Шептал слова в девичьи волосы, прижимая к телу, ощупывая дрожащими пальцами худенькую фигурку, стискивая руки на спинке изо всех сил, сливаясь, прорастая порами навек, пропитываясь кровью.
Почувствовала, как дрожит, задыхается, как теряет самообладание, жадно целует шею и ключицы, стонет! Постаралась отстраниться хоть на дюйм, но ослабить объятия была не в силах – сорвался. Его несла на крыльях такая любовь и страсть, что спасти их могло лишь настоящее чудо…
– …Вот твои вещи, Марин, – Боря подошёл. – Побросала на дороге, а я всё собрал…
С грустью смотрел на обезумевшую пару, не смея вмешиваться, хоть и кричал в уме от боли и горечи. Взял себя в руки, оглянулся, опомнился.
– Ребята, обернитесь! Тпруу! Стоп! На вас смотрят! Марин!..
Тогда и очнулись.
Первой смогла протрезветь девушка. Осмотрелась, ругнулась, покраснела.
Невдалеке от них, на ступеньках библиотеки, стояла мама Бори Поваляева, собираясь закрыть двери, и с любопытством глядела на происходящее жадным взором: «Вот это происшествие! Скандал и разврат! Будет, чем потрясти общественность!»
Посмотрев на хищную улыбку сельчанки, Мари опомнилась и… похолодела душой: «Я-то всё ещё сижу на талии Жоры! Это конец». Чтобы выйти из щекотливого положения, пришлось использовать отвлекающий манёвр и… нападать.
– Здравствуйте, Инга Николаевна! – крикнула сплетнице, как ни в чём не бывало. – Хорошо выглядите, как всегда! А я только что с Москвы приехала. Давно с Жоркой не виделись, всё лето – обрадовались очень сильно. Как там Боря? Поступил? Нравится на новом месте? Преподаватели хорошие?
Пока говорила, Боря надел ей на ноги потерянные босоножки, с трудом застегнув с непривычки. Тогда только спрыгнула с Жорки, куснув за ухо незаметно.
Он никак не мог прийти в себя: стоял бледный, трепещущий, с расширенными зрачками «стеклянных» глаз, ослепший и оглохший. Судорожно стискивал ей плечи, постоянно искал руками, стоило немного отодвинуться.
– А жить где будет: дома или в общежитии? Не решил ещё? Стипендия есть? Приличная?
Продолжала отвлекать внимание Инги от Жориного лица, льстила, очаровательно смеялась, засыпала вопросами обо всём и обо всех…
Родительница, наконец, стала отвечать на допрос с пристрастием, поневоле отведя глаза на похорошевшую и повзрослевшую бывшую одноклассницу сына, которую он безответно любил с седьмого класса.
«Польская гордячка! И не смотрела на моего Бореньку! Считает его не ровней себе, голь нищая! – разговаривая, не позволила себе ни бровью красивой повести, ни морщинкой не укорить, воображая себя интеллигенцией. – Отыграюсь потом в клубе и бане! Воздам дерзкой девчонке по заслугам. Ещё пожалеет, мерзавка, что отвергла сына!»
Тем временем, Борис, взяв Марину с Жориком под руки, развернул к матери одноклассника, улыбнулся во все зубы.
– Да улыбайтесь вы! – прошипел. – Сегодня же разнесёт по селу сплетню! Попались, дурни!
Вступил и сам в разговор, рассказывая новости училища.
Жора с трудом пришёл в себя, за спиной друга осторожно нашёл девичью руку и сжал с такой нежностью, лаская кожу дрожащими пальцами, что у неё навернулись на глаза слёзы, выбив из русла беседы напрочь.
Только Боря и спас – тащил на себе разговор.
Инга вскоре ушла восвояси важной величавой походкой псевдоинтеллигентки деревенского разлива, а молодёжь сделала вид, что так была рада её повидать!
– Дааа, ребята… С вами не соскучишься. Что на вас нашло? С ума, что ли, сошли? В центре села! Днём! Хорошо, что только Инга видела. Да и её хватит: завтра в магазине с утра все всё будут знать, – Боря начал медленно заводиться. – Жорик! От тебя-то я такого, ну, никак не ожидал! Ладно, Маринка – всегда была сумасшедшей… – продолжал ворчать.
Влюблённые стояли молча, не в состоянии разорвать руки.
– …но ты… Это просто уму непостижимо! Свихнулись от долгой разлуки? Мозги потекли? Да расцепляйтесь вы уже!.. Или до утра будем стоять? Групповую устроим? Прям тут разляжемся?
Пара громко рассмеялась по-дружески, видя, как рассвирепел такой тихий и покорный всегда подневольный защитник.
Глядя на них, сильно выросший за лето Воронский хмурился, сопел, краснел, потом громко зарычал, стиснув кулаки и… начал хохотать.
– Нет… вы бы только видели её… Как она летела по камням! Ноги-то хоть не поранила, птица? Вещи – швырь в сторону, на Жору – прыг! – зашёлся в икающем захлёбывающемся смехе. – А я, как паж, ёлки-палки, собираю за ней тряпки, шляпки, босоножки и платочки! В следующий раз, точно, придётся подбирать веера, перчатки, юбки, панталоны, корсеты и ленты от них… Ох… ну и насмешили вы меня… В другой раз хоть предупреждайте сразу, где вам накрыть и постелить…
У Бориса началась настоящая нервная истерика.
Прекратив ёрничанье и смех, ребята осторожно повели его домой.
Ясно было и без слов: друг только что потерял последнюю надежду завоевать Марину, вечную и негасимую любовь-мечту.
Ведя одноклассника по поперечному переулку, пронизывающему полсела, Гоша и Мари мягко переглядывались, говоря важные слова глазами.
Боря ещё долго и тихо смеялся невесёлым горьким смехом, что-то бормоча под нос и качая тёмно-каштановой маленькой головой, утирая слёзы короткими детскими руками, так и не выросшими.
Она остановилась на своём повороте и продолжала наблюдать за парнями, идущими дальше наверх к их переулку.
Жора, ведя соседа и друга детства домой, что-то шептал на ухо, в чём-то убеждал, уговаривал, краснея красивым, страстным и… счастливым лицом, на которое Боря пока не мог спокойно смотреть!
Понимал, бедняга, что никто в этой ситуации не виноват, что так сложились обстоятельства, что сердцу не прикажешь, ничем не заставишь девушку забыть или поменять мнение, а справиться с окаянной бездной одиночества не мог.
Гоша это сознавал тоже, вот и не оставлял попыток вырвать товарища из ямы, оттаскивал от пропасти, которая могла заставить наложить на себя руки. Жорик не хотел никому причинять страданий и горя, но не мог и отступиться от Мари. Это было выше его сил!
Как и сил Борьки. Трудно было обоим: любили одну девчонку, которая уже сделала выбор.
Она тоже любила двоих сразу! Но Воронского там не было.
Проследила, пока не скрылись за поворотом и, вздохнув, пошла домой. Эмоциональная вспышка выжгла в душе новую рану!
С ужасом подумала, остановившись под шпалерой виноградника, образовавшего над двором прохладный ароматный зелёный навес:
«Как же буду учиться целых два года? Рядом с ними! Какая тут учёба? Какой там трезвый ум, чтобы закончить десять классов с честью? Её бы не потерять! Чем отвлечь их? Как совладать с душой и телом? Нет, не смогу. Сорвусь. Сбегу! Мне просто не справиться с подобными сценами. А вдруг и Нури сорвётся? Я окажусь в чувственной ловушке! Не сумею их удержать в рамках! Мы стали совсем взрослыми! И тела парней тоже! И я другая… Боюсь, если зажмут где-то оба, не избежать нам любви на троих… Многое узнала в столице: запретное и потаённое, волнующее и такое соблазнительное!»
Застонала, сжав в руке сочную гроздь раннего розового винограда. Сок брызнул на руки и вылинявшее светлое платьице. Ахнув: «Не отстирается же!», очнулась, загнав нервы и эмоции в железную клетку воли, которую ей было не занимать. Так и звали за глаза: «Полька из стали». Судорожно вздохнув, сорвала пострадавшую кисть, устало осела на тёплую саманную отмостку дома, побеленную и чистую, стала задумчиво ощипывать и есть сладкие и запашистые ягоды, закрывая от наслаждения глаза, что напоминали цветом молодые листья этого винограда, который сейчас ела. Аромат и чудесный тонкий вкус кожицы увлекли, восхитили, отвлекли от отчаяния, прояснив и мысли.
В предрассветные часы пришло окончательное просветление в голове.
Проснувшись ни свет ни заря, взвесив все «за» и «против», подвела итоги: «Как только пойму, что больше не могу находиться в школе, уйду. Я выбираю одинокое будущее, – на душе стало легко. – Выход найден. Можно пока жить свободно. Скоро в школу, нужно встретить этот день во всеоружии и в полной боевой готовности. Спасибо девчонкам из общежития – подкинули деньжат на обновки».
Купив заранее приличное шерстяное платье с красивым фартуком, приобретя, в коем-то веке, приличную обувь, успокоилась.
«Учебники мать собрала по знакомым ещё летом, на всякий случай. Тетрадей достаточно. Портфель-саквояж чешский – ещё на пару лет его хватит. Всё в порядке. Общаться ни с кем не хочется, выходить из дома тоже, – усмехнулась криво. – Наверняка село уже кипит от новости о нас с Жориком. Бедный. Раиса, наверное, “ест поедом” с утра.
Подтянула ноги, опустила пепельную голову на колени, устроила на сложенных руках, грустно посмотрела на колышущиеся от лёгкого ветра ветви сирени в саду соседки Катерины.
– Началось. С новым учебным годом, товарищи родители, педагоги, учащиеся и сельчане! С новыми сплетнями вас! С обновлёнными истериками и вкусными скандалами! Сердечно приветствуем вас на просторах нашего родного села! Добро пожаловать в магазины, кафе, столовые, баню, почту, библиотеку и клубы, граждане! Только там вы получите самые свежие и потрясающие новости нашего поселения! Да здравствует весёлая и насыщенная жизнь! Ура, товарищи! Уррааа…»
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/08/471