Зима... везде вокруг, в самых дальних уголочках сознания, в самых близких словах... зима...
Замороженный воздух, с повисшим в нем молочным туманом. Тяжело дышать. Тяжело делать шаг по занесенной снегом дороге, проваливаясь по колено в сугробы, чуть оступившись с тропинки. Солнца не видно, но в белом глянце снежного покрова сверкают мельчайшие кристаллики снега и, набирая амплитуду, собирают концентрированный всплеск света, который, попадая в глаза, больно режет сетчатку.
Белое везде... вокруг... Белое небо, белые крыши домов, и белый ковер земли.
Белый снег укрывает под собой всю существующую грязь, как цвет невинности и чистоты. Но он не искореняет, он только укрывает до весны, до грязного всполоха громыхающих ручьев.
Впрочем, грязь то и дело проступает из-под снежного одеяла - выброшенным мусором, просыпанной золой, грязной проталиной.
На свете, пожалуй, не найдется еще одного столь обманчивого цвета. Белый - цвет невинности, и цвет лжи. Белый лжет.
И я устала от этой тщательно скрываемой снегом грязи. Я органически не перевариваю ложь, и эта мнимая невинность всего вокруг, с проступающими то тут, то там безобразными всплесками грязи, достала до тошноты.
Другое дело, в лесу. Но в лес сейчас не выбраться…
Зима... белое... снежное...
Застывает в воздухе белый пар от моего сбившегося дыхания. Нельзя глубоко дышать: холодный воздух, попадая в горло, сковывает его спазмом.
Нет, человек не приспособлен к тому, чтобы жить в такие морозы.
А мы всё еще живые.
Даже ходим по делам, натянув на себя побольше одежды и пар носков - главное не заморозить ноги. И об остальном не забывая: варежки надеваем на перчатки, а шапку сверху на шерстяную шаль.
Мы идем на работу, в школу, в университет.
На перекрестках, задыхаясь от холода, глохнут автобусы и машины. Замерзают на лету птицы. Падают на накатанном снегу пешеходы и ломают ноги и руки.
Вокруг очередной жертвы люди, делают страшный прогноз на перелом шейки бедра. Кто-то из толпы говорит: «Приговор! Бабушке ведь уже девяносто». Я не хочу в это верить, мне страшно об этом думать. О циничности, о безразличии, о непонятном то ли злорадстве, то ли скучающем сочувствии в их голосах. Разве легче стало внучке этой бабушки от того, что ей сказали Правду. Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть на них. Кому нужна такая Правда, когда нужно верить в жизнь?
А во что еще верить, как не в жизнь? В Правду? Иногда Правда – это самое ужаснейшее зло.
Но довольно об этом.
Скользко. Холодно – и даже не холодно, а зверски мерзло. Обреченно.
Просто - красота природы.
Я устала от этого холода, от этого вездесущего - до костей пробирающего холода. На работе, на улице, дома...
Я устала от зимы... кто-то на заднем окне автобуса коряво скорябал заледеневший иней: «Мужайтесь, скоро лето...»
Скоро ли?
Кажется, зима уже никогда не уйдет из нашего края, и в новом наступившем ледниковом периоде мы, замерзнув во льду окаменелостями, станем пособием для будущих археологов.
Что они скажут обо мне? Я даже улыбаюсь от этой мысли. Наверняка коротко и скучно заметят, что я – странный экземпляр: не спасался от холода, прячась за печкой в сгорбленном домике, а просто стоял на улице и смотрел, как мир погружается в лед...
От нехватки витаминов и от переизбытка минерала «мороз» кружится и гудит голова. Яркие краски новогодней ели и блеск оранжевых мандаринов не привлекает внимание. Новый год проходит мимо.
Будто не было Нового года... будто не наступал он еще и вряд ли наступит уже. Впереди - один бесконечный декабрь...
На календаре – январь…
*
...Кто-то дергает меня за полу куртки. Я, опуская шарф, наклоняю голову. Маленькое существо. В нелепой шубенке, перехваченной вместо пояса грубой шерстяной шалью, из-за нее оно напоминает снеговика. На голове несколько платков, старенькая шаль и шарф, скрывающий почти все лицо. На ногах валенки. Всё заштопанное, старенькое. Существо чуть опускает шарф, и я понимаю, что это девочка.
- Что? Тебе?- отдельно по слогам выпускаю клубы пара - вполне осязаемых слов. Не брезгливо - просто холодно...
*
Я устала от холода чужих сердец. От их безразличного пустого взгляда, от их заледеневших душ и эмоций.
Проходя - идите мимо. Не останавливайтесь. Вам так долго было все равно, что теперь уже мне без разницы.
Засмотревшись на чужое равнодушие, понимаю, что сама я - такая же равнодушная как они.
Я так безумно устала... От холода в груди. От каменно-ледяной глыбы вместо сердца. От зимы, проникшей в самые далекие уголки моей души. От мороза в глазах.
Я как кукла... нет хуже. Кукла может быть нужна, чтобы с ней поиграла какая-нибудь малышка. Я же - я никому не нужна.
Да и мне - мне - никто не нужен.
Понимая, прихожу в себя. Я здесь, на дороге - перекрестке. И рядом стоит девочка. Она дергает меня за куртку.
- Что? Тебе?
- Не плачьте, тетенька!
- Я не плачу!
Бред, но все же снимаю варежку и подношу пальцы к глазам, щиплют замерзшие соленые капельки.
- На морозе нельзя плакать - глаза замерзнут и расколются!- на полном серьезе говорит девочка - повторяет сказанные каким-то взрослым ей слова.
Я поспешно вытираю остатки слез со щек и прячу руки в варежки.
Улыбаюсь. Мне неловко. Мне, видевшей многое и знающей не мало, неловко перед маленькой девочкой.
- Не будете плакать?
- Не буду,- я не узнаю свой севший голос.
Она возвращает на место свой шарф и, нелепо переваливаясь при ходьбе в неудобных и явно больших валенках, семенит прочь. Я смотрю ей вослед. Она скрывается за железным забором муниципального учреждения. Подхожу ближе.
«Детский дом № 304 им. Достоевского» читаю я. Сердце сжимается в груди, и я чувствую, как оно бьется, как разгоняет оно по венам теплую кровь.
Я живая! – я, согретая изнутри своей собственной теплой кровью, понимаю, что все случайности - не случайны. Неожиданно. Нечаянно.
Судьба? Не судьба?
Какая разница?
Резкий порыв ветра швыряет меня вперед, я не сопротивляюсь.
Я просто толкаю дверь.
В счастье.