Жила-была маленькая, шустрая, вертлявая, проворная лохматенькая девушка уже не девушка, женщина еще не женщина, но бесспорно созревшая и сформированная совершенно по всем статьям егоза. Временами веселая до икоты, смешливая, она бывало тут же, без видимой причины и перехода становилась безудержно злобной, истеричной до безобразия, мстительной до предела. Она любила сласти до самозабвения, но, понятно, что тем, кто связывался с ней, обычно приходилось не сладко.
Нельзя сказать, что она была последняя дура, хотя и проживала в Стране Дураков. Наоборот, мозги у нее шевелились и когда надо, то работали с лихорадочной быстротой. И она, между прочим, часто думала, почему так происходит? Почему у нее характер, как ветер? Почему она вечно шустрит? Почему молодые красивые мальчики уже не мальчики и мужчины еще не мужчины, почему они ей не нравятся?.. Понравится кто-нибудь, а потом быстро начинает ее раздражать…
Она консультировалась. Ей говорили, что все от избытка энергии и советовали побыстрей выйти замуж. Она старалась анализировать свои поступки, и окружающих… Ничего не получалось. Ответа не было.
Но как-то случайно, в баре, где играла легкая милая музыка, за коктейлем и за чашечкой кофе, разговорилась с подругой, которая, кстати, тоже была егозой. Подружка сказала: «Обожаю высоких… Вообще, мужчина должен быть крупный. Ты знаешь, поверь моему необъятному опыту, что все-таки у крупного мужчины все соответственно крупное. И голова, и сердце, и другие органы, а это как раз то, что нам надо, маленьким егозам. Вибрации, вертлявости, шустроты, попрыгучести, сама понимаешь, нам не занимать, и поэтому для гармонии нам нужна страшная темная сила, и только. Нам нужно, чтобы нас регулярно надувал мощно чавкающий насос. Чтобы нас ежедневно ровнял, асфальтировал многотонный каток. Чтобы ездил по нам заряженный танк. Мы нуждаемся в постоянном ощущении переполненности. Нам нужны не брызги шампанского и не капли утренней росы, как это ни поэтично выглядит и звучит, но фонтанные, пусть даже ржавые, струи – щекочущие и бьющие в хвост и в гриву, как душ Шарко. Нам нужен долгий глубокий широкий напор и размах, нам нужен толстый замес, неотвратимый и продолжительный, чтобы ты забывала все на свете и думала только о том, как получше и поудобней устроиться, чтобы у самой у тебя слюни текли от такой жизненной позиции. А все остальное приложится»…
Мысли подруги сильно втемяшились в голову маленькой егозе. Но проходили дни и месяцы, а все было по-прежнему. Наступили Дурацкие праздники. В толпе она сразу увидела великана. Да и мудрено было его не заметить, потому что он сильно возвышался над остальными людьми. «Ну что, девушка, стоишь, как зачарованная? Садись – подвезу!» - голос его, как басовая труба, обрушился на егозу. Она ничего не поняла, ей показалось, что он сказал «БВА! БВА! БВА!», но тем не менее кивнула лохматенькой головой…
Между прочим, это была прическа и сделали ее в государственной парикмахерской, и у прически было название: «Во поли каталась» - отсюда егоза даже гордилась собой. «Вообще, ты знаешь, - признавался впоследствии великан, - я сначала полюбил тебя за прическу». Он тогда тоже был свежеподстрижен. Его бобрик согласно ГОСТу назывался «Я у мамы дурачок». Так что в этом смысле они были, как два сапога пара, и, конечно, сразу друг другу понравились.
Да что говорить! Она прямо засветилась от счастья, когда он ее водрузил на свои мощные плечи и она обхватила его мускулистую шею своими слабенькими, но цепкими ногами; когда она ухватила его за уши, как за велосипедный руль; когда чуть не задохнулась от дешевого одеколона - видно целую бочку вылили ему на голову в парикмахерской; когда почувствовала себя птицей, летящей под облаками. Даже начальники на трибуне, все в одинаковых плащах и шляпах, одинаково-отъевшимися свиными рылами одинаково-благожелательно улыбались ей. Тем более, что было видно, что она самая обыкновенная молоденькая, прыщавенькая егоза, а не какая-нибудь сухопарая ядовитая диссидентка. Тем более, что она пронзительно кричала: «Ур-р-р-а-а!»
Вообще, вначале было все время весело. Вначале было очень любопытно. Вначале было удивительно. Вначале было страшно и было приятно. Сбылось все, что говорила подруга. Великан обладал великой потенцией. Он заставлял ее егозить так, как она и представить себе никогда не могла. Он был напорист, неотвратим, продолжителен и размашист. Он проникал в нее так глубоко и растягивал так широко, что у нее выкатывались глаза (для ханжей объясняем: он ей делал массаж)…
Она елозила и вертелась, она лепетала что-то несвязное, заходилась в раже. Он тоже говорил ей слова, но она только слышала сквозь скрип, гром и скрежет: «БВА! БВА! БВА!» В момент кульминации она ясно чувствовала, как все внутренности ей обдает горячей и специфически ароматной струей – то ли под животом, до самого пупа; то ли под позвоночником, и тогда казалось, что колом встает весь ее егозиный кишечник; а то захлебывая ее маленький аленький рот – смотря по тому, куда направлял он свою любовь. В последнем случае страстный напиток (для цензоров поясняем: «напиток страсти», т.е. понимать в переносном смысле)… хоть она и глотала его яростными глотками, за один раз выпивая уж никак не меньше двух литров, не помещаясь в ее роток, стекал каскадами на ее тонкую с родинкой шею, на ее нежную бархатистую грудь, щекотал ее бритые подмышки, проникал под лопатки… Иногда же, выливался из носа, из ушей, отрыгиваясь из переполненного желудка, пока она спала сном невинности в его волосатых объятиях. И еще долго-долго ее сердечко билось, как птичка в клетке, а его, как медведь в западне.
Трудности начались потом. У великана был гигантский аппетит и вот, пока он был на работе, она мешками таскала крупу и картошку, коробками макароны, ящиками куриные яйца, кульками сухофрукты, связками колбасы и сосиски, сетками помидоры и огурцы, сумками хлеб и булки. У них в доме была настолько большая кастрюля, что она постоянно боялась в ней утонуть. К тому времени уже попритихшая и подобревшая, она обычно стояла у плиты на табуретке и громадной ложкой-мешалкой, изнемогая от жары, шевелила горячий суп… Когда же он приходил, она так же, стоя на возвышении, наливала в гигантскую чашку не чашку, но в сосуд похожий на таз, кипящее варево. Он хлебал, оглушительно чавкал… Интересно, что егоза всегда держалась молодцом, хотя надо признаться, не было дня, чтобы она не сковырнулась со своей табуретки.
Надо еще сказать, что великан зарабатывал мало, потому что никак не мог найти хорошее место и специальность. Ну, например, там, где копать обычным дуракам нужно месяц, он мог копнуть один раз – и готово, однако, то лопаты ломались, как спички, то скорость работы не входила в расчеты. Кроме того, его все время кто-нибудь обгонял, обходил, обставляя, шмыгая между ног. Бывало, он поймает пару-тройку таких проходимцев, состукнет их лбами, но другие уже успевали прошмыгнуть и нажаловаться. Его пугали, ему грозили, его судили – словом, всю дорогу портили жизнь.
Конец необычной любви наступил нежданно-негаданно, но вполне логично. Егоза забеременела. Плод был громадный. Она не то что не смогла разродиться, она не могла его даже толком носить. Он рос не по дням, а по часам. И однажды он просто разорвал ее, как мыльный пузырь. Она проорала что-то вроде: «Прощай, дорогой, прощай мой любимый на век!», и испустила дух. Великан похоронил и ее, и ребенка. «Была бы она чуть побольше, - сказал он себе под нос, - был бы хороший сынок»… Но те, кто находился рядом, на расстоянии нескольких километров, слышали только «БВА! БВА! БВА!»… Он навалил на могилки целую Джомолунгму цветов, для чего оборвал все окрестные поля, газоны, парки и клумбы. Он наплакал целое море слез…
Потом он затих, он лежал прямо под небом, под звездами, гора-горой…
Он думал продолжительно и широко свою глубокую великанскую думу.
А как надумал, то встал и пошел… И никто его уже ни в той местности, ни в Стране Дураков больше никогда не видал. Ходили слухи, что он уехал в Америку, устроился на киностудию «Голливуд». Кто-то даже, кажется, видел фильмы с его участием… В общем, если принять во внимание его рост, звучит вполне убедительно.