Ничего не могу с собой поделать – несколько дней наплывает из памяти дедов дом в белорусской деревне с нежным названием Шатилки и бабушка Эсфирь, папина тётя, в тёмном платьице, в платочке, маленькая, сгорбленная, с родинкой зёрнышком на левой щеке и с такой ясной доброй улыбкой, что горло моё щиплют непролитые слёзы.
-//-
Какое чудо – это раннее утро в дедовом доме. Солнце ярко осветило всю комнату. Дядя и тётя собираются на работу, поэтому негромко шелестит радио: «ГовОрить Минск, шесть годЫн, пятнадцать хвылЫн». Голос у дикторши мягкий, домашний как у доброй мамы. Я сплю в одной комнате с Анечкой, моей троюродной сестрой. Мы с ней почти ровесницы и чем-то похожи, даже родинки у нас обеих на одном и том же месте, на левой щеке. Каникулы! Можно поспать, но уже не хочется. Осторожно встаю, чтобы не разбудить Аню, прохожу в кухню. Возле русской печки хлопочет бабушка Эсфирь, а по-семейному Фира. В доме есть газовая плита, но бабушка любит готовить в печи, там обед вкуснее. У хорошей хозяйки уже всё варится: красный летний борщ из молодой свеклы; утка фарширована рисом; и даже творог запечен особым способом к завтраку. Накрываю на стол. На порожке стоит младшая сестрёнка Фаинка, красотулька, похожая на японочку. « А вы на речку пОйдете-е?»,-- спрашивает она белорусским говорком, нараспев.
Все мы белорусские евреи, но дети говорят по-русски. На идиш разговаривают мой папа с бабушкой Фирой и её сестрой Клавой, приехавшей из Твери погостить. Каждое лето дом полон гостей из разных городов, и сын её, дядя Абрам, такой же добрый и гостеприимный как его мама. А жена дяди Абрама, тётя Соня, образец для нынешних жён: «Как муж скажет, так и хорошо».
Ну, вот завтрак закончен: мы с Аней убираем посуду – это наша святая обязанность. Бабушка Фира легла на кровать отдохнуть, часик поспать. Ведь ей уже 87 лет! Откуда же столько сил в этой худенькой сгорбленной старушке, всю жизнь мыкавшей горе с оравой ребятишек? Ответ заключен в её лучистых любящих глазах вечной труженицы, доброй матери. Старшие сыновья уехали из отчего дома, а вот младший Абрам с семьёй при ней. Как он любит её и уважает! Советуется с мамой о делах в саду. При доме большой сад и его надо обихаживать. Конечно, огородом бабушка не занимается, но цветы – её гордость и слабость. Летники-многолетники! А по весне и тюльпанчики, и нарциссы.
Возвращаемся с речки. А бабушка Фира уже хлопочет: под вишней накрыт стол к обеду. Около десяти стульчиков стоит! Она очень любит сама разливать летний борщ. Она любит всех накормить. Ах, сколько тарелочек приняла я из этих сморщенных добрых рук!
Когда мы с ней прощались, как крепко она меня обняла. Теперь понимаю, что обнимала она не только меня, но и своего рано погибшего брата, моего деда, на которого и мой отец, и я похожи как две капли воды. Я-то, глупая, думала, что бабушка Эсфирь сильная, что я ещё увижу её на следующее лето…
-//-
Это было обычное весеннее солнечное утро. Бабушка Фира встала как всегда, очень рано. Обеды она в последнее время не готовила, тяжеловато стало. Приготовила завтрак всей семье. Срезала цветочки в саду, пошла на рынок, продала их: такие крепкие и яркие тюльпанчики удались в эту весну. Вернулась и как всегда в одиннадцать часов прилегла отдохнуть, поспать часок. Дети были на работе, Аня-студентка училась в Минске, Фаинка была в школе.
Тишина в доме, только часы пробили: «Бо-о-ом!» двенадцать раз. Но никто не встал, не зашлепал проворно накрывать обед внучке и дяде Абраму с тетей Cоней.
Бабушка Эсфирь-Эстер ( у евреев принято было давать два имени) тихо умерла во сне. Так умирают только очень хорошие люди. Только так, легкой смертью. Пусть земля ей будет пухом. Дай Бог нам в старости быть такими как бабушка Эсфирь.
У Фаины родилась дочь, назвали Эстер. Недавно в гости ко мне приезжала Аня с мужем: «Смотри-ка, а у твоей дочки тоже родинка на левой щеке!» Меточка от бабушки Эсфирь. Программа заложена.