1
Если ангелы-хранители все же существуют, то они тоже разные, как люди. Одни упрямые, целеустремленные, другие – с ленцой: сидят и думают: «Авось, и без меня проблема рассосется, подождем».
Эльзин Ангел-хранитель тоже отвлекся, на «авось» надеялся. Но в такие минуты его подопечная, оставшись без поддержки, невольно закалялась в новых обстоятельствах. Устав от безрезультатных попыток приручить чужого сына, Эльза смирилась и опустила руки. Перестала по утрам подкладывать Денису к завтраку вкусную добавку – то в виде домашнего пирожка с любимой им капустой, то в виде сливок в чашку с кофе. Он ел и не замечал, откуда свалилась эта вкуснятина. Но по глазам видно было – нравится!
Перестала также спрашивать, как дела в консерватории, и рано уходила к себе. Перестала незаметно совать в рукав куртки вязаную шапочку, которую Денис вечно забывал даже в холода. Больше не предлагала что-то погладить или постирать перед концертом. Короче – отпустила парня: сам плыви, если не нуждаешься в моей помощи.
И, о чудо! Ангел-хранитель, наверное, только хлопал ресницами, наблюдая, как старая женщина теперь мужественно борется со своей неразделенной привязанностью к чужому взрослому дитяти. Буквально наступает на горло собственной грустной песне о несостоявшейся материнской любви. Не лезет с советами, не спрашивает, пил ли мальчик чай с калиной, ведь у него вчера горло болело. Не интересуется, куда девалась девочка Нора, ставшая ведущей солисткой Оперного театра, еще не закончив консерватории.
Лицо у Дениса осунулось, мобильник его не пел призывно «Грезы любви», молчало и пианино. Но Эльза вопросов не задавала.
– Он держал нас в информационной блокаде, – говорила Светлана, пытаясь по телефону добыть хоть какую-то новость.
– Одно я поняла: с Норой он все-таки встречается, – уточняла Эльза. – Иногда ночует у нее. Это когда родители уезжают в село на выходные.
– Хоть бы женился, что ли, – вздыхала Светлана. – Ой, голова пухнет от его проблем. Ну, он распевается дома? Что он поет?
– Редко поет. Что-то незнакомое. По-моему, он переживает из-за Норы больше, чем из-за учебы.
Черная полоса, накрывшая Эльзин дом, стала светлеть только посреди зимы, когда Денис был на третьем курсе. Может, ему надоело одиночество, и тоже захотелось тепла и сочувствия, как Эльзе, но однажды он сделал шажок навстречу своей квартирной хозяйке.
– Вы плохо себя чувствуете, Эльза Кирилловна! – спросил он, застав ее на кухне за одиноким ужином.
– Нет, все нормально. А что?
– Мне показалось, что последнее время вы какая-то не такая. Все молчите…
– Последнее время – это сколько? Год? Два?
Денис смущенно смотрел на нее, словно не узнавая. Вот, уже его словами заговорила: нормально! Как это – нормально? Дурацкое словечко!
– То есть, ты хочешь знать причину моего молчания? Отвечаю: ты прожил у меня два с половиной года, а ведешь себя – как чужой дядя в гостинице.
Денис даже опустился на табурет, вопросительно уставился на нее.
Как Эльзе всегда нравились его глаза – редкой формы – с опущенными вниз уголками! Это придавало им выражение легкой скорби. Только возможности рассмотреть их не было никакой, а сейчас мальчик смотрел ей прямо в лицо своими удивительными зелеными очами.
– Я к вам очень хорошо отношусь, Эльза Кирилловна, – бормотал она, сообразив, что старая женщина обижена. – Может, мне съехать от вас, если я вам надоел?
– Глупости не говори, а? Просто будь человеком. Забудь слово «нормально», отвечай конкретно, по делу.Мне твои подробности не нужны, но я не хочу, чтобы по моей квартире ходил совсем чужой человек, каким ты становишься. Мне одиночество уже поперек горла! Друзья или в могиле лежат или за границей жизнью наслаждаются. – Она улыбнулась примиряюще. – А у тебя, вижу, и того нет. Где твои однокурсники? Почему ты никогда не зовешь их в гости?
– А можно?
– Нужно. Ты даже Норув не приглашаешь.
– А мы с нею сейчас в ссоре. Друзья мои дома остались, в Запорожье. Школьные. А с нашими, из консерватории, встречаюсь на квартире у Нориного однокурсника. Он женат, есть маленькая дочка, живут в частном секторе. Я в этой компании еще с училища. – Денис поднялся с табурета, улыбнулся как-то неуверенно. – У нас концерт через неделю. Вы придете?
– Если ты и маму пригласишь – приду. Она скоро с ума сойдет от тревоги за тебя.
Эльза смотрела по-прежнему строго, и Денис согласно закивал:
– Конечно, позвоню ей. А я в апреле на конкурс еду в Ялту. Валерия меня готовит. Буду петь монолог Богдана Мельницкого. Помните, в прошлом году я пел эту вещь на экзамене?
– Меня там не было, ты что-то путаешь. Я в консерватории полгода не была. И чему тебя научила Валерия – не знаю.
– Вот и узнаете.
Он поднялся с извиняющейся улыбкой.
В квартире словно зажгли все лампочки сразу…
А еще у меня новость приятная: приняли в ансамбль, фольклорный, песни и пляски. Там нас всего четыре солиста. Поем народные песни. Остальные пляшут. Там зарплата больше нашей стипендии.
– И когда же ты будешь учиться, работая в двух местах? Некогда будет выспаться!
– Посмотрим.
Столько информации в один вечер! И даже не огрызнулся на ее последнюю фразу, не сказал «Вы уже как мама!»
Получается, что полноценная жизнь Дениса все это время проходила мимо нее! Ей казалось – мальчик чахнет от одиночества, а это она чахла. А мальчик и к друзьям ходит, и готовится к конкурсу, и на свидания бегает, и в спортивный зал! И здесь он только ночует четыре раза в неделю.
Что из фирмы Денису надо срочно уходить, Эльза поняла, однажды там побывав. С тех пор перед ее глазами так и стояла грустная картинка: узенькое место в виде высокой стойки у входа, с телефоном, с лампочкой настольной, а над этой стойкой возвышается рослая фигура светлоголового парня, уткнувшаяся в развернутые ноты. В комнате несколько столов с компьютерами и жесткими стульями. Здесь он ночью учил свои арии и романсы, старательно борясь со сном и простым желанием дать отдых уставшему за день телу на какой-нибудь мягкой лежанке. Понятно, кресел и диванов тут не водилось.
Эльза в тот памятный день принесла ему ужин. Денис не успел забежать домой, чтобы поесть, боялся опоздать на работу и позвонил ей, чтобы не волновалась.
– А ты поел? – спросила Эльза – уже без страха услышать ненавистное словечко «нормально».
– Куплю что-нибудь по дороге. Там магазин рядом, не беспокойтесь.
– Денис, дорогой, умоляю – выручи меня! Я вчера вечером не рассчитала и наготовила жаркого больше, чем могу съесть! Пропадет же! Давай – привезу прямо сейчас! Мне просто необходимо выйти на улицу, ноги размять! Пожалей засидевшуюся старушку!
Видно, очень голодным был в тот день Денис, если согласился на это. Было морозно и ветрено, трамваи стояли в засыпанных снегом рельсах, и народ брел пешком, чертыхаясь. А Эльза радовалась, что может чем-то конкретным помочь своему мальчику. Она пробиралась через наметанные сугробы с энтузиазмом девочки-подростка.
Денис съел на глазах Эльзы жаркое прямо из судочка, завернутого в полотенца и шерстяные шарфы. Потеплел глазами, сказал темпераментно:
– Вот спасибо, как вку-усно! Даже легче стало на душе!
Но уже через пять минут чуть ли не выставил свою «бабушку» за дверь, когда та неосторожно заметила:
– Они что – не могли поставить какой-нибудь топчан для дежурных?
– Эльза Кирилловна, вот не надо! Вы уже как мама! Мы сюда не спать приходим, а стеречь добро! Где вы видели, чтобы охранники ночью спали?
– Настоящие охранники позднее отсыпаются днем, а дежурные… У нас в поликлинике, например, ночью они спят.
– На частной фирме спать нельзя.
Потом она узнала, что Денис, когда уж очень уставал, расстилал на чьем-нибудь столе куртку т дремал в обнимку с монитором. В летнее время – просто на полу.
– И потом… мне здесь нравится, никто не достает. Могу спокойно учить ноты. Могу за компьютером посидеть, пулю записать.
– Какую пулю?
– В преферанс играю. Иногда. Да не делайте такое лицо! Я же не игрок! Просто расслабиться надо иногда.
– Вместо сна…
– Все, идите домой, Эльза Кирилловна. Спасибо вам за жаркое.
– А это тебе на завтрак.
Она вытащила из сумки бутерброды.
– Здесь можно кофе сварить? Или чай?
Какое блаженство – кормит голодного ребенка! Эльза до самой остановки трамвая просто летела, рискуя сломать себе шею на скользком тротуаре. И напевала арию Снегурочки, как бывало в молодости во время уборки в квартире.
– Рехнулась бабка , – услышала она над своей головой, когда уже уселась на сиденье (слава Богу, трамваи пошли!). И только тогда поняла, что допевает свою Снегурочку, глядя в залепленное снегом окно.
продолжение
http://www.proza.ru/2013/02/09/1072
;