- …и ты ему потворствуешь! – Аня сделала паузу, набирая в грудь воздуха для новой тирады. – Человеку двадцать лет стукнуло! Взрослый мужчина уже, а слова не держит! Ты когда ему велел прийти?
- Через час, - Дмитрий вытащил мобильный и повертел в руке: звонить – не звонить?
- Ну вот! – торжествующе сказала Аня, - мы тут уже полтора часа стоим – и где же он?!
- Ну чего ты нервничаешь, - её тон начинал бесить, - может, заблудился парнишка, направление потерял…
- Да уж, потерял… совесть свою он потерял. А не направление! – сказав это, Аня нахмурилась и отвернулась к окну. Глядя на её жжённую перекисью коротко стриженую голову, Дмитрий почувствовал желание отвесить этой голове подзатыльник. А ведь когда-то ему нравилась экспрессия, которой Аня сопровождала каждое своё действие, и умиляло, как она при этом заламывала руки, будто каждую секунду происходило событие вселенского масштаба. Через несколько лет такое поведение стало раздражать. Конечно, будь она злонамеренной скандалисткой, Дмитрий вернул бы её туда, откуда взял – в провинциальный театр, но Аня всё-таки не была стервой, просто иногда в неё заигрывалась.
Посидев немного в тишине, Дмитрий нажал кнопку вызова и, не потрудившись даже приставить трубку к уху, в очередной раз услышал приглушённую фразу из динамика: «Извините, абонент временно не доступен…».
- Чёрт знает что творится! – Дмитрий сунул телефон в карман. – Там до жилых кварталов меньше километра, но сеть почему-то не ловит… Ладно, - сказал он нарочито резко, пресекая не высказанные пока возражения, - ты сиди здесь, а я пойду его поищу, может, в черте этих развалин связь лучше.
- Иди, - Аня махнула рукой, не оборачиваясь. – Я хоть посплю немного, а то подорвались ни свет, ни заря… Зачем тут вообще было останавливаться?! Что тут смотреть, я не понимаю?!.
Дмитрий, не дослушав, вылез из салона, громко хлопнув дверью, и закурил.
«Действительно, на что тут смотреть?» - раздражённо думал он, вглядываясь в пейзаж. Метрах в ста от машины, припаркованной на обочине, за небольшим полем чернела полоса ветшающих пятиэтажек, молча таращивших пустые провалы окон в сторону трассы. Где-то посреди вымерших улиц бродит с открытым от восторга ртом Пётр, в то время как его мачеха раздражённо бурчит про себя, сидя в душном автомобиле.
Вздохнув, Дмитрий пошёл вперёд, по бугристой земле, спрятанной под жухлой растительностью, мрачно следя за тем, как чёрные, разваливающиеся бетонные коробки приближаются с каждым шагом. Единственный обжитый с виду дом стоял на краю поля, чуть поодаль от остальных зданий, перпендикулярно им и трассе.
«Хоть что-то человеческое», - с облегчением подумал Дмитрий, провожая взглядом готовый исчезнуть из поля зрения уютный розовый домик, едва видневшийся за огромным стальным забором. - «Интересно, кому пришло в голову строить его здесь?»
В то же мгновение Дмитрий вспомнил, как сын рассказывал ему про какого-то известного то ли певца, то ли актёра, живущего в этих местах пару месяцев в году.
«Делать больше нечего! Ещё б возле мусорки участок застолбил…» - с такими мыслями Дмитрий вошёл в пределы мёртвого города. В ту же секунду всё вокруг неуловимо изменилось. Звуки трассы как-то резко оборвались, словно он переступил порог невидимого кокона. Мягкая, покрытая жёлтой травой, земля сразу превратилась в мостовую, испещрённую сантиметровыми трещинами, а уши заложило оглушительной тишиной.
Пройдя несколько шагов, Дмитрий остановился возле ржавых подвесных качелей, замерших в полёте. Тронув рукой сиденье, висящее под косым углом, он попытался потянуть его на себя. Оно сдвинулось на пару сантиметров и остановилось. Откуда-то сверху за шиворот посыпалась ржавчина.
Недопритянутые землёй качели, почерневшие деревья, заброшенные пятиэтажки – всё это выглядело как странный эксперимент над действительностью. Будто некие силы высосали движение из вещей в произвольный момент времени, да так и оставили этот участок мира стариться без всякой надежды выдохнуть задержанный, словно воздух, порыв. Это всё равно, что бегуна пристрелить во время кросса и в таком вот виде, с растопыренными конечностями, похоронить.
Несмотря на гнетущую атмосферу, находиться здесь было интересно: детские песочницы, ржавые останки автомобилей, гниющие у обочин, обезвоженный фонтан с жуткой от времени «девушкой с веслом» - словно постапокалиптический лабиринт под открытым небом, который следовало пройти как можно скорее. Нервы, конечно, играли, но в меру. Дмитрий даже пожалел, что не отправился сюда с сыном – с возрастом всё чаще ощущается дефицит таких моментов, когда оказываешься в необычной ситуации с близким человеком.
Идя по сухим щербатым улицам, вглядываясь в выбитые чёрные окна и ёжась от мурашек по спине, Дмитрий перестал следить за временем. Он весь растворился в переживании лёгкого ужаса, который рождало эхо его шагов, летящее над мёртвым городом…
Вспоминая этот момент, Дмитрий с ухмылкой спрашивал себя, сколько туристов и случайных посетителей погибло здесь от разрыва сердца, вот так же как он, заигравшись собственными фантазиями и напоровшись на одного из жителей обитаемой части Терпска, выползшего по своим неведомым делам в нежилой район? Лично он, Дмитрий, чуть в штаны не наложил, когда откуда-то слева, на абсолютно пустой улице вдруг возникла старушка в сером, принявшаяся шумно разгребать груду кирпичей возле поваленной стены, с грохотом кидая самые целые из них в огромное жестяное ведро. Следующий кирпич, грохнув о край жестянки, оборвал что-то в груди.
- Чтоб тебя!.. – Дмитрий сплюнул на тротуар и дрожащей рукой вытер пот со лба. – Идиотский город какой-то…
Пройдя пару кварталов, он был сбит ватагой мальчишек, с ором канувшей в недрах опасно накренившегося продуктового магазина. Цивилизация была совсем рядом. Прислушавшись, Дмитрий ощутил еле уловимый гул улиц и ускорил шаг. С каждой минутой ему попадалось всё больше и больше людей, а ещё через мгновение он едва не попал под машину, несущуюся с порядочной скоростью по двухполосной трассе, резко делящей нежилой район города от обитаемого, уютного, холмистого центра, утыканного особыми, нигде кроме Терпска не встречающимися бревенчато-стеклянными церквушками и домами. Голова тут же закружилась от разнообразия запахов свежей листвы, уличных булочек и выхлопных газов. Уши с радостью поймали звуки городской жизни, из которых выделился один, родной, сложившийся в осмысленную фразу:
- Здравствуй, папа! Извини, что так долго, я просто забыл позвонить.
Про Терпск я узнал гораздо позже - сперва я его увидел. Тогда, как и теперь, мы ездили к родственникам в Нижний Новгород и я, шестилетний, прильнул к стеклу отцовского «москвича», пытаясь разглядеть, что кроется в могильной неподвижности брошенных на произвол судьбы домов.
- Мама, там злодеи из сказок живут, да? – обратился я к самому близкому человеку.
- Нет, Петрушка, - тёплая ладонь опустилась на плечо, - здесь раньше обычные люди жили. Как я и ты. А потом случилось горе, и они ушли оттуда.
- Далеко ушли?
- Очень далеко.
Мама была права: пять тысяч человек ушли очень далеко – прямиком на терпские кладбища…
…Однажды летом, когда трудовой люд рабочих кварталов крепко спал, утомившись за день, ночное небо над заводским цехом вспыхнуло зарницей, отравив кристальный воздух промышленным выбросом. Северный ветер, как никогда сильный в ту ночь, разнёс хлор в каждый дом, в каждое открытое летней жарой окно, за полчаса погубив всё живое, до чего смог дотянуться. Ливень, прошедший после катастрофы, прибил остатки ядовитого газа к земле, загнав его в коллекторы, подвалы и чаши фонтанов, не позволив расползтись дальше. С той поры уже тридцать лет рабочий квартал зловещим полумесяцем примыкает к современному Терпску, обеспечивая его щедрыми туристами, и плодя городские легенды…
- Я всё это знаю, - сказал отец, глядя на свои ботинки – не прилипло ли чего? – Ты мне вот что скажи, я тебя правильно понял? Мы с Аней едем дальше, в Нижний, ты здесь бродишь в окрестностях ещё два часа, ждёшь Машу, которая уже выехала, она тебя подбирает, и потом мы все встречаемся у родственников. Так же?
- Совершенно верно, папа, - я приобнял его, - понимаешь, место это очень интересное. Когда ещё удастся пробыть здесь так долго? А с Машей я хоть пару часов потом в дороге проведу, а то не видел её почти неделю с этими командировками.
- Не знаю, чем тебе развалины приглянулись? Взял бы как-нибудь выходной, да и набродился здесь вдоволь…
- Вот ещё, - перебил я его, - целый выходной на это тратить! Я лучше сегодня тут погуляю, впечатлений наберусь. А ты езжай!
- Ладно, сынок, - сказал отец, открывая дверь машины, - ты только позвони, как будете на трассе с Машей. И когда в Новгород въедете, тоже звони.
- Хорошо, пап, - сказал я, - счастливого пути вам.
Отец кивнул, и уже было собирался сесть в салон, но вдруг вспомнил что-то, снова закрыл дверь и прошептал, виновато пряча глаза:
- А ты с Машей едешь потому, что с Аней не хочешь?
Отчасти это было так, но я не подал виду, чтоб не расстраивать его и вместо этого улыбнулся:
- Конечно нет, с Аней мы давно друзья. Я просто по девушке своей соскучился.
- Ну, слава Богу! – выдохнул отец, и лицо его просветлело. – Теперь я могу ехать со спокойной душой.
- Конечно! – я похлопал его по спине, - наши ссоры – дело житейское, я с мамой, помнится, и сильнее ругался.
- В том-то и дело, что нет, - пробормотал он так тихо, что можно было сделать вид, что не расслышал. После этого отец клацнул дверью, завёл мотор и сорвался с места, коротко махнув рукой. Я махнул в ответ, встретился взглядом с мачехой, кивнул и ей на прощанье, и, проводив глазами быстро удаляющийся по трассе автомобиль, быстро зашагал к опрятному розовому домику на краю поля.
«Что же ему сказать?» - думал я, изо всех сил давя кнопку звонка, утопленную в массивной стене кирпичного забора. Я приехал в гости к очень странному человеку. Вадим Гашимов – владелец заводов холодильного оборудования, успешный бизнесмен и олигарх, создатель благотворительного фонда по защите окружающей среды, и между делом – талантливейший писатель, автор множества рассказов мистического толка, так филигранно написанных, как их не писал никто со времён Лавкрафта. Про этот дом я узнал окольными путями, облазив кучу сайтов в поисках хоть какой-нибудь информации о Гашимове. Поездка к родственникам в Нижний Новгород дала прекрасную возможность убить двух зайцев: осмотреть как следует Терпск, и попробовать познакомиться с загадочным писателем, если он, конечно, будет дома.
Я несколько минут давил беззвучную кнопку, косясь одним глазом на дуло камеры, висящее чуть сверху справа, и совсем уже было собрался уходить, как тяжёлая металлическая дверь медленно распахнулась, и на пороге предстал мужичонка лет шестидесяти, в тренировочном костюме, с воспалённым красным носом.
- Вы к Вадиму? – неразборчиво спросил он, вытирая нос платком.
- Да, - ответил я, пытаясь соотнести немногочисленные фотографии писателя с внешностью этого доходяги. Сходства не было никакого.
- Заходите, - мужичонка чихнул сквозь платок, остервенело вытер нос и спрятал мокрый кусочек ткани в карман. – Заходите-заходите, - поманил он рукой, - чего там стоять.
Я прошёл во двор. Там, внутри, за кирпичным забором, росло несколько деревьев сочно-зелёного цвета; трава была изумрудной, мягкой на вид, и лишь единственная выложенная плиткой дорожка вела от ворот к розовому дому, как бы намекая, что зелень тут растёт не для того, чтобы по ней ходили. За спиной лязгнул засов и добродушный голос произнёс:
- Сразу говорю: я – не Гашимов, мне поручено присматривать за домом в его отсутствие, сам Вадик бывает здесь не часто.
- Зачем же вы меня впустили? – спросил я, идя вслед за хозяином.
- А мне одному скучно! – ответил он через плечо. – Я ж здесь десять месяцев в году торчу, пока хозяина нет. Весной и осенью он приезжает сюда ненадолго, а я, наоборот, уезжаю. Мир смотрю. Знаете, сколько уже стран объездил?.. Вот тут разувайтесь.
Мы разулись и прошли в гостиную: уютно обставленную комнату с единственным окном и аквариумом во всю стену. Вдоль двух других тянулись книжные полки со всякими странными безделушками, зажатыми между книг. Пол был покрыт мягким ковром, в углу стоял огромный глобус, рядом с ним – пара чучел – рыси и мангуста.
- Меня зовут Никита, - сказал мужичонка и, отвернувшись, чихнул. - Проклятый насморк… Предупреждаю сразу – красть здесь нечего, по ночам сюда лазить не надо – вечером я спускаю собак. Кофе будете?
- Буду, - сказал я, присаживаясь. – А с чего вы взяли, что я сюда полезу?
- Ну, люди разные бывают, особенно фанаты, – Никита чем-то гремел на кухне, и голос его становился временами неразборчивым. – Хотя, признаться, меня они особенно не достают, да и мало кто знает про этот домик. А из тех, кто знает, не каждому охота в такую даль переться. Вот вы зачем сюда припёрлись?
Меня рассмешил его вопрос, этот человечек потихоньку вызывал симпатию:
- Я с родителями ехал по делам в другой город, вот и решил заскочить в Терпск, ну и Гашимова увидеть, если повезёт.
- Не повезло вам, молодой человек, - сказал Никита, возвращаясь с маленьким подносом, на котором стояли две дымящиеся кружки и фаянсовый кофейник. – Вадика вы, скорее всего, не увидите, да и не на что там смотреть, если честно. Мужик как мужик.
Он сел в кресло напротив и взял свою кружку:
- Гашимов бывает здесь нечасто, а когда приезжает – ни с кем не общается. Ему это ни к чему. Не за тем сюда едет.
- А за чем же?
- За вдохновением, - Никита шумно отхлебнул и, вытерев рот, продолжил:
- Два месяца в году Вадик проводит в Терпске. Этот дом, кстати, официально входит в состав города, земля покупалась у тамошней администрации. Чем он тут занимается – я не знаю, подозреваю, что работает как писатель. Продуктивность у него, сами знаете, невысокая, пишет он мало, но хорошо. Всё остальное время он, наверное, зарабатывает деньги и путешествует по всяким саваннам. Или с аквалангом ныряет. Писательство для него, как я понял, не на первом месте.
- А вы как сюда попали? – я попробовал кофе и поставил обратно на стол – слишком горячий.
- Меня родичи из квартиры выперли. Делили наследство и выперли. Там, с этой квартирой, хитрая ситуация была… - Никита помрачнел, - я думал сначала в Москву податься или в тот же Новгород – на пенсию у меня не получалось жить и комнату снимать, а в Терпске работы мало. Но потом мне повезло: как-то на улице встретил Вадика в один из его приездов, мы познакомились уже не помню по какому случаю, разговорились, и он меня сюда пригласил – дом здесь как раз достраивали. Так я оказался с жильём, работой и двухмесячными каникулами – Вадик меня отсюда выгоняет перед приездом. Прямо так и говорит: «Езжай отсюда, Никита, как можно дальше. Чтоб духу твоего здесь не было». Ну, я и еду. Уже полмира объездил.
Он помолчал немного, затем продолжил:
- Самое интересное, за шесть лет я Вадика больше ни разу не видел. Деньги мне поступают на карточку, общается он со мной только по телефону. Уезжаю отсюда – его ещё нет, приезжаю – уже нет. Просит каждый раз лишь бельё поменять, ведь тут одна спальня.
- Не скучно вам? – спросил я, отпивая слишком сладкий на мой вкус кофе.
- Нет, что вы! – Никита даже руками замахал, - у меня в городе много друзей, я к ним хожу, иногда они сюда приходят. Хотя, ночевать здесь не любит никто, во-первых, негде: одна спальня, всё-таки. Во-вторых, слишком близко расположена погибшая часть Терпска. И городские, и туристы стараются ночью лишний раз в развалины не ходить.
- А что, это опасно? – лёгкий холодок пробежал по спине от этих слов. Осенью темнело рано, Маша ещё где-то в дороге, к тому же мне очень хотелось сфотографироваться с ней в каком-нибудь из заброшенных зданий. На память.
- В какой-то мере да, - задумчиво произнёс смотритель, и вдруг оглушительно чихнул, - чёртов насморк… Дело в том, молодой человек, что ночью в ветхие многоэтажные здания вообще не рекомендуется заходить. Можно провалиться куда-нибудь ненароком. Сколько уже было таких случаев, не только в Терпске… Да и что там делать ночью, по правде говоря? Я и днём-то стараюсь в эти руины не соваться: в обитаемую часть города за продуктами по кромке поля иду, по дороге нигде не задерживаюсь, а если к вечеру дело движется, то у знакомых в городе ночую.
Честно говоря, мне такая позиция была непонятна, поэтому я всё же возразил:
- Да что такого страшного в этих развалинах? Никто ж не заставляет вас ночью внутрь зданий заходить! Вот надо вам в центр, а вы время теряете, по кромке поля идёте. Понятное дело, что выйдете вы на окраине обжитой части Терпска, хотя могли бы напрямик через мёртвую зону пройти…
- Подождите! – оборвал он меня. – Подождите секундочку…
Никита встал с дивана и заходил по комнате, будто бы занервничал. Рот его несколько раз открывался, но слова так и не слетали с губ. Наконец он произнёс:
- Знаете, мне легко вас понять, но вы меня понять не сможете. Вот приехали сюда из своего города, и что вы увидели здесь? Кучку полуразрушенных домов? Комнату ужасов? Экзотику? Нет, мой дорогой, - глаза его сузились, голос стал твёрдым и разборчивым. Хлюпающий носом мужичонка превратился в подточенного жизнью пожилого человека, - экзотику вы найдёте в Тайланде! А здесь тридцать лет назад такое произошло, что и в страшном сне не снилось.
Он замер посреди комнаты, затем подошёл к окну и срывающимся от волнения голосом произнёс:
- В ту ночь, когда всё случилось, нас по тревоге подняли сирены. Люди выходили под дождь и вливались в толпу других людей – в военной и милицейской форме. Какие-то ребята в штатском сбивали нас в группы и отводили на центральную площадь. Я слышал обрывки разговоров, и от этих речей мне становилось не по себе: «…война… самолёт упал… взрыв…». «Взрыв, - думал я, ковыляя под холодным струями, - какой ещё взрыв? Только этого не хватало!..»
На площади нас продержали до утра. Под дождём. Нас просто согнали в одно место и без всяких объяснений оцепили. Под утро громкоговорители на столбах рассказали, что произошла утечка хлора на нашем заводе. И что все желающие могут подойти к пункту гражданской обороны, получить костюмы химической защиты и поучаствовать в рейде в рабочие кварталы.
Тут голос Никиты дрогнул так, будто он сейчас расплачется. Я хотел подойти к нему, но передумал, а он, между тем, взял себя в руки и продолжил:
- Костюмов на всех желающих не хватило, поэтому отобрали самых молодых и крепких. Мне тогда было двадцать семь, я спортом занимался. Плаванием. Разряд имел… Сначала нам рассказали, как пользоваться защитой, что делать на месте аварии, а потом отправили туда вместе с военными.
Никита замолчал, комната погрузилась в тишину, и я только сейчас заметил, как потемнело на улице: свет еле струился сквозь оконный проём.
- Что было дальше? – спросил я.
- Мы взламывали двери коммуналок, - медленно проговорил Никита. – Люди лежали на полу, в лужах рвоты. Кого-то приходилось вытаскивать из-под кровати… Если бы это была просто утечка, газ стелился бы по земле и осел в низинах, но взрывом его выбросило прямо в распахнутые окна… На лице у меня был респиратор, но мне до сих пор кажется, что я чувствую запах человеческой блевотины, стоит мне вспомнить то утро, когда пришлось закидывать трупы в грузовик. И знаешь, потом, когда я пришёл домой, лёг на диван и укрылся одеялом, меня посетила странная мысль, именно её я и запомнил из всего, о чём думалось тогда: «Как хорошо, что авария случилась ночью, а не днём. Я бы точно сошёл с ума, если бы пришлось убирать тела из школ и детских садов». Вот как-то так.
Он уже почти растворился в сумраке, но свет всё же не включал. Ветер, влетавший из чуть открытого окна, шевелил занавески и еле слышно гудел в щели между рамой и косяком. Постояв так немного, Никита вернулся на своё место, а потом неожиданно спросил:
- Молодой человек, есть ли в вашей жизни момент, о котором вы очень жалеете, к которому привязаны всей душой и, засыпая, которому уделяете хотя бы несколько минут?
От этих слов меня будто током ударило, а в груди снова заныло чувство неудовлетворённости, не покидающее вот уже года два. Я сначала решил промолчать, но, чувствуя желание хоть с кем-нибудь поделиться, всё-таки произнёс:
- Да, мне знакомо такое чувство… Когда-то я встретил девушку, но ничего серьёзного у нас так и не случилось, - говорить было легко – Никита почти растворился в полумраке; он неподвижно сидел и слушал, создавая иллюзию, будто я говорю сам с собой.
- Прошло больше двух лет, а я всё не могу забыть её запах, походку, улыбку… Когда я обнимаю свою девушку, я всегда представляю ту, другую. Глупость конечно, прошлым жить нельзя, но у меня что-то иначе не получается.
Тень на другом конце стола зашевелилась:
- Видите, молодой человек, у нас одни и те же проблемы. Мне кажется – это проблема сугубо русская, привязываться к прошлому – пускай великому, светлому, но, увы, мёртвому, прошедшему и невозвратимому. Мы отмечаем День победы, и это прекрасно, но всё-таки, хотелось бы отметить ещё и день преодоления бедности. Почему-то считается, что лучше жить чем угодно, только не настоящим: до сих пор Сталина вспоминаем или то, как при союзе жилось хорошо. Знаете, этот город – Терпск – лучшая иллюстрация невыраженной русской потребности оставаться в былом. Иначе как ещё объяснить этот мёртвый кусок земли, превращённый в Диснейленд? Как объяснить скрытую некрофилию здешних жителей, живущих в красивейшем городе и терпящих у себя под боком эти разрушенные дома и улицы, да ещё и гордящихся своей трагедией, которая превратила их в знаменитостей масштаба страны? Будь моя воля, я бы без всякого сожаления снёс этот могильник к чертям собачьим. Бульдозером сравнял и деревьями засадил, чтоб и духу этого мертвецкого не было, в крайнем случае, мемориал бы поставил, чтоб совсем не забывали. Не понимаю, чем тут вдохновляться?..
Никита хотел ещё что-то сказать, но тут из моей сумки раздался звонок мобильного. Это была Маша, она только что подъехала и интересовалась где меня искать.
- Извините, - сказал я, положив трубку, - у нас не осталось времени: я должен встретить девушку.
А он как будто даже обрадовался, вскочил с кресла, зажёг люстру, мгновенно превратившись под её лучами из трагической, невидимой в сумраке фигуры в обычного мужичка преклонных годов и затараторил:
- Давайте, молодой человек, я вас провожу до калитки…
Но потом замер на полуслове и добавил, своим предыдущим, сумеречным тоном, явно в продолжение сказанного:
- Перед тем, как уйдёте, мой вам совет, хорошенько запомните то, о чём мы с вами говорили – не берите вы пример со всех этих гробокопателей, вдохновляйтесь природой, любовью. Здесь, в Терпске, пять тысяч людей оказались лишены обычных человеческих радостей сразу и навсегда, они погибли мучительной смертью. Богом прошу, хоть вы не трогайте их ради светлой памяти и элементарного уважения. Кто знает, вдруг наступит время, когда каждому любопытному до чужих бед придётся взаправду столкнуться лицом к лицу со своим уродливым прошлым, и тогда уж надо будет выбирать: идти дальше или вечно смотреть ему в глаза…
- Привет, любимая! – Петя прижал хрупкую блондинку к груди. – Без приключений доехала?
- Без приключений, - сказала она, всматриваясь в петино лицо. Каждый раз, когда они виделись после долгого перерыва, Маша замечала, что её парень как-то странно смотрит на неё, ощупывая взглядом фигуру сантиметр за сантиметром, будто силясь найти что-то иное. Не найдя же этого, взгляд отступал, тух, объятия становились сдержанней, а в уголках глаз явственно проступало разочарование. Так было и сейчас: взгляд пробежался по её лицу, слегка обдав холодом. Маша старательно убеждала себя, что это просто особенность характера, а не скрываемое равнодушие, хотя в глубине души думала по-другому, только боялась себе в этом признаться.
- Ну что, поехали? – сказала она, взяв Петю за руку.
- Погоди, давай хоть одну развалину посмотришь. Ты же здесь не была! – он деликатно высвободился и указал на мрачные коробки зданий, темнеющие за полем.
- Может, не надо? – возразила она с опаской, – Через час стемнеет, а ехать ещё долго…
- Да брось, - улыбнулся Петя. – Я тебя специально ждал, чтоб всё это показать. Неужели тебе совсем не интересно?
- А если на обратном пути? – с надеждой спросила она.
Но он уже пошёл через поле, зная, что Маша последует за ним. «Не можешь сказать «нет», дура!», - ругала она себя, догоняя Петю. Идти было неудобно: бугристая земля, поросшая сухой травой, будто проглатывала шаги, не давая двигаться быстро.
- Я с очень странным человеком познакомился, там… - он махнул рукой, не оборачиваясь, в сторону розового дома, стоящего на отшибе. Тусклое багровое солнце заходило как раз за него, поэтому дом казался чёрной точкой на фоне дрожащего огненного марева.
- И что же он тебе сказал? – спросила Маша, поравнявшись, наконец, с быстро идущей фигурой.
- Он посоветовал, - криво ухмыльнулся Петя, - жить настоящим. И меньше бродить во всяких развалинах!
- Хороший совет!
- Не спорю. А мы ведь и не собираемся бродить по ним. Я хочу сделать несколько фотографий пока закат и что-то видно. Так хоть память останется: мол, мы здесь побывали.
- А как же пожелание того странного человека: не жить прошлым? – хитро спросила Маша, заглядывая в глаза.
- Ну, не ехидничай! – Петя шутливо дёрнул её за руку. – Я вообще-то не подписывался под эти слова, - а затем, подумав, добавил. – Иногда прошлое – то немногое, что действительно согревает.
Она хотела спросить, что это значит, но промолчала.
- Вот мы и пришли. Тут сфотографируемся. Место, вроде, хорошее.
Хорошим местом оказалась разваливающаяся хрущёвка с разбитыми стенами. Пол был завален кусками битого кирпича, и ни одна деталь не указывала на то, что здесь раньше был жилой дом: тут не было ни мебели, ни старых газет, ни даже надписей. Только битый кирпич, стены, потолок и запах сухой, застоявшейся угрозы.
Маша почувствовала, как мурашки забегали по спине, и не только от страха, но и от сквозняков, в изобилии разгуливавших вдоль мёртвых стен.
- Солнце, давай быстрей, а? – попросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
- Сейчас, - сказал Петя, вытаскивая «Никон» из сумки. - Встань туда, к стене... Теперь не двигайся...
Маша повиновалась. От бетонной поверхности ещё больше тянуло холодом, вспышка фотоаппарата показалась ей маленькой снежной бурей, ослепившей на миг и бросившей порцию холода за шиворот.
- А теперь ты меня! – сквозь слепоту услышала она, поменялась с Петей местами и, почти не глядя, щёлкнула кнопкой.
- Ну, а теперь вдвоём, - Петя отобрал у неё фотоаппарат, выставил задержку и увёл Машу вглубь комнаты. Глядя в чёрное дуло фотоаппарата, стоящего в выщербленном проёме окна, она с тоской думала, что вряд ли эти фотографии будут вызывать у неё ностальгию.
Наконец, Петя закончил. Собрав вещи, они покинули мрачное помещение. Снаружи всё заволокло сумерками, к тому же стало заметно прохладней. Машин автомобиль на обочине был еле различим. На мгновение даже показалось, что его угнали, поэтому ничего удивительного не было в том, что волна радости захлестнула Машу тогда, когда взгляд нащупал маленькую синюю «Пежо» вдалеке. С ещё большей радостью девушка повернула ключ зажигания и надавила педаль, лишь только они оказались в машине. И вот уже давно осталась позади дорожная табличка с перечёркнутым словом «Терпск», как Петя, до этого рывшийся у себя в рюкзаке на переднем сиденье, вдруг ясно и отчётливо произнёс:
- Господи, не может этого быть!
Мы ехали в приятной полутьме. Маша уверенно держала руль, а я с чистой совестью откинулся в кресле и закрыл глаза – сегодняшний день выдался утомительным. Перед внутренним взором привычно возник образ той, чьё имя я так и не узнал.
Мы встретились с ней единственный раз на горнолыжном курорте, где я отдыхал летом после школы. Все каникулы я был беззаботен и весел, но тот последний вечер на турбазе надолго лишил меня сна. До поезда оставалось несколько часов, которые я решил скоротать в баре, а тут она как раз зашла в вишнёвый полумрак, румяная с мороза, со счастливой улыбкой на лице, отряхивая снег с чёрных как смоль волос.
- У вас свободно? – спросила она, улыбаясь полноватыми скулами.
- Да, конечно! – я убрал сумку с соседнего стула себе на колени. И замолчал, вдыхая её запах. От неё пахло свежестью и теплом, тем ласковым теплом, который заставляет мужчин забывать всё на свете, утопая в объятиях подобных девушек. А она смотрела на меня умными серыми глазами и ждала, что я скажу дальше. Но я всё молчал, потому что у меня не было опыта общения с противоположным полом. Тогда она взяла инициативу в свои руки:
- Хотите, я вас угощу?
- Спасибо, не надо, - ответил я, покраснев. – Давайте уж лучше я вас.
Спустя мгновение нам принесли пару ядовитого цвета коктейлей, которые мы распили с ней в течение нескольких десятков минут. Эти полчаса были счастливейшими в моей жизни: мы говорили обо всём – о музыке, кино, путешествиях, смешных жизненных ситуациях, в которые попадали. Лишь только о своих именах мы позабыли друг другу сказать. Так прошла наша единственная встреча, и, кто знает, как скоро я бы её забыл – эту невообразимо притягательную девушку, если бы не обнаружил по приезду домой кусок бумажки с номером телефона, который она положила мне в карман куртки, когда я отлучался в туалет. Это был, несомненно, её номер: несколько цифр, написанных ровным женским почерком. Проблема лишь в том, что три последние цифры разглядеть было невозможно – они расплылись от попавшего в карман горного снега. Всё что я знал о ней – это то, что мы живём в одном и том же густонаселённом городе, и ничего больше. Можно было попытаться обзвонить тысячу телефонов и всё же найти её, но… Я зачем-то смял листок и выбросил его в мусор. А через неделю проснулся посреди ночи от острого чувства, что совершил ужасную ошибку. Так оно и было. С каждым днём я думал о ней всё чаще и чаще, кляня себя за то, что выкинул номер, за то, что не узнал о ней больше. За то, что не почувствовал тогда к ней всего, что чувствую сейчас. И каждый раз, глядя на Машу, я пытаюсь найти в ней хотя бы частичку того, что покорило меня в той брюнетке. И не нахожу.
Прокрутив в голове эти грустные мысли в миллионный раз, я, чтобы отвлечься, полез за фотоаппаратом – снимки не удалось толком разглядеть, Маша уж больно торопила. Не вынимая «Никон» из сумки, я включил дисплей и стал пролистывать фотографии, одну за одной, пока не дошёл до сегодняшних. В ту же секунду я почувствовал, как меня бросило в жар. Нет, я не испугался, хотя невозможность ситуации должна была, прежде всего, напугать. Я, скорее, удивился. И подумал, что, наверное, сошёл с ума: на всех фотографиях сегодняшнего вечера вместо Маши я видел ту, которую искал, чей номер выкинул. Даже на совместной фотографии, я, на фоне обшарпанных стен, обнимал свою дорогую брюнетку, потерянную, как мне казалось, навсегда.
- Господи, не может этого быть! – вырвалось у меня.
- Что такое? – встревожилась Маша, повернув силуэт лица в мою сторону.
- Телефон в развалинах оставил! – соврал я. – Чёртов телефон забыл!.. Придётся теперь вернуться.
- Ты шутишь?! – она даже в кресле подпрыгнула. – Где ты его в темноте найдёшь?
- У меня фонарик есть. Отыщу как-нибудь, - я заметил, что голос мой дрожит от возбуждения. Маша, милая моя, прости, но мне нужно назад, правда нужно. Я ещё не знал, что буду искать в тех руинах, но если существует хоть один шанс, что найду желаемое...
- Может, он в сумке у тебя завалялся. Давай позвоню…
- Нет!! – рявкнул я. – Он не в сумке, он в развалинах. Давай, поворачивай назад.
Маша сбавила скорость, прижалась к обочине и выключила мотор. Повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь тиканьем поворотника.
- Петя, - сказала она, - я не хочу туда ехать снова. Мне там жутко. Ну, почему на обратном пути не поискать, а?
И распрощаться с возможностью понять, что происходит? Как бы не так!
- Солнышко, - сказал я, пытаясь сдержать дрожь в голосе, - на обратном пути я забуду, где стоял тот дом…
- Я не забуду.
Хорошо, что было темно, и она не могла видеть мои налитые злостью глаза.
- Маша, - произнёс я как можно спокойнее, - давай вернёмся, пожалуйста! Ну, получилось так по-дурацки, что ж делать. Мне нельзя без телефона, вдруг с работы звонить начнут. Я очень тебя прошу, давай вернёмся!
- Ладно, - голос её стал стеклянным – ей действительно не хотелось обратно. – Мы поедем за телефоном, только в здание ты сам иди, без меня. Или же на обратном пути все вместе поищем…
Последняя фраза явно содержала подсказку для моих следующих действий, но я придал ей значения.
- Я согласен, - поспешно прошептал я, - согласен… Только давай вернёмся…
Петя брёл через поле в кромешной темноте. В голове стучала кровь, дыхания не хватало. Один-единственный раз он остановился чтобы включить фотоаппарат и ещё раз проверить: там ли брюнетка? Не причудилось ли ему? Нет, не причудилось. С этой мыслью он бежал вперёд, борясь с порывами разыгравшегося к ночи ветра, то толкающего в спину, то бьющего с размаху в грудь. «Только бы здания не перепутать!», - думал он, шаря фонариком по стенам, ища еле заметные приметы, которые взгляд успел зацепить вечером. Дом отыскался быстро, будто только и ждал, чтоб его нашли: чёрный провал двери будто умилялся такой сообразительности
Внутри него было тихо и жутко, ветер свистел где-то на периферии петиного мира, сжатого до размеров бетонной усыпальницы. Здесь, в этой молчаливой темноте, мысль о поиске девушки не казалась уже такой удачной, её здесь попросту не было, да и быть не могло. Что делать дальше, Петя не знал.
Фонарик нервно ощупывал стены одну за одной, скользя по сухим прожилкам бетона и струпьям обваленной штукатурки. Битый кирпич мёртво хрустел под подошвой военных ботинок, а в носу начало щекотать от поднявшейся пыли. «Ну, и что теперь?», - думал Петя, обходя комнату за комнатой, погружаясь вглубь здания, словно маленький долгоносик в огромную чёрную буханку.
- Не надо было сюда ехать!! – крикнул он в темноту, чтобы себя успокоить. Не помогло. Тело начала сотрясать нервная дрожь: осознание немыслимости всего произошедшего наконец-то просочилось сквозь восторг и возбуждение последних часов и начало леденить сердце.
- Не надо было сюда… - в эту секунду гнилая решётка, на которую Петя наступил, пробираясь вдоль стены, с тихим стоном лопнула и он полетел вниз, во тьму подвальных помещений, приземлился на ноги, больно ударив себя коленями по челюсти, и застыл, приходя в себя.
«Ну всё! – мелькнуло в голове, - вот это уже действительно ни в какие рамки…». Петя поискал фонарь, пока не сообразил, что так и не выпустил его из рук. Всё это время он был крепко зажат в ладони, хотя и выключился от удара. Щёлкнув кнопкой, Петя скользнул лучом по стенам. Котельная. Трубы, бетон, много ржавчины и железа. На одной из стен надпись мелом: «Здесь был Сова»*. Покрутившись с фонариком как следует, Петя заметил слабое шевеление в углу, будто там кто-то притаился. Кто-то небольшой, может, даже собака. Эта мысль успокоила его: «Действительно, - думал он, - почему сюда собака забрести не может? Очень даже может! К тому же, вдруг там выход?» Сделав несколько шагов по направлению к фигуре, почти дойдя до неё, Петя вдруг оступился во второй раз и чуть ли не по пояс ушёл в чёрную грязевую жижу, невесть откуда взявшуюся в этом дурацком месте. Чувство, мягко говоря, неприятное – ещё секунду назад под ногами была бетонная твердь пола, невидимая в темноте, но такая надёжная в своей ожидаемости, которая вдруг разверзлась отчего-то и с неприличным чмоканьем втянула в себя неосторожного дурачка.
«Твою-то мать! – метнулось в голове, - Маша меня убьёт за новый свитер!» Но чувство досады тут же обернулось беспокойством: ноги будто бы стояли на чём-то относительно устойчивом, хотя и скользком, вроде илистого дна, и будто бы дно это с каждым мгновением уходило на пару сантиметров вниз. Положив включённый фонарь на поверхность жижи, достаточно плотной, чтоб не утопить его, Петя попытался нащупать края ёмкости, наполненной вязкой дрянью, в которую его угораздило свалиться. Края не нащупывались. Казалось, весь пол в котельной сделался жидким, податливым, всё глубже и глубже затягивающим. Петя попытался крикнуть, но горло от ужаса пересохло, поэтому вместо зова о помощи стены царапнул лишь слабый шёпот.
«Господи! – билось в висках, - зачем? Зачем я сюда полез?». Ощущение нелепости произошедшего всё никак не уступало место ужасу, хотя сырая липкая грязь доходила уже до груди. Чувствуя, как силы покидают его, Петя вдруг вспомнил о шевелении в углу, и уже не думая о том, кого он может встретить в таком странном месте, еле переставляя ноги, медленно побрёл в сторону загадочного силуэта. Когда до цели осталось всего ничего, Петя с обречённостью и разочарованием увидел, что дверной проём с фигурой был ничем иным, как пыльным зеркалом, в котором корчилось его собственное отражение, да к тому же ещё висящим на стене, почти соприкасающееся окантовкой с жижей.
«Вот теперь мне кранты! – лихорадочно думал он. – Вот теперь уж точно… Надо было до конца идти к месту, с которого упал. Смерть – нелепей не придумаешь!». Криво ухмыльнувшись неизвестно чему, Петя с трудом высвободил руку и положил её на холодное гладкое стекло, чуть не чихнув от поднятой пыли. Через грязные полосы просматривалось что-то необычное, будто там, в зазеркалье прятался совсем другой человек, в точности повторяющий движения своего оригинала. Холодея от ужаса, но не в силах побороть любопытство, Петя свободной незапачканной рукой, что держала фонарик, решительно стёр пыль с зеркала и упёрся взглядом в серые испуганные глаза увязшей по ту сторону зеркала брюнетки.
- Пойду ли я дальше или буду вечно смотреть своему прошлому в глаза, - прошептали губы сами собой, повторяя движения губ испуганной девушки с заляпанными грязью щеками на той стороне. И уже почти утонув, цепляясь тонкими наманикюренными пальчиками за края зеркала, в те недолгие доступные секунды любуясь гладкой поверхностью испачканной кожи, ужасаясь происходящему и восхищаясь им одновременно, Петя наконец разразился криком, и крик этот словно бритва вспорол мёртвое здание, прошив его насквозь и умчавшись в небо, прерванный на самой отчаянной ноте потоком грязи, хлынувшей в широко раскрытый рот, тот самый, который ещё час назад представлялся ему в мечтах.
Маша проснулась от стука в стекло. Сердце ёкнуло от неожиданности, но тут же радостно забилось снова: стучал Петя.
- Я вернулся, - сказал он, растянув губы в улыбке. Его глаза излучали теплоту до этого момента Маше неизвестную.
- Всё нашёл, что потерял? – пробурчала она, но поняла вдруг, что сердиться на него сейчас не может: ей стало так хорошо – и от его улыбки, и от того, что они скоро покинут это мрачное место, - что она лишь добавила:
- Ладно, садись, мой хороший. А то мы так никогда не доедем.
- Да-да, - заторопился он, кинул вещи на переднее сиденье и вдруг замялся в нерешительности.
- Что такое? – забеспокоилась Маша: больше всего она боялась, что её молодой человек сейчас опять уйдёт в руины под каким-нибудь предлогом, но он попросил совсем о другом:
- А можно я на заднее сиденье сяду? – и заморгал застенчиво своими потеплевшими глазами.
- Ну, садись… - Маша изо всех сил старалась сдержать улыбку. Не получилось.
Несколько часов спустя, уже засыпая за рулём, она почувствовала вдруг прохладное прикосновение петиных ладоней к своей шее.
- Ой, что ты делаешь? Разобьёмся ведь! - встрепенулась она, хотя дорожная сонливость, которая могла навлечь встречу с кюветом, мигом слетела под его нежными пальцами.
- Не разобьёмся! – заверил он, бережно прижимаясь к машиным плечам, и добавил шутливо, – Мы будем жить вечно, и даже смерть не разлучит нас.
- Так уж и не разлучит? – хмыкнула она, опустив окно на сантиметр, чтобы встречный ветер немного бодрил.
- Угу! – подтвердил он и замолчал, будто хотел сказать что-то неуместное, не относящееся к их личной жизни, что-то, что касалось только его одного, но – передумал.
- Ты что-то добавить хотел? – подтолкнула его Маша. А он помолчал ещё в нерешительности и выпалил скороговоркой, будто раз и навсегда хотел закрыть эту тему:
- Знаешь, лучше в аварии погибнуть. Во много раз лучше. Чем хрипеть, валяясь в луже собственной блевотины, и отхаркивать ошмётки лёгких, наглотавшись хлора… Ну, мне так кажется…
* отсылка к рассказу "Сова"