Один из моих тогдашних знакомых предложил мне работу в артели золотоискателей рядом с Магаданом, и я решил пуститься в авантюру, хотя в Уссурийском рефдепо уже был выработан стаж, который давал мне до 50% добавки к зарплате.
Я вылетел в Магадан.
Ещё по дороге из аэропорта «Сокол» до квартиры моего магаданского приятеля (расстояние чуть больше пятидесяти километров) у меня появились первые впечатления о крутом характере местных жителей.
Впереди нашего такси вилял по дороге давно не мытый самосвал. Манера езды явно показывала, что водитель не может справиться с управлением. Либо у машины была серьёзная неисправность, либо сам шофёр был в невменяемом состоянии. Таксист прибавил газу, на въезде в городскую черту прижал грузовик к обочине и выбежал из машины. Когда он дёрнул за ручку дверку высокой кабины самосвала, оттуда вывалился дебелый детина, ростом почти на голову выше водителя такси. Но таксист не спасовал: он успел задать какой-то резкий вопрос, услышать пьяный мат в ответ – и моментально «надел на калган» поддатого «каскадёра». Три коротких кулачных удара – и мы поехали дальше.
В зеркало заднего вида можно было ещё заметить, как детина (пошатываясь и тряся головой) поднимается с грязного дорожного полотна, размазывая по щекам кровавые сопли…
Вечером мой знакомый рассказал, что название города произошло от прозвища старого эвена (в переводе «сухой пенёк»), который был самым первым обитателем этого берега. А золото на Колыме первым нашёл одинокий старатель Бориска-татарин перед самой революцией. Потом, в конце двадцатых годов, здесь работали геологи под управлением Билибина. Самые яркие страницы поиска колымского золота можно найти книге Олега Куваева «Территория».
После вечерних посиделок с приятелем я самостоятельно (и с большим интересом) знакомился с этим северным городом. Мой приятель жил в самом центре – в старой коммуналке на улице Ленина, неподалеку от автобусного вокзала, откуда отправлялись пассажиры по всей колымской трассе.
Рядом же были расположены многочисленные корпуса Управления Внутренних Дел (напоминание о некогда могучем «Дальстрое» и «Севвостлаге»).
Магадан расположен у берега воспетой Высоцким бухты Нагаева, на сопках, и это вызвало к жизни проекты домов с очень причудливой линией фасада, которые получили в народе меткое прозвище "линия партии".
Одной из достопримечательностей города является телевизионная вышка, которая располагается на вершине сопки с прозванием "Дунькин пуп".
Местная легенда говорит, что на месте нынешней телевышки стояла халупа разбитной "отсидентки" Дуни, которая брала плату за свои «женские часики» не деньгами, а золотым песком, определяя количество золота объемом собственного пупка. После десяти лет напряженной работы без выходных дней, она приобрела домик на побережье Черного моря (говорят – где-то в районе Сочи), вышла замуж, и стала жить добропорядочной мещанской жизнью.
Среди моих новых знакомых (с которыми меня знакомил мой магаданский друг) был один местный скульптор, который специализировался на деревянной скульптуре - резал фигурки чукотских божков. В его личной библиотеке главной ценностью был томик стихов Маяковского с экслибрисом Осипа и Лили Брик.
Как попала эта книга в его библиотеку мне неизвестно, да я и не решился расспрашивать. Мне же запомнился сам экслибрис - целующаяся пара и надпись: «…и в этот день мы больше не читали...»
На первой странице размашистым почерком была сделана надпись: «Для внутреннего употребления».
По семейному преданию эту фразу начертал сам автор.
Дела с артелью золотоискателей затягивались (по причинам так мною и не понятым), а возвращаться домой с пустыми руками было стыдно, и я решил лететь в Иркутск, чтобы попробовать заработать денег там. В Иркутске я поселился в гостинице, где моими соседями оказалась бригада цыган, специализирующихся на постройке больших заводских труб. Мы славно посидели в ресторане при гостинице, после закрытия ресторана захватили с собой припасы, и долго еще разговаривали в номере, находя все новые темы.
Новые знакомые рассказали мне свою версию происхождения цыган.
По их словам, Александр Македонский натолкнулся в Индии на яростное сопротивление союза нескольких местных племен.
Войско Македонского одержало победу, но далась эта победа тяжко, и большими жертвами. Разгневанный упорством обороняющихся Александр приказал: согнать племена с насиженных родных мест. Но и потом - рассеять по всей подвластной территории (без права постоянного поселения) – обратить народ в вечных скитальцев.
Место, откуда вышли эти племена, было расположено между истоками реки Цы и великой реки Ганга. Вот эти топонимы и дали имя новому народу («Цы» и «Ганг» = «цыган»).
Самоназвание же цыган - "ромале" - это лишь желание "примазаться" к победителю и найти защиту в его имени.
Другая легенда гласит, что когда Иисуса Христа вели на Голгофу, то какой-то цыган украл гвозди, которыми Христа должны были прибивать к кресту. Пока разобрались, пока посылали за гвоздями в ближнюю кузню, время шло...
Таким образом, неизвестный цыган дал возможность Иисусу Христу прожить на этом свете дополнительное время, и за это цыганское племя получило привилегию воровать, а соответствующая заповедь по отношению к цыганам силу не имеет.
Дня через два я устроился работать на "подсочку". Таёжный участок располагался неподалёку от железнодорожной станцией Зима (место, где родился знаменитый поэт-приспособленец Евгений Евтушенко (Гангнус).
Работа заключалась в прорезывании специальным резаком коры на сосне и собирании в специальные емкости сосновой смолы - живицы. Затем идет разделение на скипидар, канифоль и многие другие, необходимые в промышленности, вещи.
Со станции Зима нас завезли на машине в лесной маленький поселок Харьюзовку, километров за сто от железной дороги. Из посёлка нас развозили по участкам на санях, которые волок старенький трактор. Мой участок был на расстоянии сорока километров от Харьюзовки.
В маленьком зимовье мы поселились вдвоем с напарником - молодым плотником из Иркутска. Вокруг нас на многие десятки километров расстилалась тайга, здесь не увидишь охотинспектора, рыбнадзор или участкового милиционера. Тут я встречал людей, по многу лет живущих без каких-либо документов.
Очень ясно в этих обстоятельствах человек начинает понимать истинную ценность вещей. Модная одежда в тайге нелепа и не практична. Здесь нужны вещи прочные, долговечные, ватники с брезентовым покрытием, хорошие сапоги, теплые рубашки немарких расцветок и т. п. Особенную ценность приобретают вещи, которые в "жилухе" (то есть - не в тайге) привычны и обыкновенны. Прежде всего, это касается всяческого инструмента - напильников, точил, топоров, пил, капканов, сетей, крючков, блесен, ножей и прочего металла.
Приехали мы на участок в первых числах апреля, а уже в конце месяца нас стали одолевать перезимовавшие комары. Я таких зверюг не встречал ни до того, ни после. Длинные, до двух сантиметров, голодные комары прокалывали своими хоботками брезентовые куртки и свитера с таким ожесточением, что казалось, будто в тебя вколачивают обойный гвоздь. Мой напарник говорил, что когда ему на голову садится насосавшаяся тварь, то у него колени подгибаются.
Пару раз мы ходили в поселок за продуктами и сигаретами. Поднимались в шесть утра и топали напрямую через тайгу, ориентируясь по солнцу и местности. В тайге я чувствовал себя, как в храме - стволы столетних сосен ассоциировались с величием античной колоннады.
Душа моя стала отходить от мирской суеты, и я внутренне успокоился.
Но это – уже другая история…