http://www.proza.ru/2013/01/28/1433
Как только закончилась битва под Курском, радио из Москвы стало транслировать салюты в честь освобождения очередного города. В очередном приказе Верховного главнокомандующего перед тем, как зазвучать грому салютов, перечислялись части и соединения с фамилиями командиров - полковников, подполковников, однажды даже мелькнул майор – генералов реже, потом всё больше. А в заключительных словах приказа заключалось самое главное: «В ознаменование одержанной победы приказываю в двадцать часов по московскому времени произвести салют двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырёх орудий (потом и из двухсот двадцати четырёх орудий)!» И мы все сидели перед репродуктором радио и считали: «восемь… девять… десять…», и не мелькало даже тени мысли, чтобы уйти, не досчитав до конца! Я никому не говорил, но всё ждал, что вот в очередном Приказе, наконец-то, будет назван командир такого-то артиллерийского дивизиона майор Гордеев.
В этих Приказах дивизиям и корпусам присваивались «почётные наименования» Брянских, Гомельских… Потом появились двойные наименования, тройные (например, какая-нибудь «75-я Брянско-Киевско-Люблинская ордена Кутузова Краснознамённая гвардейская дивизия»), позже стали давать наименования даже по взятым вражеским городам, появились Будапештские и даже Берлинские корпуса и дивизии. Война вообще стала какой-то уверенной, исчезло напряжённое чувство, когда не знаешь, что будет. Теперь мы знали, что будет всё хорошо!
Осенью нас принимали в пионеры. Я давно ждал этого символического акта. Казалось, существовал «орден пионеров», я знал текст Торжественного обещания наизусть и никому не сказал, что уже носил пионерский галстук. Нас построили почему-то в женькином классе, и старшая пионервожатая стала читать текст по бумажке.
А я произносил слова Присяги одновременно с ней (наверняка, она не ожидала этого), все же нестройно повторяли вслед за нами. Получалось похоже на пение, словно это был запев дуэтом перед припевом нестройного хора. Подозреваю, вожатой хотелось меня осадить, но…
Галстуки нам не выдали, просто разрешили носить, каждый сам должен был добыть или сшить себе галстук. Для меня самым важным был не галстук, а зажим – ими в то время закреплялись галстуки на пионерской шее. Он представлял собой металлическую скобу с изображением пяти поленьев, горящих тремя языками пламени; зажимов не хватало, кое-кто завязал галстук узлом. Сразу приобрели смысл строки:
Как повяжешь галстук, береги его:
он ведь с нашим знаменем цвета одного
Были избраны начальник штаба отряда – им оказался я, поразивший всех своим рвением – и звеньевые. Я был доволен: помимо галстука звеньевым полагалось по нашивке, а начальнику штаба целых две (больше было только у начальника штаба дружины)!
Нам пообещали прислать вожатого, а тем временем, полный рвения, я стал проводить еженедельные линейки с рапортами звеньевых. Это быстро наскучило, но у меня в запасе были ещё «тимуровская команда» и «цепочка». Пару раз мы перенесли кому-то дрова, пару раз проверили «цепочку» и…
Стало скучно без "пионерских дел", но я потребовал, чтобы каждый заучил наизусть про то, что изображено на пионерском зажиме: «Все пять частей света горят пламенем Третьего Интернационала; Третий Интернационал составляют коммунисты, комсомольцы, пионеры!» (где-то я слышал что-то подобное, но сформулировал сам). Видимо, на мои никем не санкционированные телодвижения обратили внимание вышестоящие, и нам вожатого так и не прислали; наш отряд был в школе единственным «безвожатым». Один раз я даже был приглашён на собрание вожатых и только позже понял, что моей карьере был обязан детдомовцу Косову: пятнадцатилетний, сильно отставший от нас по возрасту, он был уже комсомольцем: он нам даже комсомольский билет покащывал = с глубыми страницами . А на первой - изображение двух маленьких орденов, "Ленинак" и "Боевого Красного Знамени".
Тогда же у нас появились уроки военного дела. Почти как студенты техникума, мы стали изучать винтовку образца 1891/30 года, гранаты РГД-33, Ф1 и новейшую РГ-42, запалы УЗРГ и Ковешникова, сапёрную лопатку, противогаз и (по затасканному плакату) бутылку с зажигательной смесью.
С прикрученной сбоку большущей спичкой, бутылка была смешным оружием: перед тем, как швырнуть её во вражеский танк, нужно было чиркнуть этой спичкой по чиркалке обыкновенного спичечного коробка! Науку про всё про это я освоил быстро, а про противогаз и сам мог рассказать кому угодно: даром, что ли, играл им во время Блокады.
А как я волновался, когда выбирали командиров отделений! Первым выбрали Вальку Левицкого, не меня; вторым - вечно задиравшего нос Клочкова: у него ведь та же фамилия, что у политрука двадцати восьми героев-панфиловцев! Наконец, командиром третьего отделения выбрали, всё же, меня. А четвёртым стал увалень детдомовец Мишка Еркин.
Запевалой стал опять же я. Военрук говорил, что запевала должен звучать из глубины строя, но разве мог я расстаться с местом командира отделения! Полные рвения, мы всем классом маршировали колонной по-четыре по площади перед школой и пели лучше курсантов пехотного училища.
Учиться в третьем классе стало значительно интереснее, чем во втором. Появились история, география и естествознание. Учебники были самых разных лет выпуска, новых не хватало. У кого-то по литературе (или это называлось «чтение»?) был самый новейший со стихами «Киров с нами» Тихонова, «Ленинградцы, дети мои» Джамбула, «Сын артиллериста» Симонова:
«Был у майора Деева товарищ, майор Петров…»
(так хотелось, чтобы было написано в стихотворении на «Деева», а «майора Гордеева»!)
А у других можно было увидеть совсем старый учебник. В нём был рисунок: на бруствере окопа стоит красноармеец с винтовкой и дружелюбно протягивает руку вниз, в окоп, а из окопа чужой солдат направил штык в живот красноармейцу! И под рисунком стихи:
В бою схватились двое – чужой солдат и наш.
Чужой схватил винтовку,
сразиться он готов:
«Посмотришь ты, как ловко
встречаю я врагов!»
- Постой, постой, товарищ,
винтовку опусти:
ты не врага встречаешь,
а друга встретил ты!
Такой же я рабочий,
как твой отец и брат,
кто нас поссорить хочет –
в того направь заряд.
На тех направь оружье,
кто сам затеял бой,
и твой сынишка будет
свободен, как и мой.
Смешной был учебник! Даже Дедусь усмехнулся. Он показал мне на лозунг "Смерть немецким оккупантам" на первой странице "Правды", а раньше, сказал, там было "Пролетарии всех стран, соединяйтесь". И напомнил про плакат, где женщина защищала сынишку от окровавленного немецкого штыка.
Я представил, как красноармеец, действительно, протянет руку немцу, обнимется с ним, когда его сынишку... Дурак он, что ли? Убивать надо этих немцев! И правильно мы пишем в письмах на фронт "папа, убей немца"!
Или учебник истории. В одном были портреты маршалов Егорова и Блюхера. В другом портрета Егорова не было, но Блюхер был, и про штурм Перекопа написано «…доблестные части 51-ой дивизии под командованием Блюхера…». В третьем уже и Блюхера не было, а Перекоп просто штурмовали «…доблестные части 51-ой дивизии…»
В учебниках у всех ребят портреты Блюхера и Егорова были зачирканы, замазаны чернилами, карандашом или порваны на месте портрета, а возле замазанного написано: «блюхер – брюхо».
Только у Лены Цинцинатор я впервые увидел в учебнике лицо усатого человека с четырьмя орденами Красного Знамени на гимнастёрке. Я сказал Лене, что Блюхер – предатель, замажь его! Замазать она отказалась, только плюнула на портрет и сказала, что если он даже и предатель, книжки портить нельзя.
В наследстве доктора Кауфмана оказалась коллекция почтовых марок, в основном, царских и иностранных. Она пополнялась мною довольно быстро – много марок можно было купить на почте. Была, например, первая выпущенная во время войны «Будь героем» и всё возраставшая серия героев: Талалихин, Сафонов, Шура Чекалин, медсестры Поливанова и Ковшова… Ближе к зиме я случайно провернул удивительно удачную финансовую операцию.
Однажды ко мне зашёл Валька Левицкий, увидел марки и загорелся – продай дубликаты! Оба мы ничего не смыслили в стоимости марок и договорились куплю-продажу производить по номиналу марки, какая бы она ни была - царская, советская… Но! Обязательно мелочью за каждую марку отдельно.
Дело в том, что в Касимове совершенно не было мелочи. Вообще, не встречалась. Люди платили деньги за товар, а получить сдачу не могли: за покупаемый на базаре за 15 копеек стакан лесной земляники сдачи с рубля не было! Сегодня этот фокус понятен каждому, а нам, пионерам, было невдомёк: как это - ни у кого из продавцов?...
Негоция происходила дома у Вальки. Моя выручка составила порядка 25 рублей - огромное богатство! Но, недолго оно лежало в моей коробке. Купив в писчебумажном магазине тот дубовый брусочек, я стал исполнять «полюшко-поле» в «музыкальном сопровождении», и сопровождавший песню кавалерийский цокот копыт был идеален!
Но, сразу возник вопрос: откуда музыкальный инструмент? – Купил! – А на какие шиши?!... Мне здорово влетело от мамы за сам факт проведения финансовой операции.
Однако, вскоре мама неожиданно приняла непонятное даже мне решение - поощрять мои школьные успехи финансово: за каждую «5» мне полагалось получить пять рублей, за «4» - ничего, а за «3» я должен был отдать десять рублей. Дедусь и наша классная руководительница косо посмотрели на эти игры, но капитал в моём банке стал расти, как на дрожжах. Правда, до тех пор, пока маме на потребовался на какие-то нужды – "в долг", конечно… Стало неинтересно.
Вторая четверть завершилась для меня неожиданной четвёркой по поведению. В пылу мальчишеской перестрелки жёваной бумагой из трубок я угодил в щёку Женькиной учительнице. Мне было указано.
В самом конце 43-его года Третий Интернационал был распущен. Всем было велено галстуки впредь завязывать узлом, а зажимы выбросить – на них, якобы, были обнаружены следы «фашистского знака», свастики! Я пытался обнаружить эти следы, но безуспешно. Ржавеющие зажимы валялись под окнами школы, я два долго хранил дома среди разного рода вещиц, хотел ими дополнить коллекцию осколков по возвращении в Ленинград. Потом забыл про них.
А незадолго до Нового Года у мамы появилась новая знакомая, они с мужем жили на Советской улице за углом. Мы как-то раз зашли к ним, и потом ещё раз - провожать мужа этой женщины на фронт. Он был весёлый и дружелюбный; мы сидели за столом, он, просил маму присматривать за женой, и все они странно смеялись. А через месяц пришло известие, что он убит.
http://www.proza.ru/2009/06/16/1220