В Е Ч Н А Я Ц Е Л Ь
Роман Михайлович Заботин проснулся со жгучим ощущением ненависти. Болели ноги, живот, голова, сердце, руки, печень, почки, уши, и к тому же было очень сухо во рту, так что даже плюнуть на пол от ненависти он не смог. Пришлось скрипуче и злобно плестись в ванную, там кое-как свершить утренний туалет, немного прийти в себя, но, оказавшись в запущенной, но ещё поражающей былым великолепием, кухне, он убедился, что кончились и чай, и кофе, и молоко. Вот тут он чуть не заплакал. Денег-то у него в разных заначках было премного, но перспектива одеваться, выползать на хмурую февральскую улицу, была омерзительна. А куда деться? И таки вылез из массивного каменного дома персональный пенсионер, вдовец Субботин и побрел в своей богатой шубе к недалекому магазинчику, где есть всё, что кончилось на его кухне. Похрустывая маленькой и сухонькой рукой скомканными кредитками в наружном кармане шубы (портмоне Субботин не признавал), Роман Михайлович неспешно придвинулся к дверям и, вдруг, ошеломленно замер. Из пыхнувших теплом и светом дверей вышел прямой и высокий, седовласый (без шапки!), старик и уверенно, не пряча лица от ветра, пошел вниз по проспекту. Заботин узнал его сразу, как узнает украденную фамильную драгоценность или главную рукопись, как узнают похищенного сына или дом детства. И память словно рассыпала перед ним фотоальбом убийцы, упорно выслеживающего свою жертву и фиксирующего каждый её шаг…
«Сто лет назад» было шумное собрание в Управлении Главсевморпути СССР! И этот, уходящий по проспекту старик, тогда ещё молодой полярник – геофизик Семен Шехерт, убедительно и ясно доказал, что Роман Заботин, тоже молодой геолог, бездарен и труслив, завалил порученное дело, и его нельзя брать в опасные экспедиции. Ах, как корчило на узком стуле Субботина, как ему хотелось что-то бросить Семену яркое и весомое, но все в зале - и суровое начальство, и напряженно-скованное партийное бюро, и бессмысленно-доверчивая молодежь, все понимали, что Шехерт абсолютно прав. И приняли странное решение, где на двух страницах говорилось о пролетарской бдительности, необходимости крепить партийные ряды, бороться с мировым империализмом и… «осудить недостаточные действия по выполнению профессионального задания товарищем Заботиным и поставить ему на вид». Всего – то! Но уже на другой день Роман Михайлович сидел в кабинете сотрудника ГПУ и страстно, почти рвя бумагу пером, писал заявление о том, что «хочет беззаветно служить родной партии, её правоохранительным органам и что он обязуется хранить полную тайну!» И когда довольные чекисты приняли его в ряды славных «сексотов» (секретных сотрудников), он завалил своего молчаливого шефа сотнями донесений о «антипартийной», «контрреволюционной»», «шпионской», «развратной», «подрывной» и так далее деятельности пробравшегося в «славные ряды полярников» товарища Шехерта! Но что-то не срабатывало в этой системе, никак лавина донесений не хоронила Шехерта, а как-то майор Зверев пояснил раздосадованному Субботину:
-Надо предъявлять факты! Документы! Тем более Шехерт сейчас на виду! А полярников партия и народ любят! Поймай его на чем-то серьезном или уж перестань заниматься этой писаниной! От дел настоящих отрываешь!
И потряс перед носом Романа Михайловича кипой его донесений. Опять скорчило на узеньком стуле доблестного сексота, и он затем чуть сменил тактику. Теперь он следил за Шехертом как соседка за соседкой по коммунальной квартире, он слушал его выступления, дежурил у подъезда, но Шехерт был прям, чист, и, как был уверен, Заботин, осторожен. И тот серьезный случай, о котором говорил чекист, подвернулся лишь через два года, когда Заботина командировали на далекую полярную станцию Нордвик, дабы провел он всестороннюю проверку и вручил кипу новых приказов начальнику зимовки – Семену Александровичу Шехерту. Среди этих приказов был один, не очень то приметный и почти не вызывающий интереса, о том, что начальнику зимовку ПРИКАЗЫВАЛОСЬ в срочном порядке, для улучшений условий зимовки «советских полярников», переоборудовать двухярусные нары в одноярусные и «об исполнении доложить не позднее 5 ноября 193… года,» ». То есть накануне праздника Октября.
Шехерт, в наброшенном поверх свитера кителе, хмурясь, читал этот приказ, а Заботин, поскрипывая теплейшими бурками, прохаживался по тесному кабинетику, вглядывался в замерзшее окошко и всеми силами сдерживал улыбочку, неукротимо наползавшую на его сытое личико откуда то изнутри.
-Черт! – Воскликнул Шехерт. - Ведь ко мне завтра двенадцать женщин приходят на лыжах. Они с теплохода «Уссурийск», он во льдах застрял! Три дня шли. Зимовать у нас будут. Где же они спать будут? У нас в кубрике ровно четырнадцать мест…
-Все понимаю, но приказ очень суровый! – сказал, еле сдерживаясь от вскипающей радости, Заботин. – Нарушишь – пойдешь под суд…
А в памяти всплывали все строки его донесений! Вот, добавление к ним, вот весомый факт! Приказа Шехерт не выполнит, это точно! А уж как «правильно» повернуть все дело – Субботин знал. Ведь всем будет ясно доказано, что начальник зимовки «не предусмотрел» возможность такой обстановки, «не смог правильно спланировать, не проявил политической бдительности», попал в безвыходную ситуацию, чуть «не погубил советских зимовщиков» и… Субботин искоса глянул на врага. Тот сидел хмурый и растерянный.
-Я тебя понимаю, - посочувствовал Заботин, - не переделаешь нары – нарушишь приказ, переделаешь – спать негде будет. Кстати, насчет спать – меня где положишь?
-В радиорубке, - хмуро кивнул Семен Александрович, - там койка есть. Сначала поужинай на камбузе, чайку попей…
-Спасибо, - поблагодарил Заботин, и, выходя за дверь, как бы невзначай, добавил, - не забудь, завтра – четвертое ноября!
Укладываясь на узкую, но такую уютную в этом уголка тепла посредине ледяного, черно-белого царства Заполярья, койку, Заботин удивленно прислушался. Ясно были слышны удары топора, визг пил, оживленный говор зимовщиков.
-Решился! – ахнул Заботин. - Так куда же он женщин положит? По двое в койку?
Здесь он засмеялся от души и яростно почесал грудь. Как бы то ни было, все карты мщения были в его рукав. Ведь он, а не Шехерт, послезавтра полетит в Управление в Москву докладывать о ситуации! И теперь ясно, что начальник зимовки, испугавшись ответственности, переделал нары в одноярусные и поставил зимовщиков и несчастных женщин в невыносимые условия! И бросил их в разврат, спать то будут вповалку! «Ура» - тихо шепнул сексот и чудесно, без сновидений, под сладкую музыку топор и пил уснул.
А утром он, бодрый, умытый, трогая подрастающую бородку (он же тоже полярник!), зашел в кубрик, где спали раньше 14 зимовщиков на двухярусных нарах, и остолбенел. Перед ним, сверкая стесанными топорами гранями, крепко и уверенно стоял ряд трехярусных нар!
-Ну, вот, и нашли выход, - пробасил кто-то сзади, - и нары двухярусные ликвидировали и женщинам место есть! Мы им нижние койки оставим!
«Как же так» - яростно шептал на обратном пути Заботин. – «Он что – заколдован? Он что – неуязвим?» И не смог он сокрушить в своем рапорте начальству врага. Словно что-то сломалось в нем самом и вяло, и неубедительно были все его попытки представить деяния Шехерта в черном свете, тем более и в газете «Правда» всю зимовку на Нордвике представили как очередной подвиг советских полярников.
Дальше жизнь как-то развела Заботина и Шехерта. Заботин все вертелся в столице, и войну пересидел там, а Семен Александрович пропадал на Крайнем Севере, два года воевал, был ранен, затем они вообще больше не встречались. Субботин знал, что у Шехерта выходили научные книги, что он ездил заграницу, в общем, жил не плохо. Заботин же смог нагрести деньжат, удачно женился на всю жизнь ненавистной ему истеричной женщине, помершей год назад, но как-то угас огонечек жизни, что горел те годы, когда он неустанно следил за своим врагом. И вот, встреча…
Шехерт все уходил вниз по проспекту, и вдруг Заботин почувствовал, что будто свалились с него все утренние болячки, просветлился мир, стало глубже дыхание, окрепла походка. Он словно собрался в единый, воскресший и живой, отлаженный механизм и легко, чуть-чуть таясь, двинулся за Шехертом, за своей блаженной и вечной целью! Жизнь мгновенно перестала быть бессмысленной, и сморщенный старичок радостно улыбнулся и даже хихикнул!
Дмитрий ЛЕДОВСКОЙ
………………………………………………………………………………………
Дмитрий Александрович Ледовской,
член Союза журналистов СССР и России с 1980 года,
автор книг «Лунный свет удлиняет тени» и «Бюст» (Анадырь, Магадан)
Контактные телефоны: Магадан – 8 (413) – 22 – 29863, Москва – 267-69-35,
909-81-07.