Он привез колокольчик. Звонкий валдайский колокольчик с надписью Суздаль. И сказал, что был в Суздале.
Он не сказал, что думал о ней, но этот симпатичный подарочек говорил (по Фрейду) о многом. Или хотелось, чтобы говорил? Он был такой … немножко зажатый или застенчивый (вдруг!), что вовсе не соответствовало сложенному впечатлению.
Как он его нес, до дальнего конца деревни, чтобы никто из баб не услышал, и не понял, что несут подарок?
На словах в плюс к подарку было сделано предположение, что колокольчиком можно будет кого-нибудь вызывать.
Пару раз за день колокольчик сам прыгает в руку и требует звонить. Непонятно, кого звать, но дзынькнуть раз-другой, безусловно, можно.
Теперь оказывается, что даже и нужно. Настроение поднимает. Радует! Дзынь! Дзынь-дзыннь!
Интересно, что останавливает от громкого дзыннь – боязнь, что прибежит кто-то другой. Кого не хочется ни видеть, ни слышать. Кого не хочется. А так бы звонила и звонила.
И вовсе он не однозвучный, что там глупости в романсах пишут?
На всякий случай начала писать ворчалку: хотелось себе самой снизить настроение от колокольчика. Легко пошли первые две строфы,по Винни-Пуху: пум-пум-пум-пурум-опилки, пум-пум-пум-пурум-вопилки. А тут не вопилки вовсе, тут дзыннь, и весело так, что никакая ворчалка наружу не идет… Даже обидно – ему-то похвасталась, что писарчук, и что рифмы, и что слова и фразы, и что ворчалка (главное), и вообще..
Одни многоточия, потому что любую эмоцию, особенно негативную, можно прервать простым дзыннь. И все. А пока многоточие, колокольчик звонит – дзынь-дзынь-дзынь!
Нет, не то чтобы нельзя было вовсе написать ворчалку, можно, даже легко, только надо ли? Он легкий такой, зачем ворчать? Старая, что ли, стала? И кто ты вообще такая, чтобы ворчать?
Дзыннь! Отзовись! Это я!
Многоточие…