Глава 49
Возвратившись в Москву, Борис продолжал мыслями кружить по окрестностям Тумеево. Как только раскидался с неотложными делами, набрал номер и позвонил Зое Петровне. Мужчина зашёл издалека, но несмотря на витиеватые объяснения, старушка догадывалась о причине, по которой вспомнил о ней столичный гость. Борис интересовался Анной и предлагает ей, по сути, выступить в роли сводни. Зоя Петровна знала, что Борис женат и объяснила ему, что при всём уважении, не сможет ему помочь в таком деле, заниматься сводничеством не в её правилах. Волею случая вовлеченная в чужую сердечную тайну она оказалась между двух огней, искренне желая счастья Анне, не могла участвовать в обустройстве этого счастья.
Борис понял, что помощи ему ждать неоткуда и не выдержав собственной маяты, позвонил Максиму, он предложил ему встретиться в одном из модных ресторанов. Максим пытался отшутиться, сказав, что не ходит по таким пафосным заведениям, но Борис ответил другу, что ему сейчас не до шуток.
Выслушав исповедь, Матвеев возмутился:
– Я думал у тебя, что-то случилось. Нет, точно говорят, горбатого только могила исправит. Борис, я уже со счёта сбился. Если мне не изменяет память, это пятая безумная любовь.
– Как ты можешь, а ещё друг называется!? Теперь совсем другое. Она необыкновенная женщина!
– Они все необыкновенные до определённого момента.
– Макс, честное слово, мне так плохо, настолько плохо, что впервые в жизни хочется уйти в запой. Я знаю, чувствую, она меня тоже любит, только надо дать ей время осознать это.
Над фразой про запой можно было бы посмеяться, но Борис действительно вел себя необычно, и выражение глаз у него сделалось пепельно-печальным, как у больной собаки. Максим задумался, а потом поймал себя на мысли, что изучает, с профессиональным интересом, фактуру не друга, а сидящего с ним за одним столиком актёра. Обругал себя за равнодушие, а в слух произнёс:
– Извини, Боря. Но ты сам виноват, все твои влюбленности заканчивались весьма плачевно. Мне одного раза хватило, а тебя жизнь не учит. Скажи, кто на этот раз? Я её знаю?
– Ты её видел. Она служит при Тумеевском храме. Анна. Аннушка её зовут. Ох, Макс, только раз посмотрела на меня и я пропал.
– Тебе не кажется, друг мой, что это пошло.
Борис обиделся:
– Ты не понял. Я люблю её. – Борис вспомнил лицо Анны, и слова признания прозвучали с необыкновенной теплотой и нежностью.
Даже произносить вслух имя любимой женщины ему нравилось. Когда-то его мимолетные и совершенно безобидные увлечения не доставляли ему душевных страданий. Более того, ему удавалось сохранять приятельские отношения с большей частью своих поклонниц. Это сейчас, когда популярность Бориса зашкаливала, возник целый букет сопутствующих проблем, и Матвееву приходилось вытаскивать друга из щекотливых ситуаций. Молодые особы, вернее особи, стали вести себя непредсказуемо, были готовы на любые провокации. Борис не хотел вспоминать неприятности, сейчас всё другое. Он не играл, а чувствовал себя разбитым и подавленным, хотел простого человеческого участия. Матвеев был безучастен. «Может он и прав» – подумал Борис. Но ему сделалось ещё более одиноко, тоскливо и муторно. Максима так же удивила образовавшаяся пустота между ними. Чтобы скрыть своё равнодушие, он принялся осматривать уютный зал, оформленный в стиле ретро. Он не винил себя, что не может подобрать нужные слова. Любовные страсти старого друга совершенно больше не цепляли Матвеева Его мысли ускользали под звуки «Элегии» Сергея Васильевича Рахманинова, пианист играл проникновенно. Максим опустил голову и заслушался, Борис тоже замолчал. Музыка была очень кстати, иначе разговор мог закончиться серьёзной размолвкой, а этого не хотелось обоим. С последними аккордами друзья попрощались и разъехались по домам.
Тениального дома никто не ждал, его девочки после знойной Кубы решили прокатиться по Европе, Инна звонила и сказала, что они вернутся через пять дней. У них всё хорошо, а как дела у Бориса жену совершенно не интересовало – муж занимается любимым делом, значит должен быть абсолютно счастлив. До недавнего времени Бориса устраивало такое положение вещей, короткие романы вносили приятное оживление в ежедневную рутину, а чувство вины перед Инной, некоторым образом, даже способствовало укреплению семейного союза. Жизнь текла размеренно и предсказуемо. Теперь такая предсказуемость бесила, окутанный паутиной обязательств и контрактов, он чувствовал себя пресловутой птицей в клетке, и горько шутил – утешение одно, что эта птица не попугай.
Матвеев хорошо помнил годы безденежья и тяжкого отчаяния. Успешное возвращение в профессию было прямо связано с Борисом, потому испытывал к нему искреннюю благодарность. Но ему казалось, что любовная история друга смахивала на каприз немолодого ловеласа, избалованного женским вниманием. «И чего ему неймётся, всё есть у человека, живи и радуйся», – с лёгким раздражением подумал Максим. Дома ему предстояли разборки с сыном, Олегу грозило отчисление из университета. После школы он хотел поступать на философский факультет, Олег увлёкся чтением немецких философов ещё в старших классах, для родителей такое увлечение стало неожиданностью. Взросление Олега происходило в сложное время – сама жизнь настойчиво диктовала молодым людям прагматический подход в выборе будущей профессии. Марина прочитала его заметки и пришла в ужас от мрачных размышлений подростка, навеянных неподъёмной тяжестью мыслей суровых мужей. Родители попытались переключить внимание сына на близких по духу Николая Бердяева, Даниила Андреева. Философские труды русских мыслителей несли в себе больше позитива, и не могли нанести сокрушительного вреда неустойчивой психике юноши. После многочисленных уговоров с подключением Ольги Степановны и Антонова, сын сдался и поступил на факультет правоведения. Но учиться ему было неинтересно.
Родителям было о чём волноваться. Среди молодых людей всё больше распространялись мечтания о том, чтобы уехать из страны – остаться в России, значит лишить себя будущего. Суицидальные настроения уже не дань юношескому нигилизму, а суровая реальность. Кто-то ушёл в галлюциногенный бред, другие в экстремальные виды увлечений, ежедневно подвергая свою жизнь необдуманному и глупому риску. Только незначительная часть молодежи, опираясь на каноны православной веры, держалась на плаву, не теряя надежду на светлое будущее. Матвеевы старались быть в курсе увлечений своих детей. Они с Мариной прекрасно понимали, что беспредельный цинизм девяностых не мог не аукнуться. Их дети общались со своими сверстниками не только в школе, но и во всемирной паутине. Матвеев понимал, что сам навязывал взрослому сыну свой, пусть и выстраданный жизненный опыт. И теперь думал о том, что лучше оставить парня в покое. Страшно? Конечно, страшно! Но это надо сделать.
Пробка растянулась на несколько километров. У Максима было время подумать: «Внушаем детям, что надо быть честными и принципиальными, а потом ломаем под жлобским предлогом, выгодно или не выгодно. Не нужны в нашей стране философы, не денежное это занятие, но и аргумент не быть философом выглядит подло – отрекись от себя. Может быть, они с Мариной драматизируют, зная о том, сколько умерло в нищете художников, поэтов, писателей. Так что теперь философией и искусством никому не заниматься? Надо уважать выбор сына. Олег должен сам принять решение о переводе на другой факультет.»
Дома Матвеев с порога сказал:
– Олег, что там у тебя за проблемы в институте? Мне кажется ты достаточно взрослый человек и пора определиться.
– Я определился.
Матвеев, перехватив удивлённый взгляд жены, кивнул и с примиряющей улыбкой добавил:
– Мне кажется, ты не обделен задатками публициста, так может, журналистика, а не философия? Подумай. Надеюсь, тебя посетит когда-нибудь мысль о создании семьи, так исходи из того, сможешь ли ты её содержать.
– Ну, ты сказал. Назови мне хотя бы одно приличное издание? Ты, когда последний раз газету в руках держал?
Профессия девальвировалась за последние годы, тут Олег прав:
– Не обязательно работать в периодике. Лавренёв, например совмещает журналистику с литературной работой.
– Можно пресс-секретарём, например, – подхватил без особого энтузиазма в голосе сын, – или побывать в плену, как Лавренёв, тогда твоё слово, хоть что-то начинает значить.
– Я думаю, Кирилл сильный человек, ему хватает мужества говорить правду.
– С этим я согласен.
– Философам приходится иметь дело с тонкими матерями. Легко сорваться и перепутать уверенность с заурядной наглостью. Видел я таких – не сомневаясь присваивают себе право на исключительность.
– Не волнуйся отец, тебе не придётся за меня краснеть.
– Вот на это я всегда надеялся. Ладно, сын. Решай сам. Что бы ты не сделал я постараюсь тебя понять. И закончим этот разговор.
Звонок в дверь прервал разговор, приехала Ольга Степановна. Бабушка привезла свежей зелени, настоящей деревенской сметаны и несколько десятков яиц. Зять любил домашние яйца, и Ольга Степановна, чтобы порадовать его, завела курочек. Сели ужинать. За столом сразу сделалось весело, Олег много шутил, и хорошее настроение передалось всем. Матвеевы снова почувствовали себя единой, дружной семьёй. Глядя на улыбающиеся лица близких людей, Максим подумал о Борисе: «Пожалуй, именно этого ему и не хватает. Всё есть, кроме обычного семейного тепла. Прикрывается маской весельчака, бравирует, чтобы скрыть своё одиночество. Надо ему позвонить, жёстко я с ним обошёлся». Максим думал о ежедневной рутине, которая становится полосой отчуждения даже для старых друзей, нельзя позволить разрастись ей до непреодолимых размеров. Через неделю съёмочная группа выезжает в экспедицию, Борис едет с ними, это их примирит. А сейчас он обещал вывезти семью на выходные из угоравшей от торфяного дыма столицы.