Она ждет его звонка, опять позволила войти в свою жизнь.
Зачем ?сама не знает, опять не смогла пройти мимо, наверное это уже Стокгольмский синдром, любовью это назвать нельзя. Может это все же БДСМ, просто боится себе признаться, что любит боль?
Ирина усмехается, нет уж, мазохисткой она быть не может по определению, слишком самодостаточна, слишком хорошо голова пришита к плечам , да и мучиться не выносит, уходит сама, выдирает из себя чувство с болью и кровью, раз не сложилось.
Зависимость? Нет, целый год прошел, жила без его присутствия в своей жизни, ни разу не позвонила, ни разу не попыталась узнать, что с ним, с кем он. Совершенно случайно, пролистывая список телефонных номеров, нажала не на удаление, а на вызов. И тут же сбросила, спохватившись. Он перезвонил, не сразу, видно тоже думал, что делать.
И понеслось, как будто и не было этого года врозь, словно только вчера они вышли из кафе после немыслимого количества выпитого кофе, разговоры по телефону по несколько часов. Почему-то они могли совершенно откровенно разговаривать обо всем, и об отношениях помимо их двоих Они не были любовниками, они не были друзьями, как определить то, что их связывало - они и сами не знали. Словно были уже мужем и женой очень давно, расстались, но не смогли жить по отдельности, и теперь мучительно искали присутствия друг друга, чтобы наговориться, заполнить себя присутствием человека, с которым ты на одной волне. Без секса, поцелуев и глупой надежды на совместное будущее.
Наверное, в какой-то прошлой жизни они были одним целым, но разделили их Боги и обрекли на вечное мучительное присутствие рядом, может за грехи, а может из зависти, Боги ведь тоже люди...
Он любил, он мучился, он просил советов, она честно и объективно отвечала, не говорила плохо про его девушку, подбадривала. Девушка прехорошенькая, с зелеными глазами, с идеальной стройной фигуркой, малышка-секси. Он действительно молодец, он действительно великодушный и заботливый, он не бросил свою женщину в беде, они вместе пережили ее тяжелую болезнь, он терпит ее нудность и капризы, ее метания между ним и другим мужчиной. Он пытается ее поддержать и перевоспитать. У него железное терпение, он не отвернется от нее ни в горе, ни в болезни, забудет о себе и отдаст последнее. О таких мечтают, просто он выбрал другую.
Оттого она с ним и продолжает общаться, это не жалость, это другое.
Ревновала? Нет, это уже не ревность.
Ведь общение их и прервалось из-за того, что оба поняли, что она влюбилась, глупо, как девчонка, старательно скрывая от него эту влюбленность. А он не мог ей ответить, потому, что уже любил другую. И терять не хотел ее, слишком много занимала она места в его жизни, женщина-друг, но и предложить ничего не мог, он не мог врать, а она была слишком умна, чтобы не заметить его любви к другой и слишком горда, чтобы смириться с этим и быть просто доморощенным психологом. Он постоянно подчеркивал, что женщины прирожденные психологи, им интуитивно дано это, они тактики, а мужчины стратеги.
Переболело, перегорело, ей казалось, что эта глупая влюбленность прошла без следа, сделав ее сильнее, увереннее и ... ироничнее. Если хочешь узнать вкус счастья - влюбись, если повезет – будешь счастлива, если нет – станешь философом.
Слова Сократа она переделала на свой лад, под себя. Теперь она философ в юбке. Влюбилась, не повезло, стала мудрей. Разве плохо?
Хороший урок... только устала быть вечной ученицей...
«Идиотка», охарактеризовала ее состояние лучшая подружка, выслушав рассказ.
- Куда опять полезла, в эти дебри? Опять о других думаешь, мать Тереза? А о тебе кто подумает? Хорошо, хоть нога болит, не поскачешь на свидания. Вовремя тебе болезнь подкинули, хоть глупостей не наделаешь. Лучше б носки вязала, с твоей энергией – весь город бы обеспечила носками, завалила, людям радость, а тебе прибыль. Миллионершей стала бы.
Ирина заливисто хохочет, хорошая идея, вот это картинка, она со спицами, больная нога на подушечке,а сын с огромным пакетом теплых носков с диковинным орнаментом стоит на базаре или отдает перекупщику. Ручная работа же, н-да, хороший сюжет, правда, "дуркой" здорово отдает, точно, наш клиент.
Это где ж столько ног набрать?
- Ты ему хоть сказала, что с тобой случилось? Правильно, гордые мы, пусть он со своей курицей носится, пусть ей помогает, пусть ее на руках носит, а мы сильные, мы сами справимся, первый раз что ли? А заодно и его душевные раны залечишь, успокоишь, добрая.
Ирина любуется подругой, во разошлась. Ее Наташка, обычно такая невозмутимая и сдержанная, а тут глянь - отчитывает, язвит. На нее становится похожей? Обычно это у нее искры из глаз, а язык как бритва, причешет вежливыми колкими словами, мало не покажется. Ну да, с кем поведешься...
- Признавайся, опять всех от себя разогнала? Молодец, что еще от тебя можно ожидать? Что у тебя с Сергеем? Опять поссорились?
Ну нет, здесь Наташка не права, не из-за него. Просто в очередной раз поняла, что не ее это, не греет. Да и тест на вшивость не прошел. Он же знал, что с ней произошло. Перед ним она не стала играть в сильную женщину, тогда еще была напугана и очень хотелось, чтобы кто-то обнял, прижал к себе, сказал, что все будет хорошо. Он ее мужчина, их связывают хоть и не простые, но не разовые отношения, между ними сумасшедшее притяжение. Слова «любовь» она с некоторых времен избегает...
...Это было совершенно в ее стиле. Ни с того, ни с сего оказаться в глупой ситуации. Нежданно, негаданно попасть под машину, на пешеходном переходе, при переходе на «зеленый свет», в двух метрах от тротуара. Ничего не нарушая, никого не трогая, не витая в облаках, в здравом уме и в твердой памяти.Подтверждением молодая девчонка в норковой шубке и с пакетом фруктов в руках.Уж она точно абсолютно нормальная, не страдающая от рассеянности или старческого маразма. Они обе переходили дорогу в положенном месте, в шаге друг от друга.
Ирина даже опомниться не успела, как в замедленной съемке, со стороны - увидела надвигающийся капот газели, почему-то похожий на морду белой акулы, лицо водителя в кабине, спокойное и невозмутимое, глухой удар в бок... Она даже на ногах удержалась, тупо соображая, что происходит и в недоумении смотрела,как стекает грязная вода с ее джинсов и шубки. «Вчера только стирала» - дурацкая фраза пронеслась в голове, девчонке повезло меньше, с ободранной руки стекала кровь, пакет с фруктами на дороге раскатывался в стороны оранжевыми шарами апельсинов и красно-зеленых яблок, «красиво».
Девчонка заорала и громко прострочила великим матерным и тупого водителя и его кастрюлю с болтами, машина резко рванула вперед и Ирина только успела скользнуть взглядом по номеру «160».
- Вы номер запомнили?
Ирина отрицательно помотала головой, дошла до тротуара и уже тут у нее подкосились ноги...
Сергей позвонил вечером, как обычно весело-игриво, «соскучился, как ты, Ириш?»
Она еще в каком-то веселом помешательстве от происшедшего, смеясь, рассказала, что произошла и что, как обычно, ее заклятая подружка-судьба пошутила с ней. Она умеет вот так, посмеиваясь над собой, рассказывать о самом серьезном. Да и все хорошо, все обошлось, что переживать.
Он встревожился, «точно все хорошо, ты точно цела, тебя точно не покалечили?Я этого козла посажу, как не сообщила, как номер не запомнила?»
А дальше прозвучала тирада, какая она безответственная и что из-за таких, как она, беспринципных, люди попадают под колеса и погибают, а эти сволочи уходят от ответственности и продолжают жить припеваючи. И что только с такой ветреницей, как она, это может произойти. Ее объяснений, что она вообще ни при чем и не водила глазами по сторонам уже никто не слушал. Ну да, с ним, таким серьезным, большим и организованным такого быть не могло, да и пешком редко ходит, не для того внедорожник у подъезда стоит.
Тогда она здорово разозлилась и едкие слова уже завертелись на языке, но он спохватился и уже заботливо проворковал, «что она ему слишком дорога, чтобы из-за какого-то идиота потерять ее или получить покалеченную, ты же знаешь как я люблю твое тело, оно не только твое...»
Пошленькая любовная чушь...сдержалась...
Казалось, что все обошлось, руки-ноги целы, на ноге огромная гематома, ну а что ты хотела, зато не переломы, на том спасибо. Даже не хромает, сапожки на ноге застегиваются, больновато, но и потерпеть можно, не кисейная барышня.
В приемном покое именно так и сказали, рассосется, пройдет.
Оказалось не пройдет, на месте ушиба образовалось невесть- что и врач, профессионально-доброжелательная Любовь Дмитриевна, просмотрев результаты УЗИ, твердо сказала, что срочно нужно оперировать, все серьезно.
Ирина начала упираться, какая операция, но врач уже не слушала.
Сама позвонила своему бывшему ученику и заведующему хирургическим отделением, попросила сделать операцию самому, «есть у меня одна очень хорошая женщина».
- У него золотые руки, не напортачит, сделает все хорошо, не бойся, будут твои ножки, как новые, а к лету и следов не останется.
Из медицинского центра вышла, как во сне, какой-то синяк и операция. Нет, это точно не с ней происходит. Не может быть, глупость полнейшая. После завтра в больницу, а через два дня операция.
Сергей выслушал ее очень спокойно, "операция? Ну, если надо, то делай. Врачи пообещали все хорошо сделать, ладно, отблагодарим. Увидимся после выписки из больницы".
И тут она расплакалась, видно нервы сдали. В трубке зазвенела тишина, а потом его торопливое: «Ириша, ты плачешь?Я никогда не слышал, девочка моя, не плачь, я завтра приеду, днем, в час, готовься. Поговорим, побудем вместе, когда еще будет такая возможность.До завтра, целую тебя».
Она и правда плакала при нем впервые, их отношения были легкими и романтичными. Она –умница и красавица, не истерит, не названивает, не надоедает, встречаются часто и с удовольствием, ей он не нужен 24 часа в сутки, сама справляется со всем, энергичная и самостоятельная.
Замуж ни-ни, там мы уже были, знаем почем фунт лиха.
Он -респектабельный и занятый, без телячьих сантиментов, она знает, что занимается серьезными делами, не может висеть целыми днями на телефоне и слать СМС ежесекундно.В вечерних новостях может увидеть его позади губернатора по телевидению. Женат, но она для него не просто любовница, с ней можно и доклад обсудить в гостиничном номере между поцелуями и виноградинкой из ее рук... Ценит, дорожит отношениями.
Встретились, их «Аристократ» под седьмым номером, для нее уже как дом родной, эта огромная белая кровать с позолотой, зеркала, душевая кабинка и вид из окна на проспект. Она всегда так любила подходить к окну и смотреть с высоты на снующие внизу машины, спешащих людей в серых зимних сумерках. А он подходил и обнимал, восхищенно целуя обнаженные плечи, «ты в этом покрывале, как в бальном платье...»
Поговорить не удалось, ей рисовалась эта встреча по-другому, а получилось...
Она уже успокоилась, на лице опять улыбка, тучи рассеялись. Даже синяк не видно «Давай чулки оставим»... Только его растерянность напоминала, «не ожидал, что ты можешь заплакать, никогда не плакала. Сегодня ты лучше, моя девочка. Не бойся, я тебе буду звонить»...
И сквозь страстные поцелуи она отчетливо почувствовала, «не позвонит», просто не додумается, что ей плохо, появится через месяц, как всегда с цветами и приглашением на ужин...
Они вышли из машины, поправила чуть сдвинутый влево галстук, кивнула головой «увидимся» и пошла к подъезду, твердо зная, что больше прикоснуться к себе она ему не позволит...
***
- А руки зачем привязывать? Я не убегу, честное слово, не привязывайте.
- Конечно, не убежишь, подними голову.
Она послушно поднимает голову и в нос втыкаются две белых трубочки. На затылке защелкивается белый ободок. Свежие струйки кислорода втекают и начинает пощипывать.
- Мне неудобно, поправить можно?
- Любой каприз, красавица. Заболевания серьезные были?Нет? А аритмия?Пульс у тебя меняется постоянно, к кардиологу сходить придется.
- Зачем? что его считать? Аритмия Ваша приходит и уходит.
- Когда-нибудь она уйдет вместе с тобой.
- Ну и пусть, подумаешь.
Она и так знает, что ее сердце бьется часто-часто, как у птички.А потом замирает и гулко падает вниз, медленно и сильно, тогда ей кажется, что оно пробьет грудную клетку и покатится по полу, как красный мячик. Или синий, интересно, какого оно на самом деле цвета и размера, с кулачок? Или больше?
Хирург подходит, и начинает щедро намазывать ноги йодом. Она поворачивает голову и посмеивается:
- Автозагар то неровно наложили. А я думала под софитами загорать буду, со спа-процедур с красивым загаром вернусь.
- Веселая какая, давно у нас таких не было.
Медсестра ловко втыкает иглу в вену, капельница начинает споро отсчитывать капли.Анестезиолог (Наркоман по ее) держит пальцы на ее руке, у него такие теплые пальцы, а в операционной так холодно, хоть накрыли бы чем, замерзла. Да и так неуютно лежать обнаженной, мужики хоть и врачи, но симпатичные, высокие и статные, особенно ее лечащий, Алексей Витальевич, красавчик, вон какие глазищи синие из-под зеленого колпака.
...Эх, с таким бы в уютной кафэшке кофе попить, а не встречаться в операционной...Беспомощной, в позе креста.
- Что замолчала, гордишься, разговаривать не хочешь?
Голос Наркомана возвращает к действительности, хотя она понимает, что наркоз уже ввели и врач просто проверяет ее состояние. Она ворчливо отмахивается.
- Дайте поспать, не выспалась.
- Чем всю ночь занималась, специально сибазон делают, чтоб спала. Не подействовал?Или на свидание бегала?
- И откуда вы все знаете... подействовал...пытался...
Бормочет она и проваливается в беспамятство.
***
Ночь перед операцией она и правда интересно провела.
Бабульку, ее соседку, выписали накануне. Они вместе поступали, встретились в приемном покое, а потом и в палате. Божий одуванчик, чистенькая, опрятная, круглолицая. Ей было то жарко, то холодно, приступы отпускали, повторялись, капельницы откапывались, она как могла, ухаживала, уговаривала потерпеть. К ночи бабуле стало полегче, села на постели: «Дочка, подай мне шапку, голова мерзнет, отнимается». Она надела на голову коричневую, вязанную полосками, плоскую шапочку и сразу стала похожей на желудь со своим круглым лицом.
«Ну хоть на ветку вешай» - не удержалась, заулыбалась мысленно.
Двое суток они провели вместе, пока лежали под капельницами, всю жизнь бабушкину прослушала, да и про себя тоже рассказала, бабулька-Желудь незаметно вытянула из нее всю правду, видно доброе, простое, русское лицо располагает к откровенности. А потом УЗИ, зонд, врач попросил прийти родных поговорить.
Бабулька забеспокоилась
- Наверное, что плохое нашли.
Она уговаривала, успокаивала. Сноха пришла, кровь с молоком, толстая, квадратная. После разговора с врачом, бодренько сообщила, что сейчас операцию делать нельзя, только через полтора месяца, но по ее, часто моргающим, глазам Ирина все прочитала, выписывают, все правильно бабулька-Желудь поняла.
Эх, ну за что ж эта проклятая хворь к таким добрым людям цепляется...
Они попрощалась, поцеловала бабульку в морщинистую щеку, погладила по плечу, «будьте здоровы».
Завтра операция, медсестра Танюшка, милая, худенькая, строго-настрого предупредила "не пить, не есть". Она и не собиралась, не хотелось.
Может и хорошо, что осталась одна. Никто не мешает, не расспрашивает, не хотелось больше ворошить прошлое, все прошло, истлели обиды, осталась легкая грусть-память, от нее уже не больно, не горько, просто «минорно». Она любила, ее любили, она уходила, ее бросали, все было, хорошо, что было. Некоторые умудряются жизнь прожить, не изведав этого терпкого чувства, а ей повезло. Переболело все, перебродило, вот и отзывается прошлая любовь только этими гулкими скачками сердечными, но к ним она давно привыкла.
Достала ноутбук, без него она никак, хоть и нельзя в хирургии, но сегодня воскресенье, только дежурный врач зайдет, да Танюшка, сделав «страшные» глаза, погрозит пальчиком.Ей за сорок, а фигурка, как у девочки, из-под колпака хвостик
выбивается, только складки у рта, да умные темные глаза выдают возраст. Она
больше всех нравится, старательная, ответственная, шустренькая.
Ирина садится на кровать, подтягивает к груди коленки, натягивает белую толстовку на запястья, почти спрятав пальцы. Как хорошо, что на ее буке столько накачано музыки, интернет не работает USB-модем не подключен, можно, конечно, через телефон, но не хочется.
Она бродит по папкам – Шуман, Ария, Кипелов, Майданов, Стинг, Шопен, Бетховен, ДиДюля, босоногая Сезария, Лора Фармер...
Тихонько, чтоб не слышали в соседних палатах, музыка заполняет каждую клеточку, каждую выбоинку внутри, ничего, что такой коктейль из стилей, лишь только не вспоминать: «Меня выкачали, я умирал совсем. Я тогда думал о тебе... только о тебе...так, как ребята в Чечне, я там не был, но многие друзья оттуда... Боже, ты не представляешь, какой ты мне дала стимул...»
Туда нельзя, стоп, здесь еще болит... Сплин нельзя, «Романс»...не плакать, нельзя...
***
Дежурный врач смотрит на нее, интересная женщина, он уже несколько раз видел ее, держится особняком, проходит по коридору больничному легко и непринужденно, черный атласный халатик развевается, кажется, что мелкие золотистые дракончики слетят от ее движения и полетят впереди хозяйки, чтобы почтительно открыть дверь в палату.
Сейчас она сидит на кровати, в белой спортивной толстовке, сжатая в комочек, даже руки спрятаны в длинных рукавах,только кончики тонких пальцев выглядывают, маленькая и тихая. На ее месте он бы лег или хоть уперся в стену спиной, а она на самом краю кровати, спиной к окну. Как птичка на ветке, ноутбук возле стенки, на мониторе музыкальные клипы, а она - голова на коленях, взглядом где-то далеко в себе. Романтичная барышня.
От его голоса вздрогнула, не заметила, как вошли. "Нет, жалоб нет, готова. Укол сибазона... не надо, она и так будет спать... ну если так нужно..."
***
Ей было удивительно спокойно, сама не ожидала, что не будет никакого тремора, паники, может музыка так настроила, последнее время она подсела на классическую музыку, наверное, ее время пришло, эстрадная музыка отлетела, как шелуха от зернышка. «Стареем», ухмыльнулась...
Танюшка пришла со шприцем, «спать ложись, завтра не поспишь и ноутбук убери, нельзя, увидят – отберут и отдадут при выписке. Дениса очаровала, даже замечания тебе не сделал».
Ирина кивнула, убрала ноутбук в тумбочку и легла в постель. Какой хороший вечер..
Телефон зазвонил, когда она уже почти засыпала, видно укол подействовал все же.
- Привет, Игорек! Почему не звоню, да ты знаешь, что не особо люблю трезвонить. Нормально дела, все хорошо. А у тебя?
Они точно с полгода не созванивались, раньше все было по-другому, а потом отдалились друг от друга, у нее Сергей, а он не дурак, все понял, отошел в сторону. Перезванивались, шутили, и она делала вид, что не понимает, что он хочет услышать от нее. С голосом? да ничего, не грустная, ничего не случилось, правда.
- Все вроде так, а чего-то не хватает. Ремонт движется, ты ж обещала посмотреть, немного осталось, почти закончил, мебель заказал. Ирин, давай заеду, не хочешь у тебя – давай съездим, попьем чаю или кофе где-нибудь. Решайся, я так хочу услышать твой смех.
И тут она действительно засмеялась, ну самое время для посиделок в кафе или ночном клубе, сто лет не звонил, а тут решился, почувствовал что ли? А тот, который обещал звонить, эх...ну да.
И уже совершенно проснувшись, честно сказала, что находится от него в десяти минут ходьбы, ехать не надо...И не до кофе ей сегодня. Он выслушал, не перебивая. А потом тихо спросил: «Тебе очень страшно? Нет? а мне было бы страшно. Давай приеду, ничего, что поздно, дам денег, пустят. Просто поговорим, подержу тебя за руку».
Ей вдруг стало нестерпимо весело, ну какая ж она, ну не видит в упор ничего, вот он, хороший, а она своего Принца в теленовостях высматривает...
Ох и поговорили, Танюшка через час заглянула: «Перестань хохотать, говорилка, все отделение не спит.Ты знаешь какая акустика ночью?Я тебе для чего укол сделала?Спать ложись».
Вот такой у нее был вечер, ты это хочешь от меня услышать, Наркоман? Ну ненормальная она, что делать...
***
- Давай просыпайся, красавица, потом доспишь. Перекладывайте ее, осторожно, помогу.
Ирине не хочется просыпаться, веки тяжеленные, во рту сухо-сухо и горло дерет, когда она успела заболеть?
- Накройте, мне холодно, замерзла.
Еле шелестит губами. Сквозь сон она чувствует пальцы Наркомана на запястье , стук каталки, ее опять поднимают перекладывают, втыкают в вену иглу от капельницы и она опять проваливается, куда?
... В еще одну зиму, давнюю-давнюю...Она стоит над мамой в одеяле, совсем, как она на каталке сегодня. Из одеяла выглядывает голое мамино плечо. Ее только привезли из больницы. Утром она проводила их в школу, а потом... сердце, она выползла на снег из дома, там ее и нашла на снегу соседка, уже без сознания...
Мама спит, только губы синие и рука холодная-холодная.
Иринка ничего не хочет понимать, нет, она трогает лоб, он теплый, значит мама жива, это не в первый раз ей болеть. Рядом брат давится слезами, у него нос распух, чубчик торчит, плачет ,прям, как маленький, ему ж семнадцать...
- Ирина, Ирина, ты меня слышишь?
Иглу не вытаскивают, заклеивают пластырем, больно, убирают капельницу, медсестра уходит, а она опять засыпает...
...Она опять тянется к маминому лбу, не убирает ладони, ну почему все вокруг плачут и ищут в шкафу мамино вишневое платье? Не надо ее оттаскивать от мамы, мамин лоб, это же мама, мамочка!И смотреть на нее так не надо, жалостливо, «сиротка бедная» это про нее что ли?
...Маму все же хоронят, идет снег, пушистый и могила застлана белым, мама так любила такую погоду. Слезы затекают под черный платок, она касается губами маминого лба, сегодня он уже холодный, слышит стук молотка и проваливается в темноту...
Тогда она повисла на руках у брата, рванувшись к маме вслед за первыми комьями земли, на самом краю белой маминой постели...
Пожар...у соседки бабки Никитейки, все говорят, что она колдунья, у нее такие чернючие глаза, и когда проходят мимо тайком крестятся. Никого нет, лето, все на работе и в поле. Иринка случайно дым увидела, вышла на улицу из дома. Бабка, как полоумная, носилась в сенях, тащила какой-то ворох. Ирина пытается вытянуть бабку за рукав, на улицу, ей так страшно, а та не дается, рвется в дом... тянет дымом, добра сколько осталось, спасать надо. Ирина опять тянет за руку, плачет, наконец, они выбираются на улицу и... несколько минут спустя от жара взрывается газовый баллон в сенях...
Она опять та четырнадцатилетняя девочка с короткими косичками, мамин «куцехвостик»...
Жарко...
Дом полыхает, в сумасшедших бабкиных глазах пляшут отблески пламени, она ломает костлявые руки, что-то шепчет и все рвется бежать в горящий дом...
Пить...
Она слазит с кровати, по стенке идет к тумбочке и жадно пьет минералку прямо из бутылки. Во рту и в ободранном горле сразу становится легче, пожар исчезает, только ноги подгибаются и больше она ничего не помнит...
Медсестра находит ее возле тумбочки без сознания.
- Вам кто разрешил вставать, вы что наделали, два часа как с реанимации, вы еще от наркоза не отошли!
Что она орет, ну и что, она пить хотела, никого нет, что она такого сделала?
...Висок нестерпимо болит, верхнее веко наливается, отсвечивает нежно-сиреневым, а к вечеру ее левый глаз украшает роскошный, бархатный синячище, похожий на созревшую черносливину.
От Игоря СМС «напиши, когда сможешь, как ты».
Она пишет всего пару слов «я жива, все нормально».
- Красотка!
Ирина с ужасом смотрит на лицо, вот это фингал!
Что теперь с ним делать! Да ее дети не узнают, нет, узнают, вот хохоту будет, такой случай подвернулся. Мама с таким украшением!
Сын еще по телефону предупредил, «Мам, ты только не стесняйся, но мы все равно посмеемся».
Ага, она даже сфотографировать попросила и на заставку на телефоне установить, чтобы сразу узнавать, что мама звонит. Сыновья тормошили, обнимали наперебой, «ты все равно самая лучшая», «ну мам, и чернослив у тебя, класс».
А все отделение опять будет ахать, ну надо же, отчаянная какая, сама встала без разрешения сразу, не простая девочка, вон как ходит, спина ровная, кто ж у нее муж, наверное, бизнесмен какой.
Обедать пришла, и на вопрос что случилось – беспечно ответила «вела себя плохо, вот врач и дал в глаз».
А что ей оставалось? Закрываться и прятаться, ага, точно, еще чего!
Алексей Витальевич долго смеялся, «ну приколистка, я бы тоже из последних сил пополз на ее месте». И выговорил Вере-медсестре: «Вы ее почему без присмотра оставили!»
Тут ее все запомнили, Танюшка ахнула: «Я ж тебя хорошую оставила», буфетчица Надя: «Красота, что ж ты сделала?»
И женщины с соседней палаты: «Не переживай, ты все равно хорошенькая».
Она отмахивалась, «Дайте хоть раз в жизни с фингалом походить!»
Что думали, глядя на нее, мужчины – не спрашивала.
***
И об этом ему рассказать, Наташа?
А может, как сын забирал ее из больницы и она шла по снегу в тапочках, потому что сапожки не налезали?
Или как не знала куда положить ногу дома, потому что дома не колют обезболивающие?
Или как перерыла интернет и нашла рецепт сведения синяков и за выходные избавилась от бланша, хотя в больнице обещали две недели?
А в поликлинику на прием пришла уже даже без следа гематомы, в сыновых кроссовках, на четыре размера больше?
Или как сдерживалась, чтобы не добавить ему еще и своих проблем, он ведь рад, что она опять почти рядом, что с ней можно хотя бы поговорить?
Не виноват он, что полюбил другую, да еще и по-настоящему.
И никому не признается, что когда носилась ее душа в наркотическом мареве, его голос вытаскивал ее из того страшного, болючего прошлого «я думал только о тебе»...
А она?...что она, справится...не впервые...