Бабуля моя молодец. В свои 86 лет она держит трёх коз, кур, большой огород, может и покосить. Я люблю у неё бывать. Ведь она знает столько всего интересного.
Прихожу к ней в гости, подсаживаюсь за стол. Старушка любит поговорить, только сделайте вид что слушаете – не отвертитесь: будет рассказывать и рассказывать. Но мне неинтересно слушать как дела у соседей, кто с кем поругался и тому прочее. Нужно направить разговор (а точнее, монолог) в нужное русло.
- Баб, а чего это у тебя на потолке ножик в матку воткнут? – спрашиваю, хотя и сам прекрасно знаю зачем. Маткой, если кто не знает, называют поперечную балку, на потолке, куда налаживаются доски.
- Ну как сказать… - затягивает она.
- От колдунов, да? – не выдерживаю я.
- Да. У меня раньше в косяке дверном был, правда, затерялся куда-то, ещё три иголки заговоренных...
- Бабуль, но ведь колдунов-то не бывает, - резко подлил масла в огонь. Она чуть не поперхнулась.
- Как не бывает?! – и понеслось.
Навострил уши и стал слушать. Колдунов-то у нас оказывается, пруд пруди, ну одного другого я знаю, подтверждаю, а о других и не слышал.
- Приходит один, а я ухваты и кочерги перевернула рогами вверх, а для них это тяжко, вроде как сила выходит у них от этого, или что ещё от этого, ну да не важно. Сидит он у меня час, второй, третий и всё не уходит, то одно начнёт рассказывать то другое, то молчит просто. Вишь: не пускают его ухваты-то! Я ему намекнула, прямо говорю, что пора, а как прилепился к стулу.
Тут я встала, занавесочку отдёрнула у печи, там, где они стояли, опять их вертать начала. Он-то как увидал – побледнел весь сразу, кровью глаза налились, прохрипел: « Ну, вот мне и х**ц пришёл!» - и из избы вылетел, как ошпаренный, больше не захаживал.
Смеётся. И я смеюсь.
- А про Гришу-колдуна ты мне хотела рассказать, - просмеявшись напомнил я.
- Он нам дальней роднёй приходился, бывало, захаживал по делам. У меня вот помню, тётка во второй избе сидела (примечание: диалект, т.е. во второй комнате; помещение, где находится печь и входная дверь, следовательно - «первая изба»; третье, если есть ещё, называется «третёвня»), а она его не любила, уж сейчас и не помню за что. Увидела в окно, что он идёт, так давай молитвы шёпотом творить. Он же, как зашёл, нож я вынула, сразу к ней в избу. «Что я тебе сделал, чего ты, чего?» А она его не слушает, знай себе, читает, затрясся весь, и выбежал.
Я как-то раз ножик не стала убирать, «Дай, думаю, погляжу, что выйдет». Он до порога-то дошёл, а дальше не может, не пускает его нож. «Акулин, ну чего нам с тобой ругаться, сердишься, что ль на меня?..» «Да и не ругаемся мы с тобой, и сердится не на что…» Только он своё твердит, а про нож не слова. Голос то на шёпот сорвался. Так и ушёл.
- Баб, а зачем, они людям-то вредят? Какой им с этого прок?
- А не могут они не колдовать! Ежель колдун не поколдует, так его корёжить начнёт, плохо ему будет. А вот как чего-нибудь сделает, так и отпустит. Надо ему будет силу передать, ученик нужен будет. Найдёт паренька али девчушку поспособней, с дуру-то и согласятся, по молодости ветер в голове, так ведь интересно же. Подучит, как силу получить (примечание: надо признать, что способы получения силы, довольно мерзопакостные, и нервы нужны стальные; у целителей, к примеру, такого не бывает), учить будет. Сначала на своей родне будут испытывать, если смогут, то и на других людях тоже получаться будет, экзамен вроде как. И перед смертью передадут. Чуют они смерть свою.
- А Грише-то кто передал? - заинтересовался я.
- Уж и не помню, был один, знал. Сильный колдун был. - Задумалась бабушка (примечание: у нас, когда говорят: « знал, знает » - подразумевают колдовство).
Мы ещё говорили о летунах, домовых, вновь о колдунах, и прочем, прочем, прочем, прочем… Беседа длилась долго, пару часов мы с ней точно просидели, я уже порядком устал, собирался уходить, но бабуля меня остановила:
- Погодь, последнюю историю расскажу.
Есть у нас в селе одна женщина, с сестрой живёт. Так вот, заболела она чем-то, в больнице лежала, но толком не вылечилась, болезнь у неё какая-то каверзная была. Вот надоумил её кто-то к одной бабульке-ведунье сходить, она-де знала. Так вот, та её и подучила три ночи на кладбище ходить. Что она там делать должна - я не знаю, не сказала она мне.
- Так тебе это она сама рассказала?
- Да. Так вот, отходит она три ночи, и болезнь пройдёт. Ведунья-то ей и говорит: «Ты как пойдёшь часов в 10, иди не оглядывайся, молитвы не твори, за тобой конь идти будет, весь в железках (тут надо сказать, я задумчиво чешу за ухом, вероятно, надо понимать, что «конь, закованный в латы», что заставляет ещё энергичней чесать за ухом, потому что, зная хотя бы примерно историю своего края, можно говорить, что появиться он здесь никак не мог, хотя, возможно, я ошибаюсь, или эти «железки» вовсе не латы, или как это там называется), но ты не бойся, повторяй: «Шпага в руке, шпага в руке…». Он до ограды только дойдёт, после полуночи возвращайся».
Послушалась она её, к вечеру собралась, пошла. Людей никого. Слышит за собой, копыта цокают, страху, говорит было много. Но знай себе, твердит: «Шпага в руке». Конь уж в затылок дышит, однако ничего, дошла, а обернулась никого. Идёт она и средь крестов видит девочку маленькую, в худом ситцевом платьишке. Женщину до мурашек пробрало, от изумленья только и могла спросить: «Что же платье-то на тебе такое худое?» «Так ведь война, тётенька, не достать материалу» (Забыл сказать, что дело происходит в наше время). Видишь ведь, милай, не убоялась с мёртвой-то говорить. Дальше идёт, слышит, трактор тарахтит, мужик едет, этого вроде признала, хоронили не так давно. Так ночь её первая прошла.
На вторую её ночь, всё так же конь шёл, но страшно не было. Я у ей спросила: «А брата своего ты не видала?», она говорит: «Нет, бабушка, не видала, но голос слышала», а он у неё от водки помер. Пришла она значит, а там покойников-то собралось, ой сколько! Она с ними разговаривала до полуночи. После заторопились они. Она спрашивает: «Куда же вы», а они ей в ответ: «Пора нам, нас только до 12 отпускают». Так прошла её вторая ночь.
А сестра у ей, всё узнала: «Не пущу, делай что хочешь, но не пущу, ходила одна такая, так её летун разорвал! Не ходи!» А ведь и верно, было такое, - тут бабушка призадумалась, - нет, не помню, кого это так угораздило. Ладно, пусть.
Она тогда сына попросила отвезти её на мотоцикле тайком, в соседнее село, на тамошнее кладбище. Сама-то родом оттуда, а живёт у нас. Сын согласился. Поздним вечером выехали. Только подъезжают к тамошнему кладбищу, появляется женщина в белом. «Вам сюда ходу нет», - говорит. Не могут проехать и всё! Не едет вперёд. И так, и эдак, с другой стороны заедут - эта в белом у них всегда на пути.
Плюнули, поехали на наше кладбище. Время поджимает. А тут и конь появился, за ними скачет, не отстаёт. Домой свернули.
Так и не получилось у неё третью ночь отходить, не вылечилась.
- А кто же эта женщина в белом?
- Видно, душа сторожа.
- А у нас тогда, выходит, сторож – конь?
- Выходит, так.
На этом я с бабушкой распрощался и ушёл.
Я не могу проверить правдивость этих историй, но знаю, что мне бабуля врать не станет. Я ей верю, вы как хотите.