Вдруг-весеннее

Анпилогова Ксения
Е.С.

 Ты – невидим в темноте, но приветливо поднимаешь руку, приглашая примоститься под надёжным и крепким крылышком. Мне хА-ро-шо! Ведь из всех ныне живущих звуков – нами властвует лишь тишина.

  Бог мой! И что же я готова сказать тебе в этой тишине? Спустя столько времени, что раньше всегда казалось мне невозможностью. И разве можно облачить всё это? Вырезать из одного огромного контекста, что прячется там, во внутреннем кармашке, уложенным, никогда до конца не раскрываемым и не показываемым никому конвертом…Даже тебе. Даже себе. Даже вечности, звезде и сладкому летнему утру на предрассветном берегу Курского моря.
Только мнимые, до конца не обдуманные, но плотно вкреплённые в сознание ассоциации и фрагменты картинок, животной, мертвенной стяжкой вшитые в глубины груди и памяти. Вшитые настолько, что порой страшно и невольно задумаешь: «Отчего? Разве может такое быть? Разве можно так близко и рядом? В неизменно ирреальном свете хоть меганомского заката, хоть нелюбимой кухонной вытяжки. Откуда берётся нежность? Почему эти руки, на жилки которых так приятно смотреть, когда ты этого не замечаешь, эти руки…Да что за колдовство не делает их прозрачными от того самого света?! И откуда здесь я? Эта я – тёплая, земная, никогда не выцветающая. Да и это ли мы?! И это ли – та самая грань, та дорога меж двумя мирами, из века век проходимая всеми, кто не ведает ни закона, ни сна, ни дома, ни пристани?.. Ведь здесь только – тишина. А впереди, даже спустя час, – одна темнота».
  Ночь окончательно вступает в свои права, и на смену моим мыслям приходят не-слова и не-взгляды, а твои, полупрозрачные прикосновения, которые нет нужды ни объяснять, ни описывать...
  И утром я просыпаюсь сияющей, ленивой женщиной, которая каждый раз, распахивая дверь во двор, видит на утреннем, только что выпавшем снеге давно проторенную тропу, старательно освещаемую отчётливо-ирреальным светом…