Встреча, определившая жизнь
«Судьба играет человеком» – говаривала моя бабушка. Иногда добавляла: «…то вознесёт его высоко, то бросит в бездну без стыда». Какой может быть стыд у судьбы? – думала я, и поправляла: «без суда». Бабушка упорствовала: «Конешно, без стыда, коли жалости к человеку нету».
Меня судьба вознесла высоко, когда подарила встречу с будущим мужем.
Случилась встреча на каком-то вечере в горном институте. Мне не было двадцати. Тоня Виноградова – моя подружка и соседка по подъезду долго уговаривала пойти на этот вечер, составить ей компанию. Ах, да! Это был вечер танцев, а я к таким вечерам относилась предвзято, считая их аукционами невест. Мало того, неделю провела в постели с простудой и ещё не совсем поправилась. Но, видимо, встреча всё-таки была предопределена свыше: уговорила Тоня. На первый танец меня пригласил кучерявый красавчик росточком далеко не великан, и если старше меня, то разве на самую малость, явно из первокурсников. А я красавчиков и ровесников к себе не примеряла. Но станцевать ведь не замуж выходить и даже дружбу не обязательно заводить. Не подпирать же стенку, не ждать, когда заметит принц. К счастью вёл парень хорошо, красиво, и я кружилась в танце, чувствуя свою неотразимость.
И вдруг над головами танцующих пар увидела Его – большого, взрослого светловолосого дяденьку с улыбкой знаменитого артиста Столярова. И замерла. В коротком промежутке между танцами я стояла спиной к залу. Внутренне напружинившись, умоляла всех богов подарить мне танец с этим дяденькой. И боги сжалились. Я спиной почувствовала Его приближение. В Тониных глазах мелькнула зависть, она так и провела весь вечер, подпирая стенку, а ведь была выше и красивее меня.
Мы станцевали всего один танец, потом долго стояли в вестибюле у окна и разговаривали. Вернее говорил он, а я лишь смущённо кивала в ответ.
Файл: 4 Журавлёвы
Наше первое свидание произошло на Центральном стадионе. Лёня пригласил меня на мотоциклетные гонки. Мне это показалось верхом оригинальности. Мой первый парень Валерка обычно приглашал в кино и ждал меня у кинотеатра с букетиком цветов, а потом во время сеанса держал за руку. Боковым зрением я чувствовала, что он смотрит не на экран, а на меня. Возможно, во мне не было высоких чувств к нему, поэтому я высвобождала руку из его ладони.
С Лёней меня распирало от гордости за такое оригинальное свидание. Но, Боже мой, как можно было спокойно вынести этот дикий рёв моторов? Голова раскалывалась, мне было всё равно, кто там побеждает или проигрывает. Не решаясь сказать об этом, я еле дождалась окончания соревнований.
Зато потом! Потом была сказка. В кафе нам подали мороженое, уложенное в вазочках красивой спиралью и украшенное шоколадом. Я, дикарка, впервые видела такую красоту. Жалко нарушать её, но и соблазн попробовать велик.
Дурное впечатление от соревнований сгладилось.
Встречи наши всегда были удивительны, не было банальных свиданий: гуляний под луной или держаний за ручку. Хотя поцелуев в подъездах не избежали и мы.
Однажды Лёня предложил мне поехать с ним в Новокузнецк на соревнования по волейболу. Я растерялась: что я скажу маме? В семье у нас было пуританское воспитание, и моя поездка могла показаться неприличной, ведь я ёщё не жена и неизвестно, буду ли ею.
Мама моя относилась к Лёне с робостью, и ему не пришлось долго уговаривать её отпустить с ним дочь, с застенчивой улыбкой она кивнула в знак согласия.
В Новокузнецке, «отрабатывая» положенные после института три года, жили его друзья-геологи Хворовы – Галка и Миша. У них мы и остановились.
Файл: 5 прогулка с мужем на лыжах в окрестностях Новокузнецка файл: 6 на лыжах с Г.Хворовой
Город не произвёл на меня впечатления, обычный провинциальный городишко, но зато в книжном магазине мы нагрузились книгами.
Остался в памяти ещё один яркий момент: в универмаге я увидела куклу-неваляшку, большую, ярко-красную, с голубями на шапочке и туловище, с колокольчиками внутри. Я долго стояла возле витрины, не в силах оторвать взгляд от такого чуда. Было до слёз обидно, что в кармане пусто. Лёня еле оторвал меня от витрины.
Каково же было моё удивление, когда на праздник Восьмое марта он вручил мне эту куклу! Когда он умудрился её купить, ведь мы почти не разлучались? Как сумел довезти так, что она не «подала голоса», не зазвенели её колокольчики? Наверное упаковал вниз головой? Неважно, главное, у меня была эта кукла. Да, мой Лёня умел делать волшебные сюрпризы.
А потом была свадьба. Студенческая. И где! В самом большом ресторане города – «Большом Урале». Было много цветов – редкость по тем временам. В цветочном магазине на углу улиц Ленина и Пушкинской, напротив серого здания Обкома партии продавали горшечные цветы, гортензию – большие белые или розовые шары-соцветия, слепленные из цветков с пятью широкими лепестками и маленьким тёмным глазком-сердцевинкой. Гортензия цвела у нас дома на подоконниках с весны до глубокой осени. На зиму её срезали, горшки с торчащими короткими срезами убирались в подполье на зимний отдых, и в комнатах радовали глаз лишь огромный, до высокого потолка фикус, да туя с аспарагусом, который мусорил вокруг себя, роняя тоненькие мягкие короткие ниточки-иголочки. Ни герани, ни ваньки мокрого, как у многих соседей, на наших окнах не было.
Так что цветы гортензии не представлялись мне подарочными. Но когда они в букетах, да в холодном феврале, да их много – зрелище торжественное. Файл 7 в ЗАГСе : мои подружки Тоня и Фрида на нашей регистрации в ЗАГС-е
Но были и другие цветы. С моей стороны были две подружки – Тоня и Фрида. Фрида жила в районе Уралмаша и явилась к ЗАГСу с букетом крупных амалий. Никогда раньше я не видела таких роскошных цветов. Росли они в оранжереях Уралмаша, недоступных простым смертным. Моя красивая подружка, видимо, была вхожа в элитные круги, а мне и в голову не приходило заострить на этом внимание.
Обычно взгляд у невест «замылен», и память не хранит всех нюансов свадебного торжества. Но у нас свадьба особенная. В тот год зазвучал «Свердловский вальс» Евгения Родыгина. Под звуки этого вальса, исполняемого массивной немолодой певицей под грохот оркестра, наша свадьба вышла танцевать. К нам присоединились посетители ресторана. А танцы в ресторанах были запрещены. Замаячил милиционер. Нас быстренько привели к порядку. Но не тут-то было: к каждому следующему взрыву оркестра мы снова вставали из-за стола. Наш свадебный стол в самом центре зала, составлен из отдельных десяти столов, придвинутых друг к другу попарно, и только наших гостей больше сорока. В результате ресторанные служители махнули рукой, и свадьба наша погуляла на славу до самого закрытия ресторана, до полуночи.
Обратно всей компанией шумно и весело, с песнями шли пешком по ночному городу до общежития горного института. Только Фриду отправили на такси, потому что она жила в противоположной стороне города.
Много лет спустя, эти строки прочитал мой друг почти из детства, широко известный не только в нашем городе, но и далеко за пределами, человек состоявшийся, интеллигентный, казалось, он впитал все возможные человеческие достоинства, и вдруг огорошил меня вопросом: «Свадьба… много народу… ресторан… кроме вашей компании были и другие посетители… Неужели всё так гладко было, как ты рассказываешь?» На моё неопределённое пожатие плечами он добавил: «И драки не было?»
Я поняла, что жила в другом мире. Не было в той среде, в которой я обитала, никаких драк! Может быть, Ангел-хранитель меня оберегал, зная, как я боюсь даже рассказов о каких бы то ни было криминальных историях на стороне.
Хотя негативный эпизод, о котором неприятно вспоминать, всё-таки случился. Один из Лёниных сокурсников – Вовка Курляндский (не тем, Господи, помяни его), видимо, малось перебрав горячительного, заставил меня комплексовать, заявив, что я не стою его друга. «Леон –гигант!». Он вытянул вверх большой палец и почти нечленораздельно добавил: «А ты кто такая?». Что он мог знать обо мне? Мы с Лёней единственный раз были среди гостей на его свадьбе, и вряд ли он мог помнить меня, тем более мы раньше всех ушли «по-английски». Обида долгое время душила меня, пока я не рассказала об этом Лёне. Он немного успокоил: «Не бери в голову. С тобой пожить надо. Ты чек!»
А Курдяндский застрелился из охотничьего ружья.
Говорят, все счастливые семьи одинаковы. А мы-то с Лёней знали, что наше счастье неповторимо. В нынешние прагматичные времена мы выглядели бы глупцами. Какое счастье? Ведь у нас ничего не было: ни угла своего, ни машины, ни лишней обувки. Но мы жили в Советском Союзе и были уверены, нет, знали, что наше будущее обустроится. Молодые специалисты жильём обеспечивались, а Лёня ко времени нашей свадьбы был уже на пятом курсе института. О коттеджах тогда не только не мечтали, но даже не подозревали, что такие «буржуйские» замашки когда-нибудь могут возникнуть в чьих-то головах. К тому времени уже начали строиться «хрущёвки». Как в Москве «Черёмушки», так и у нас в Свердловске «На Посадской», вырастал целый микрорайон этих серых пятиэтажек. Народ въезжал в новые благоустроенные квартиры. В недалёком будущем и нашу семью ожидала такая перспектива, дом подлежал сносу. Среди соседей ходили слухи, что «исполкомовские» списки по переселению жильцов уже готовы.
Я слукавила, назвав одноэтажный, двухподъездный барак домом. А всё потому, что именно перед Лёней я испытывала чувство стыда, от того, что живу в бараке. Неважно, что так жило большинство людей, неважно, что у нас светлые хоромы против тех грязных и тёмных халуп, в которых жили некоторые мои одноклассницы, гордо именующие свои убогие жилища: «свой дом». Но у них во дворе своя собака, а возле дома цветёт сирень и не видно вонючей помойки, и по субботам не бегает по двору пьяный сосед с топором. Потому мне казалось, что им не должно быть стыдно.
Мы с Лёней заняли отдельную комнату. Все остальные члены семейства – мама, бабушка и моя сестра оказались в другой, проходной комнате. Никому и в голову не приходило, что могло быть иначе. Не ставить же молодожёнам кровать в проходной комнате.
Большая комната соединяла в себе всё: и кухню с очагом – печкой, обогревающей обе комнаты, кухонным столом да лавкой для двух вёдер с водой, и железным умывальником с помойным ведром под ним, и спальню с двумя кроватями – для третьей места не хватало, потому сестра спала с бабушкой. Гордостью семьи была «горка» – посудный шкаф-витрина, застеклённый с трёх сторон, с резьбой по дереву, с замысловатой деревянной короной и чеканной медной фурнитурой. «Горка» богата и содержимым: антикварная посуда, в то время ещё обиходная, занимала три яруса. В центре комнаты обеденная зона: большой, два с половиной метра, стол с массивными фигурно точёными ногами и толстой столешницей с резным краем. Стол всегда накрыт белой скатертью с вышивкой по краям. У стола особая история, достойная большого повествования, ведь за ним трапезничало не одно поколение моих предков. Вокруг стола – стулья, одетые в парусиновые чехлы с вышивкой «ришелье» на спинках (парусина наша – льняная не отбелённая ткань, совсем не толстая, и не грубая, как пишут в словарях. Из неё мама сшила мне модное платье). Венские стулья с дырчатым узором на вогнутом сиденьи тоже были, но такие стулья в чехлы не оденешь, и они стояли отдельно от стола на случай прихода гостей. В межкомнатных дверных проёмах портьеры – тоже парусиновые, с той же вышивкой ришелье. Был ещё обязательный в каждой семье комод, массивный с тем же резным украшательством, что и на «горке». Ещё одна немаловажная деталь интерьера, хоть и выпадающая из «горко-комодного» стиля – широкий фанерный пропитанный морилкой шкаф – слова «шифоньер» ещё не было в ходу. Шкаф служил не только вместилищем одежды, но и ширмой: отделял умывальник от обеденной зоны. Была старушка швейная машина «Зингер», в молодости «белошвейка», со множеством всевозможных операций – ножная с ажурным лакированно-чёрным чугунным низом, с четырьмя ящиками по бокам и одним вдоль столешницы, украшенной фигурной фаской. Машина немецкая, но куплена в начале века в приданое моей бабушке у ходоков-китайцев в кредит. Никакой бумажной волокиты, никаких запутанных договоров, никаких документов. Брал «ходя», так называли продавцов-китайцев, минимальный первоначальный взнос, потом ежемесячно приходил, за следующим. Полное доверие к покупателю. Потом машина была отдана в приданое моей маме: бабушка так и не научилась шить на ней.
Все соседи по бараку, а некоторые семьи были не малые, ютились в небольших комнатушках, у нас было две больших комнаты, почему так случилось, особая история.
Все жизненно необходимые «удобства» – на улице. Дощатая, выбеленная извёсткой уборная – на две половины с намалёванными грубой кистью крупными буквами «М» и «Ж» на дверях. Стена между «М» и «Ж» испещрена множеством дырок: кому-то было интересно разглядывать женский зад над очком. Даже в женской половине были любители оставлять надписи на стене, регулярно забеливаемые и вновь появляющиеся. Матерщины не было или мой разум и память отторгали её. Выгребную яму возле уборной чистили летом раз в месяц, зимой – реже, после в воздухе долго стоял смрадный запах, смешанный с едким, режущим глаза запахом хлорки.
Воду носили на коромысле с колонки, отстоящей от дома на два квартала.
На нынешний взгляд жили убого, но где нам было знать, что есть особая каста людей, живущих в каменных домах на улице Девятого января и в Городке чекистов по улице Ленина, у которых персональные хоромы с ванными комнатами, с тёплыми туалетами, с водой, даже горячей, текущей из крана. И даже с персональным телефоном.
Казалось, телефон это фантастика! В нашем десятом лишь у единственного парня стоял телефон дома, неважно, что в коридоре огромной коммуналки. Нас с подружкой одноклассницей разбирало любопытство: как это – звонить по телефону просто так – не в больницу, не по острой необходимости, а посиживая дома и, может быть, попивая чай? Узнали номер телефона парня, и побежали километра за четыре к трамвайному кольцу (на месте нынешнего южного автовокзала). Там возле «толкучки» стояла будка с телефоном-автоматом. Толкучкой называли базар, где торговали всем: тряпьём, продуктами, вязанками дров, керосинками, сладкой ватой, клеёнчатыми коврами с намалёванными лебедями и русалками, половиками, рогожами, семечками, ржавыми гвоздями и ещё всякой всячиной.
На нашу вежливейшую, с заиканием от волнения просьбу подозвать к телефону Мишу (мы так и сказали – «подозвать») женский голос визгливо прокричал: «Он ноги моет». Мы опешили, странным показалось, что такой красивый, взрослый парень (он был старше всех в классе) вдруг буднично моет ноги. Может, он ещё и в уборную ходит? И какает? А ещё с телефоном! Прыснув со смеху и швырнув трубку на рычаг, мы побежали домой.
***
Ах, память, как же тебя заносит! Ведь речь шла о первых днях после свадьбы, о медовом месяце.
А никакого медового месяца в должном понимании не было. Да и вряд ли кого-нибудь в то время коснулось такое понятие, ведь мы советские люди, не дворяне какие-нибудь. А если кого-то и коснулось… ну что ж, нет правил без исключения.
К тому времени я уже работала художником-оформителем на заводе. Начались будни. Работа, дом, опять работа, по выходным дням поход в кино или филармонию – Лёня был меломаном, редко выбирались в драмтеатр, по вечерам корпели над картами к Лёниному диплому. Ах, какая гордость переполняла меня, когда Лёня какую-то безымянную речушку назвал Насоновкой – по моей девичьей фамилии!
Серыми будни не казались, с работы домой летела, как на свидание. Заботы о том, чем кормить мужа, не было. Кухней у нас занималась бабушка. Стирка на всю семью – тоже на бабушке. В школьные годы суббота была для меня самым нелюбимым днём: приходишь из школы, а дома почти у самого порога корыто на двух табуретках, и бабушка – ширк-ширк, ширк-ширк по стиральной доске. А на печке в цинковом баке бельё «парится» и плохо пахнет варёным хозяйственным мылом. Ах, глупая молодость! Не задумывалась я, что бабушке моей было не в великую радость батрачить на такую большую семью (поначалу нас жило шесть человек, включая двух маминых сестёр и бабушку), ведь кроме нас приходилось обстирывать ещё и двух младших маминых братьев, которые учились в ФЗУ и жили в общежитиях, но по выходным дням приходили к нам.
Работы, конечно, доставалось всем: и воды с колонки наносить, и щепок на самовар нарубить (сосновых шишек, за которыми летом ходили в лес за пивзаводом, на зиму не хватало), иногда и дров напилить, если парни, дядьки мои, придя в выходной день, поленятся или к девчонкам на свидание убегут. Порядок в доме тоже входил в нашу детскую обязанность: по средам обычная уборка, а в субботу после бабушкиной стирки генеральная. Не дай Бог, если мама, придя с работы и проведя пальцем по какой-то скрытой от глаз поверхности, обнаружит пыль! Попадало не шуточно, мама была строга. Она из староверов и отношение к чистоте предвзятое. Много «возни» было с полом. Сбитый из широких половиц он был не крашен и целиком застелен светлыми половиками, а потому девственно чист, но почему-то при мытье его надо было шоркать голиком – старым берёзовым тугим веником, вернее сказать – короткой износившейся метлой. Правой ногой туда-сюда, туда-сюда. Позже голик был заменён металлической проволочной тёркой. Это была уже почти механизация. Прогресс! Не задумывались над тем, зачем надо было так тщательно надраивать пол, коли он и так девственно чист и прекрасен: таков порядок!
Ко времени моего замужества пол был уже покрашен и сверкал светло-золотистым охристым цветом, но по заведённому порядку его по-прежнему застилали половиками.
Стиральные машины на смену корыту ещё не появились. Не знали мы, что через каких-нибудь десять-пятнадцать лет в домашнем обиходе может появиться такое чудо. Бабушка застала это чудо – круглое, с двумя валиками и ручкой, как у деревенского колодца, – для выкручивания белья. Десять потов сойдёт, пока выжмешь бельё, но зато это великое изобретение человечества само стирает-жулькает: и легче, и быстрее, чем «ширкать» по стиральной доске в корыте.
Не помню, чтобы я была обременена какими-то бытовыми обязанностями в моей новой, замужней жизни. Счастье туманило сознание. Мы мечтали, строили планы на будущее. Строил планы Лёня, я лишь согласно кивала, сглатывая неясное чувство обиды: в планах этих ни слова о ребёнке, а мне хотелось стать мамой. Благо, организм мой крепкий, и никакие народные методы убережения от того, что предназначено женщине самой природой, не помогали. Со временем я всё-таки стала мамой.
Итак, впереди защита дипломной работы, и мы едем на Крайний север. Летим на самолёте!
Жизнь подкорректировала планы и на желанный Север мы угадали гораздо позже.
продолжение: http://www.proza.ru/2013/02/05/1833