Войдя в избу, Витька окунулся в привычную атмосферу. Мама стирала в тазике бельё, бабушка возилась у печки, а вокруг Витьки шныряли младшие братишки и сестрёнки. Все в приподнятом настроении. Не успела мама и рта раскрыть, как восьмилетняя Танюха выпалила:
– А от папки-то письмо сегодня почтальонша принесла! – сестра кивнула в сторону стола, на котором покоился мятый листок, исписанный мелким почерком. – Читать-то будешь ли?
– А то! – не раздеваясь, Витёк бросился к столу. Бережно держал он весточку с фронта, чая: «А ведь недавно бумажка эта была в руках бати!».
– Ты чего? Вслух давай! – потребовало всё семейство.
– Да вы и так читали уж не раз, поди? – голос Витьки дрогнул, он прокашлялся. В избе враз стало тихо-тихо. Дети умолкли, бабушка с мамой отстранились от работы, подселенцы навострили уши. Лишь за окном завывал зимний ветер, да в печи тихонько потрескивали дрова.
«Здравствуйте, дорогие мои мама, жена и дети! Совсем мало свободного времени стало у нас, некогда и письмо вам отправить. А всё потому, что наши доблестные войска без устали изгоняют фашистскую банду с нашей земли! Освободили мы за последнее время много сёл и городов: Клин, Можайск, Малоярославец. Видели своими глазами, как зверствовали гитлеровцы – сожжённые дома и множество расстрелянных советских людей. За всё это они ответят и уже начали отвечать! Наконец-то закончился наш так надоевший драп-марш и Красная Армия погнала фрицев на запад. Геройски воюют наши ребята. Да и меня к награде представили, дадут скоро, стало быть, медаль «За отвагу». А сейчас наша дивизия переброшена под Ржев. Немцы тут, говорят, крепко окопались, да ничего! Денёк-другой, мы их и из Ржева вышибем. Как вы там? Завод-то на Филейке уж построили, небось? Передавайте всем рабочим наш красноармейский привет, пусть делают больше боеприпасов, будем ими бить фашистов! Оставайтесь здоровыми! Ваш сын, муж, отец».
Ребята-подселенцы, работающие на 32-м заводе, переглянулись. В их блестящих глазах читалась решимость: ведь это к ним обращался солдат с фронта насчёт боеприпасов. Малышня, недолго думая, снова начала свою беготню. Мама с бабушкой, хлопоча по хозяйству, попутно выспрашивали Витьку про их путешествие в Климковку. Витька нехотя отвечал, а сам думал: «Письмо от бати получили, жив отец, воюет геройски. Отчего же так неспокойно на душе?» Он достал свой учебник по географии. Немного порылся… Вот он, чуть более 200 км к западу от Москвы, Ржев. Там сейчас папка!
***
Вот и отступила долго не желавшая сдавать свои позиции зима. Вначале робко, капля за каплей, затем всё уверенней, разливами рек – началось наступление весны.
Пережили тяжелейшую первую военную зиму. Наконец предали земле начавшие разлагаться трупы рабочих, умерших зимой на заводе от голода, холода и болезней. Снежной морозной зимой дорогу на кладбище перемело, не проехать. Да и земля промёрзла: долби, не долби. Хоронить погибших товарищей не имели ни времени, ни сил. Ведь всё время, все силы отдавались выполнению заданий Народного комиссариата авиационной промышленности. Поэтому останки усопших бойцов трудового фронта в течение зимы складировали штабелями в большом холодном сарае. Как только появилась возможность, их похоронили в больших братских могилах на Филейском кладбище.
На завод из города начал курсировать автобус. Из-за тесноты рабочие прозвали его «душегубкой». Этот автобус часто ломался, заставляя людей бежать на завод вприпрыжку, чтобы не опоздать.
Вновь приказом КГКО* ввели уже отменённый было режим светомаскировки. По заводу и Филейским деревням вечерами ходили патрули, и за свет в окошке строго наказывали. На заводе вырыли щели – прятаться в случае авианалёта. Поговаривали, что немецкая авиация вовсю бомбит ближайший крупный город – Горький. Но, к счастью, в небе над Вяткой летали самолёты только советских ВВС. Витёк подолгу любовался с голубятни, как заходят на посадку штурмовики Ил-2, прозванные за свою мощь «летающими танками». Они садились на Филейском аэродроме, располагавшемся прямо за 32-м заводом. Их тут же снаряжали, навешивали произведённое на заводе оборудование, и они улетали на фронт бить врага.
Мальчишки, те, что по возрасту не годились ещё к работе на заводе, вернулись к своему любимому развлечению – рыбалке. Только теперь это развлечение превратилось в способ выжить. Целыми днями рыболовы торчали на водоёмах, перегораживая корзинами речушки, загоняли в них усачей. Уловы, конечно, так себе, но хоть что-то.
В еду шли пестики – весенние побеги хвоща, которые в изобилии росли на болотистой почве. Набивали этими пестиками животы, чтобы голод заглушить. Пузо от них пухло, становилось, как футбольный мяч, а голод не проходил.
По вечерам Витька ходил к безногому дяде Филиппу учиться сапожному ремеслу. Тот часто, хлопая себя по култышкам, приговаривал: «Сапожник без сапог – это про меня!». Подшучивал и над пареньком: «Не собираешься ли снова на фронт податься? Ежели надумаешь, то и меня с собой возьми». Бородатый калека научил Витьку подшивать валенки и крепить подошвы к сапогам берёзовыми шпильками. Особого дохода это ремесло не приносило, но теперь для своей семьи Витёк чинил обувь сам.
Гораздо больше нравилось Витьке другое занятие – игра на гармони. Он долго мечтал об этом, но денег на покупку инструмента в семье не было. Тогда мама пошла к соседке, муж которой, гармонист, ушёл на войну. Спросила её, не даст ли она мужнину гармонь Витьке поучиться. Та, молвив: «Пущай играет!», отдала мальчишке заветный инструмент.
Витька быстренько освоил простейшие мелодии. И пошло-поехало! Жизнь хоть и была крайне тяжёлая, но и в то время случались у людей праздники. Да и требовалась народу хоть какая-то отдушина. Жили в филейских деревнях все очень бедно. Патефона ни у кого не было. Радио, появившееся здесь только летом 1941-го года, существовало лишь в виде огромного рупора, висевшего на столбе. Дважды в день из этого ретранслятора доносился раскатистый голос диктора, читавшего сводки Совинформбюро. Но люди хотели и музыки для души. Вот и стали звать Витьку и туда, и сюда – играть на гармошке.
Мама неохотно отпускала сына. Приходили люди. Подолгу просили, уговаривали. Как откажешь? И со словами: «Смотрите, не наливайте ему, он ещё ребёнок!», – мама сдавалась. Однако мамин запрет регулярно нарушался. Витька неумело наигрывал плясовую. Раздухарившиеся женщины, вытанцовывая, распевали частушки: «Игрок устал, материться стал. Принесите молока, молока варёного. Напоите игрока, игрока ядрёного!» – и тут же подносили Витьке стаканчик мутной бражки. Витёк иногда и делал пару глотков, чтобы жажду утолить.
А однажды на такой вечёрке подавали какую-то рубинового цвета жидкость, с виду словно сироп. «Вкусная, наверное!», – кумекал Витька и, наигрывая, всё ждал, когда же и ему дадут попробовать. Наконец одна из женщин пропела традиционную частушку и Витьке подали стаканчик с красивой жидкостью.
– Пей, только не нюхай и даже не дыши! – предупредили его. Но Витёк украдкой всё же вдохнул. Его чуть не вырвало, такой тухлятиной пахла эта жидкость! Пить ему уже не хотелось. Как потом выяснилось, это был спирт из бактериологического института. Говорят, им там промывали трупики грызунов после экспериментов. Потом требовалось спирт этот утилизировать. Но спрос рождал предложение. Жидкость сливали и по-тихому недорого продавали. Народ пил – и, вроде, никто не умер.
Меж тем, эвакуированные из разных городов на Филейку люди начали потихоньку обживаться. Никто не хотел повторения первой военной голодной зимы, поэтому, где только возможно, стали сажать картофель. Вся просёлочная дорога, называвшаяся Филейским шоссе, превратилось в один сплошной огород. Лишь по самому краю тянулась узкая колея для проезда транспорта в Киров.
***
Долго не было писем от отца. Витька постоянно донимал почтальона тётю Глашу, когда же она доставит им весточку. Та обычно отшучивалась. Но как-то раз тётя Глаша с каменным лицом велела позвать маму. Мама была на работе, вышла бабушка. Тётя Глаша что-то быстро сунула ей в руки и, не задерживаясь, пошла прочь.
Бабушка, недоумевая, проводила ту взглядом и принялась рассматривать то, что оказалось у неё в руках. А потом заохала, застонала и присела на лавочку, стоявшую тут же, у дверей.
– У-би-и-ли, и-ро-ды! – плакала она. – Маво сыночека убили!
Толком ничего не понимающий Витька подошёл к бабушке. «Какого сыночка убили? Это она про отца что ли?». Он взял из бабушкиных натруженных рук казённую серую бумагу с сиреневым штампом и печатью. Стал тихонечко читать типографский текст: «Форма № 4. ИЗВЕЩЕНИЕ. Ваш (муж, сын, брат) в бою за Социалистическую родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество был…» Это слово «был» перечёркнуто чернилами, а дальше от руки приписано: «пропал без вести».
– Не убили! – закричал Витька на всю улицу, сжав кулаки. – Не убили, жив папка, жив!
ПРИМЕЧАНИЕ:
*КГКО – Кировский Городской Комитет Обороны, главный орган власти в городе во время войны.
ЧИТАЙТЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕЙ ГЛАВЕ ...