MURDERS Liubek Shamsutdinov London 2013-01-21
(8.) - «серия страшных рассказов». Окончание.
Братик мой Ахмет удивлял меня умением быстро и много читать. При всей его образованности был он парень мудаковатый. Я извиняюсь, великий детский писатель Пушкин любил это слово. Он, как глубоко интеллигентный дворянин, мог сказать «Чудак на букву М». Это было все же лучше, чем современное «Чудак на букву Г».
Мы селились в кабинете главного врача. Когда папа приносил краденные с его склада продукты, я муку и американскую яичницу поджаривал на комбижире, кипятил и превращал это все во что-нибудь съедобное. Непрактичный Ахмет радовался и терпеливо ждал. Читал он и труды классиков религии Марксизма-Ленинизма. Из его разговоров я понял, что капиталлизм и есть начальная стадия развития коммунизма, но мы уничтожим современный буржуазный строй потом начнем строить наш пролетарский коммунизм. Сейчас мы живем на стадии первобытно-общинного строя, который будет переростать в рабовладельческий. Голодные безработные будут искать, где бы наняться в рабство.
Однажды в кульке из-под американского яичного порошка попалась мне мышь. Я поймал её в стеклянную банку и подал Ахмету. Он взял бритовочку и говорит
- Давай, мы её зарежем и зажарим.
Честно сказать, мне стало жаль эту вредительницу народного хозяйства. Я озорно подпрыгнул. Мышь выскочила из банки. Ахмет замахнулся и нечаянно бритовочкой рассек себе подбородок. Он рассердился и бросил мышь в печь. Я кинулся спасти её. Мышь оказалась умнее и практичнее нас. Она нырнула в щель колосника и спаслась от огня. Я открыл дверь и позволил ей бежать. Мышей следует травить и уничтожать. Но я газет не читал, имел на все свое суждение. Все живое – это тоже люди. Я чувствовал себя Богом, ответственным за жизни всех. Пусть это глупо, но я так считаю для себя. Я чувствую как будто Бог живет в моей голове и чувствами подсказывает, как мне поступать. В свое время будь я рядом с мамой, они с моей сестренкой Бану могли быть живы.
Из соседнего тюремного двора милиции легавые начали выпускать жеребца пастись. Он повадился в наш больничный двор и начал приставать и гонять нашу скромную кобылу. Стало опасно появляться во дворе больницы. Машка лягалась и убегала. Жеребец в бешенстве проломил глинобитную крышу морга, опрокинул дезокамеру. Дверьцы которой открылись и посыпались оттуда пачками жареные вши. Он мог затоптаь нас. Весь персонал и больные стали через окна выходить на улицу. Ахмет граблями стал гонять этого милицейского ****югу!
Грабли запутались на его хвосте. Жеребец начал ржать и дико лягаться! От удара копытами грабли подскакивали и черенком били по откормленой его спине. Этот любовник уже и забыл зачем сюда пришел. Он жутко ощетинил гривы! Задрал голову, выскочил на шоссе и помчался к железнодорожному мосту, построенному через бурную реку Шеркент. Жеребец крутился и пинал грабли. На мосту он сорвался и между фермами упал в бешенную реку. Это его спасло. В воде грабли перестали его лупить.
Во двор больницы набежали вооруженные милиционеры опять ловить Ахмета. Они нажаловались Алефтине Николаевне, главврачу. Но тетя Поля забозлала их таким тюремным матом, что те молча расползлись и вскоре вернулся их мокрый присмиренный жеребец. Хвост его облез и грабли наши мы подобрали на мосту.
Напротив станции Пахта-Абад, за железной дорогой, ирригационные земли пропадают напрасно. Они принадлежат больнице. Но нам на все это было наплевать. Кроме нас там никто не может пахать и сеять. Это социалистическая собственность. Частное предпринимательство – уголовное дело! Всему там хозяин хромой заврайздрав Ташматов. Наш отец ругал его и прозвал «веселый нищий», который загубит любое дело.
За определенную взятку известный нам уже делец и конокрад Эргеш подрядился к нам опять сеять арбузы и дыни. Базарчик рядом со станцией. На реформе денег он крепко пострадал. Здесь он создал отличное подсобное хозяйство. Насрулло с мамой нанялись в работники. Они построили землянку наподобие морга и стало там довольно уютно.
Ахмет на правах старшего брата рассматривал меня, как дурака. Эргеш же видел во мне что-то близкое ему дикарьское. Он по таджикским обычаям делал мне реверансы, обращался ко мне «иним», что значит братишка. Он видел, что я у папы в авторите и через меня влиял на него. Ахмета это злило. Ему казалось, все это басмаческие уловки, враждебные советской власти, как показано в кинофильмах. «Всеравно это турок! – возмущался он. – Животное он и есть животное! Всегда с ножом за поясом! Помолится и зарежет! Хитрый и жадный, как Чичиков.»
В шести километрах, по ту сторону реки был древний запрещенный рынок. Как менты его ни разгоняли, он всеравно существовал. Там протекала жизнь населения по таджикским обычаям. В базарный разрешонный день привезли оттуда к нам двух мальчиков с перерезанными горлами. До отправки их в город, тетя Поля попросила нас говорить с ними по-узбекски. Мальчики остались живы, потому что басмач порезал им только гортани. Мальчики, придерживая руками горло, рассказывали нам, как было дело:
- Мы видели, как вор украл халат с деньгами в карманах. Это был парикмахер Коро. Мы закричали. Он погрозил нам и сбежал. По дороге домой, на шоссе, он нас подкараулил и начал пытаться изнасиловать. Мы кричали, созывали народ. Он нам перерезал горла быстро, бросил на край дороги. Мусульмане его догнали и били камнями. Его убили. Это нам рассказал арабакеш и отдал нам его бритву.
Ахмет попробовал её об волосы, бритва была тупая. Приехал инспектор, следователь из милиции. Он записал нас в свидетели. Я подписал протокол, а Ахмет заартачился, стыдно уму было быть у легавых в роли стукача. Я рассудительно пытался переубедить его, но он обозлился говорит мне «Ты умный! Действительно Ленин какой-то! Нанялся бы к Марксу тоже дурачить свой народ!. Из-за таких как вы и войны могут начаться». Но я его книги еще не читал. Его слова на меня не подействовали.
***
Работника звали, по нашему, просто Насрулло. Он грамоте не обучен, может только работать. Его мама обращалась с ним почтительно, как с мужчиной, и называла его по таджикски НАЗРЮЛЁЁ. В тот день он с хозяином Эргеш тоже торговал дынями. И вор как раз украл халат Эргеша. Насрулло нам сказал, что мусульмане уважают его хозяина. Они проследили и догнали Коро. Эргеш дважды кинжалом проколол этого басмача. Все разбежались, Эргеш нанял арабакеша и спас мальчиков.
Я при сучае похвастался Эргешу, какой мой дядя Ислам важный человек и тетя моя Хатыма работник Шахринауского райисполкома. Ей подчиняется вся милиция! Оказалось, что Эргеш моего дядю знал еще на войне. Он теперь осторожно уговорил меня, пригласить моих родных сюда в гости. Папе тоже эта идея понравилась, мы с ним опять верхом на лошадях поехали в Шахринау. Я соскучился и очень хотел видеть там Ирика.
Вскоре они приехали поездом из станции Чиптура. Тетя Хатыма красавица и строгая такая. Дядя Ислам все еще носил военную форму. Он был стройный офицер. Другим я его себе и не представляю. На войне он командовал батальоном теперь тетя Хатыма командовала им как хотела. Землянка Эргеша была построена на уклоне, прямо напротив станции, где висело объявление с ошибкой «Продается картофель ядовая, здесь напОтив станции».
Папа молчал. Эргеш был весь на взводе от такой радостной встречи фронтовиков. Говорили они на секретные темы почти полушепотом. По таджикским обычаям сидели мы на полу перед раскинутым дастарханом. Сначала чай. Пьют по два глотка из одной пиалки по очереди. Это хорошо располагает к беседе. Дядя Ислам рассказывал то, что я от него уже лышал однажды. Я от его рассказов потерял всякий интерес к войне. Хуже чем к тюремным историям отца и ремеслухе Ахмета. Дядя Ислам Эргешу скорее жаловался, чем просто рассказывал:
- Приехал из штаба офицер, и угрожая наганом, ночью заставил меня атаковать деревню. Без разведки и без подготовки. Не смогли мы нахрапом взять эту деревню. Мне было жаль зря губить своих парней. Я атаку отменил, построил батальон, оказалось погибло девятнатцать человек убитыми.
Начали меня таскать по штабам с угрозой под расстрел. Повадились приезжать ко мне с ревизиями. Одному из них я сказал «Пошел ты к ибаной матери!». Он без обиды ответил просто «Вы оскорбили меня» и уехал. Начались совещания и заседания с обсуждением меня. Но был один справедливый политрук. Он как-то политически грамотно критиковал всех. Что он там наговорил, я не все понял, но помню что он все время повторял, что я единоначальник, и что мой батальон самый боеспособный. Он выгородил и спас меня.
Кончилось все тем, что немцы сами ушли из деревни, а мне наши за это дали орден. На нем кровь моих татарских парней. Парни были отличные! Однажды на снегу увидели они человек двадцать перепуганых немцев. Пока я не смог сообразить, что предпринять, мои парни догнали и покололи их на штыки.
Я молча подслушивал их жуткие воспоминания фронтовых будней. Под обстрелом лежали они в румынских болотах, « лежишь пол дня на одном боку, перевернешься, ждешь когда подсохнет одно плечо.». Про обстрелы из пушек солдаты даже песенку сочинили «Чатыр –Чатыр! Бах-Бах!». Погибших даже перестали считать.
Дядя Ислам всегда был в строгой военной форме. Стал я ему поливать из ковша, так себе левой рукой. Он сказал мне «Так поливают, только когда моют мертвеца... Если ты служишь человеку, то делай все честно, с плным старанием!»
Он всю войну прошел в окопах вместе с солдатами. И теперь здесь особо отметил умение хозяина строить такой уютный блиндаж.
На обеде Эргеш оказался колоритным рассказчиком. Слушая его, я то засыпал, то просыпался. А он говорил о делах проосто житейских:
- Война отравила всю мою душу!. Там кругом люди чужие, что немцы враги, что свои русские! Они и теперь стоя передо мной мешают мне жить. Страшна не сама война, а страшные люди, без чести и совести! Я спрашиваю пленных немцев, которые только убили женщину, «Ты человек или нет? Как ты мог это сделать?». И везде такие люди.
Он помолился, в небе у кого-то прсил порощения и зарезал огромную дыню. Он объяснил:
- Я люблю дыни. Даже ночью встаю и ем только дыню, чтоб вспомнить кем я был и кто я теперь. Всегда стоит перед глазами туркменский парень, который застрелился в карауле.
Дядя Ислам весь оживился. Этот непонятный случай он знал и всю жизнь терзала его неясность. Эргеш продолжил рассказ:
- Немец убегал. Мы поселились в новой землянке. Один из русских начал скандалить, что кто-то украл пайку его хлеба. Он у туркменского парня вырвал кусок и съел. Больше того старшина парнишку поставил в караул на ночь, как наказание за воровство.
Ночью я поднялся на блиндаж, парень стоит весь заплаканный. Я знаю, что туркмены народ горячий, решительный. Я испугался, подумал, как бы этот парень не наделал беды. Может он и гранату бросить в блиндаж! Я сказал старшине, чтоб меня поставил в караул вместо туркмена. Но тот меня и слушать не стал.
Под утро грохнул выстрел. Все выскочили! оказалось, что парень снял ботинок и пальцем большой ноги нажал на курок.
Я начал требовать наказания виновных! Никто меня не слушал, а эти двое стали меня подозрительно преследовать. Хотят меня убить, но боятся! Вконце-концов я направил автомат и скомандовал «Руки вверх! Или я сейчас выпущу на вас все семьдесять один патрон!». Отвел я арестованных в штаб, доложил все! Но меня никто и слушать не стал.
Я понял, как Эргеш и теперь не доверяет властям. Какое у него может быть доверие милиции. Не станут ли теперь эти гоняться за честным человеком, как было гонялись же они за моим братом.
Ахмет говорит мне:
- Этот зверь убил человека кинжалом в спину! Он должен сидеть! Это кулак-мироед!
В это время случилось землетрясение. Нас с землянкой мелко трясло и покачивало. Мне показалось будто через станцию с грохотом проносится груженный состав. Крышка чайника подпрыгивала со звоном. Куски лепешки разбросало по дастархану. Ахмет закричал «Землетрясение!» и мигом выскочил из землянки. Все сидели молча.
Эргеш заварил кок-чай и строго научно объяснил:
- Земля держится на рогах трех быков. Когда они устают или их беспокоят мухи, быки чешутся – происходит землетрясение.
Взрослые обращались друг-другу словом «товарищь», пацаны к мальчишкам обращались гордым словом «оголец!». Воробьев они величали «жидами» и целый день стреляли их из рогаток. Ахмет был всегда среди «огольцов». Он любил лазить по тополям и сбрасывать птичьи гнезда. Райцентр был весь в тени высоких деревьев. Птичий гомон даже заглушал советское радио. Колодцев небыло, воду пили из поливочных арыков.
Прибежали к нам «огольцы»! На станции случилось несчастье! Железнодорожной фермрой только что убило проводника товарного поезда. Дежурная моста тетя Ира Дударева плакала и ругалась:
- Как можно было остановить такой огромный состав! Я видела, как старик бежит по крышам вагона, от паровоза назад к своему месту. Я кричала и сигналила ему флажком, чтоб он пригнулся! И на последнем вагоне стукнуло его фермой прямо в затылок! Он торопился до станции успеть на свой пост.
Здесь уже был прокурор одноногий фронтовик татарин Султан-Гареев, друг нашего отца. Проводник в брезентовом плаще с капюшоном лежал навзнич на краю крыши рефрежаротора. Голова старика чуть свешивалась. С его затылка текла густая пенистая кровь, по стенке вагона и капала на шпалы. Милиционеры рулеткой замерили высоту, семь метров. Убитый горем прокурор возмущался:
- Какой-нибудь преступник построил мост с заранее запланированным убийством! Сделай он эту ферму на двадцать сантиметров выше и человек теперь был бы жив! Этот мост убьет еще массу народа! Куда пойдешь и кому что скажешь. И через этот опасный мост ходит масса народа. И, особенно опасно школьники из совхоза «Эфиронос» ходят в школу. Того гляди, попадут по поезд.
Прокурор заметил, как я его слушаю внимательно и стал рассказывать мне:
- В моем шкафу уже накоплены пачками Дела об убийствах этого моста. Незадолго до вашего приезда с крыши скорого поезда сбило курсанта военно-воздушного училища с его приятелем. Воды в реке было чуть больше чем «воробью по колено» и парни пролежали там до презда их родителей. Отец генерал приехал на дрезине. Потом я съездил в Ленинабад, разыскал свидетелей. Оказалось, что украли их чемодан и парни полезли на крышу искать и догонять.
Прокурор ошибся. Мы в то время были уже здесь. Видел я, как родители приехали на дрезине и как парни их лежали под прозрачной водой.
В блиндаж мы вернулись теперь в компании с прокурором. Предстоял интересный разговор взрослых татар. Здесь, в таком случае, будут говорить чистую правду. Разговор зашел о мальчиках . Парикмахер убийцей не считается. Он только пытался украсть и мальчики еще живы. Убитого Коро положили в морг до разбирательства. Эргеш ради таких важных гостей в небе опять у кого-то просил прощения и зарезал козленка. Разговор зашелся на совершенно опасные темы. Голод и войну называют «Период Военного Коммунизма». Властям нужен народ голодный, послушный. Продукты и товары эшелонами будут отправлять заграницу в колониальные страны, чтоб там поднять народ и уничтожить капиталлистов. Без капиталлистов начнется безработица. Голодный народ кинется наниматься в рабство. Начнется рабовладельческий строй. Марксизм-Ленинизм – это тот же мост с запланированным убийством миллионов народа. Наступают новые времена – богатая Америка теперь будет наш злейший враг!
***
Открылась пивная, так называемая «АМЕРИКАНКА». Разрешили печь и торговать тандырные лепешки. Построили таджикскую печь «ТАНДЫР». Сапожник дядя Йося открыл артель (напрасный труд. Что доброго сделают, все пропьют).
Ахмет опять спорит со мной. Его злит моя непробиваемость:
- Этот турок будет молиться и кому хочешь переpeжет горло, как козленку! Басмачи и теперь будут активизироваться против нашей власти!
Пошли мы в морг, исследовать труп Kopo. Он был весь в синяках, но следов ножа мы не обнаружили. Детям и клиентам взрослым он без мыла водой натирал головы и брил. Те пытались вырваться из его цепких лап. Мыло страшный дифицит, папа теперь бичам заплотит один кусок за рытье его могилы.
Прокурор точно установил, что этот басмач детей зарезал и насиловал. Женщина это видела и позвала милицию. Он милиционера ударил камнем в глаз, но тот был без патронов, так что не смог стрелять. Таджики толпой бандита тащили за руки за ноги к базару, его подбрасывали и били спиной об землю.
Папа, как народный контролер, договорился устроил меня на ученье к сапожнику дяде Йосе, который тут же научил меня кривым шилом шить тапочки. Сам он строчил заготовки. Ахмет отказался участвовать в его буржузном бизенессе. Напротив меня точал сапоги Ваня, старший сын тети Иры Дударевой. Вот его песня:
- Подтяжки лопнули, штаны спустилися и зашаталася железная кровать!.
Дядя Йося наигрывая на балалайке тоже весело пел:
- Скоро будут мужчин по талонам давать! Грамм по двести для каждой персоны!
Стали мы в «АМЕРИКАНКЕ» пить пиво. Дядя Йося говорил «Это конские ссаки!». Его жена, с ребенком на руках, приходила со скандалом забирала всю выручку. «Ишь какие! Чуть научилися и уже подавай ему десятку, полсотни! На карман!». Я же на съэкономленные деньги купил домой лепешку за пятьдесят рублей.
Братик Вани Гена Дударев устроился кочегаром в пекарне. Ночь не спит, зато сыт и домой принесет буханочку маме и сестренке Лиде. Иван подарил ему сапоги, которые если удастся надеть, то не удастся снять. Пришел Гена со скандалом:
- Вот этими самыми сапогами! Да этими голенищами отхлестать бы тебя по харе! Чтоб учился шить как надо!
Рядом за чайханой и ночлежкой был бассейн, называемый «ХАУЗ», и дощатая общественная уборная с глубокой выгребной ямой. Весь райцентр привык нюхать вонь оттуда. Доски прогнили так, что я хотя и чувствую себя легким, как пушок, но ступить туда ногой боялся, доски слишком прогнили.
Мастер наш обычно подшучивал надо мной. После обеда он читал газету, долго качал головой, комкал её и говорил мне, «Пойду-ка я этой газетой отдавать татарину долг» и уходил туда, где слишком прогнили доски.
Пришел оттуда Дядя Йося весь в фекалах и облепленый бумажками. Оказывается он, молодец такой, по русскому обычаю подтерся газеточкой ПРАВДА. Спрыгнул с полочки, чтоб застегнуться, и провалился с головой. Я его еле опознал! До сих пор не могу придумать, как сумел он выбраться из этой ямы «социализма».
Ваня перестал петь. Дядя Йося, придерживая штаны осторожно приблизился к его столу. От него падали густые капли на заготовки и фекалы стали растекаться, как вонючая кашица. Ваню вырвало, он выскочил из мастерской. Я побежал в чайхону звать бичей на помощь. Дядя Йося недурак, он сам сообразил и кинулся в бассейн. Лягушки прекратили своим кваканьем давать мощный концерт. Раньше, сколько мы их ни били камнями, им было всеравно.
Огольцы видели, как провалился наш дядя Йося, и со злорадством пришли позубоскалить. Среди них оказались лва злостных дразнильчика близнецы волосатые рахитики Гришка и Мишка. Ваня схватил их обоих за руки, - «Будете еще меня дразниться? А то вот счас измажу и кину вас к дяде Йосе! С лягушками!». Пацаны заплакали, изогнулись, Гришка даже лег на землю, - «Дядя Ваня , милый! Дорогой! Отпусти мы больше не будем!».
Как только они чуть вырвались из цепких рук Дударева, отбежали и стали дразнить, - «И-й-шак! Пар-раин! Килесина бака!». Отбежали немного и опять, - «Ий-шак! Парраин! Килесина Башка!!» (Это зачит, - «Ишак! Паразит! Скелетная башка!»))).
Окончание. «серия страшных рассказов».
***