Торговля шла бойко. Молодые бойцы рассчитывали на скидку. Бабки всё понимали и сочувственно отдавали им товар за полцены. Старший лейтенант Марьин стоял неподалёку на перроне и молчаливо курил. Смотрел он на эту картину с полным безразличием. За годы, проведённые на флоте, из него не получился морской лётчик, зато он состоялся как классный покупатель, психолог и политический, и общественный работник. За шесть лет, что он сопровождал призывников до конечного пункта, в пути не случилось не одного ЧП. Он умел находить общий язык с каждым. Сразу интуитивно выбирал нужный подход. Будучи, учась в школе, Марьин был активным пионером, потом стал председателем комсомольской ячейки. Всегда исполнительному и идейному юноше не хватало глубоких знаний, но это не удручало его. Володя Марьин имел поразительное свойство – никому не завидовать. Благодаря своей старательности и помощи родственников он поступил в военное училище. Потом окончил его, защитив диплом на тему: «История морской авиации на Дальнем Востоке». За что и был сослан туда начальством, служить в военкомате, отвечать за молодое пополнение, здоровье подкачало летать, а вот рвения было хоть отбавляй.
- Затарились значит бойцы – потирая запотевшие очки, сказал Марьин.
- Конечно товарищ ст. лейтенант, ведь последние дни на гражданке живём – пробормотал Парамонов. Глаза его светились. В руке он держал банку с самогоном.
- Вот что бойцы, два условия или всё конфискую на херь или культурно отдыхаем, под моим бдительным руководством и сильно не напиваемся. Понятно?!
- Как непонятно, что мы уроды что ли, командира своего не угостим. Мы и пиво взяли до фига – продолжал возбуждённый предстоящей пьянкой Парамонов.
- Все по местам до Перми ещё далеко, так, что бухаем культурно. Приставания к бабам отставить. Понятно?! Что надо отвечать?
- Так точно! – недовольно рявкнула толпа и повалила в вагон.
Марьин привык всё делать быстро. Пить спиртное тоже, особенно при стесняющих служебных обстоятельствах. До беспамятства он напивался только у себя дома в общаге с соседом, отставным подводником Сашкой Корнеевым, которого тоже не было ни кола, ни двора, ни копейки за душой. Оба холостые, они, бывало, много пили, пока не заканчивались деньги. А когда средства кончались, то его сосед, по старой дружбе, у бывших сослуживцев доставал торпедный спирт, слитый со стратегического боезапаса.
Расположились в одном из плацкартов. Марьин дал знак, что по каплям не пьёт. Поэтому Лещёв налил Марьину полный стакан самогонки, как он просил по-флотски. Все с любопытством смотрели на своего покупателя. Ждали тоста, а ещё больше рассказов, пояснений, ответов…
- За ВМФ бойцы – торжественно произнёс Марьин.
Все подняли стаканы и чокнулись с командиром. Ст. лейтенант в три глотка осушил стакан, откусив пол бутерброда с колбасой и пол солёного огурца – довольно закряхтел.
- У вас пятнадцать минут, а может и полчаса, чтобы задать мне вопросы. Только в тему и по существу. Понятно! – всегда резюмировал он.
Володя Марьин после выпитого стакана почувствовал себя важной особой, ему очень льстило, когда нуждались в нем. Вопросы действительно посыпались как из рога изобилия. Каждому хотелось знать своё будущее. Они придвинулись поближе. Картина напоминала проповедь Христа среди своих учеников, ибо все смотрели на Марьина, как на мессию, или спасителя.
- Товарищ старший лейтенант, мы идём не по своему призыву, а по- весеннему. Нам так в военкомате сказали, что недобор мы пополняем. Значит, нам не два, а полтора года служить? – задал самый больной вопрос Парамонов.
- Срок службы идёт от присяги. Как дадите клятву родине, так и счётчик пойдёт. Накололи вас «зелёные». А присягу, думаю, через месяц, полтора примите. Хотя зависит от командования, куда уж попадёте. Понятно?!
Ответ был шокирующим. Будущие бойцы негодовали, что были обмануты. Марьин понял по их лицам, и сразу захотелось успокоить встревоженных парней.
- Да ничего такого, отлетаете лишние полгода, закалённее будете.
- Нас по прибытии сразу в часть - пролепетал Славка Юдинов, облокотившись на гитару.
- Нет…. Сначала медицинский осмотр. Потом военная комиссия, распределят кого куда. Кого на коробку, кого на подлодку, кого на берег, кто посмышлёнее, того могут в штабе оставить. Дальше карантин, учебку пройдёте, там вас в караси и пропишут, после присяги и в часть отправят. Служить, служить и служить, как завещал нам… Тебя Парамонов и тебя Лещёв в морпехи скорее заберут, Одинакова, может тоже, хотя там, больше по росту отбирают. Здорово того сержанта ты в казарме сделал Лещёв. Я сразу догадался.
Серёга Лещёв засмущался и принялся сразу наливать по второй. Марьин взглядом отмерил количество, наполнявшее его стакан самогона. Самогон показался Марьину крепким и чтобы сильно не опьянеть на старых дрожжах, он остановился на половине второго стакана, стал больше закусывать.
- А дедовщина на флоте такая же, как в армии – скромно поинтересовался Парамонов.
- Деды на флоте не служат! Там она называется «годковщина». Запомните! Есть традиции, которые нужно соблюдать и уважать и амба! Понятно?!
Все сделали вид, что поняли двусмысленный ответ ст. лейтенанта. Но, в душе каждый понимал, что не осталось в армии и места, где не было бы этой самой дедовщины, и надежда на элитные войска, где она якобы отсутствует, становилась всё более иллюзорной. Иначе говоря, общий разум призывника побуждал быть готовым к скорым переменам в личности.
Выпили по второй за добрую дорогу. Марьин отхлебнул немного; он знал сколько, лишь чтобы поправить здоровье, прийти в норму. Зазвучали гитарные аккорды. Славка заиграл блатную, знакомую всем уличным пацанам песню о несчастной любви и зоне. Андрюха Коновалов вспомнил про Шумкова, всполошился и пошёл в соседний вагон позвать его. Задавали ещё вопросы: Как кормят на флоте? Какие есть законы? О кораблях и подлодках? Где престижнее служить на море или на суше? Дают ли отпуск? Марьин, конечно же, ответить на все вопросы не мог. Многих вещей он просто не знал, да и не хотел знать. Отвечал на некоторые только потому, что нужно было удовлетворить чуть ли не отчаянные просьбы ребят. Он чувствовал, как они нуждаются в этой информации сейчас больше, чем в хлебе насущном. Рассказывал так, как знал об этом от своих друзей – военных моряков или же, что видел сам. Истекли пятнадцать положенных минут на час больше. Марьину совсем надоело отвечать теперь уже на нудные для него и провокационные вопросы, но, говорить хотелось, и тогда он сам принялся расспрашивать ребят. Об их родных местах, о девушках, живущих здесь (сам Марьин никогда женат не был, поэтому куда бы он не приезжал с подобной целью, всегда живо интересовался местным женским полом). Рассказывали ему обо всём этом довольно сухо, примитивно, а душе хотелось красочных и остросюжетных историй, художественных описаний.
Виктор тем временем наслаждался обществом незаурядной женщины. Во время остановки они переключились на нейтральные темы. Говорили о силе и красоте моря. Шумков никогда не бывал на морях, поэтому Марина Николаевна, видя его любопытство, передавала подробно рассказы отца и собственные впечатления её молодости, когда они жили у моря. Она была ещё молода, ей было тридцать девять, но выглядела так, будто её специально загримировали для какой - то роли и припудрили тонкой корочкой, так схожей с серебристым инеем. Виктору так хотелось смахнуть этот «налёт», казавшийся ему неестественным и увидеть подлинную красоту этой женщины. Он представлял её в восемнадцать, в двадцать пять, в тридцать лет…. И каждый раз раздевал её и одевал словно, она была его натурщицей у себя в возбуждённом мозгу опьянённым её аурой волшебной непосредственности. Молодому человеку особенно понравилась история, которая случилась с ней в его возрасте. Он слышал её так, будто читал увлекательный рассказ, который делал Виктора свидетелем этих событий.
Коновалов резко открыл дверь купе. Двое пассажиров машинально обернулись и увидели своего третьего спутника с радующимся детским лицом.
- Витюха, пошли бухать с провожатым, вся братва самогон с пивом глушит – сходу, бесцеремонно заявил он.
Потом рухнул на сиденье и стал обниматься с товарищем. Шумкову стало противно и стыдно. Виктор тотчас возненавидел Коновалова за то, что он нарушил их душевную беседу, прервал великое удовольствие быть наедине и в обществе прекрасной женщины.
- Пойдём, давай, закусь возьмём, здесь его столько – мычал Андрей Коновалов.
Шумков вытаращил глаза на Марину Николаевну; они искали порицания происходящему, но получили одобрение.
- Присоединяйся к землякам Витя – усмехаясь, сказала женщина – Так начинается армия и хорошо, чтобы также она и закончилась. Учись понимать! Что? Как? Сколько? Мне скоро сходить. Помни, что у тебя всегда есть выбор в этом мире зла!
Шумков молча, кивнул на её напутствия. Как не хотелось уходить, как было жаль, что он больше никогда не увидит эту удивительную женщину. Женщину, чьих качеств, как он считал, нет у его матери. И, вдруг мелькнула неожиданная мысль, и на какое-то мгновение ему захотелось всегда быть в обществе этого человека как сына и как любовника одновременно. Они ушли, и красивая седовласая женщина прошептала - «бедный мальчик».
Виктор Шумков познакомился со всем составом своего призыва. В процессе разговора он много узнал о доармейской жизни ребят. Они показались ему простыми без блатных замашек и наглости парнями, с характерами не дурными и не жестокими. Ему даже понравились некоторые их рассказы о ПТУшной жизни, которые сводились к различным курьёзным историям, большей частью связанные с пьянкой, анекдоты, которые они рассказывали, заливаясь от смеха. Марьин больше не отвечал на вопросы, а спрашивал сам, так как, был весьма любопытной натурой, а ещё для него это был повод не скучать. Его холённое упитанное лицо двигало челюстями, а толстые губы блестели от жирной пищи. Ст. лейтенант Марьин показался Виктору добродушным, слегка глуповатым человеком. Поэтому, Виктор почувствовал себя самым умным человеком в этой компании и с долей этого преимущества охотно влился в разговор и пространно отвечал на вопросы человека в чёрной форме. За свои истории Шумков сразу получил от Одинакова прозвище «Сказочник». Виктор открыл им иной мир, который их до этого попросту не беспокоил. Он говорил не как учитель в душных стенах классов для занятий, а как сверстник, наделённый той же участью, что и они. Шумков научился интересно рассказывать, даже Марьин, любивший поболтать и слушать занимательные истории, поразился его знаниям и умением красочно описывать. Виктор искусно переходил с темы на тему, так, что у ребят сразу возникало желание спрашивать ещё и ёщё. Они спрашивали, и он отвечал, всё больше чувствуя себя нужным этой компании человеком. Теперь не Марьин – их «мать и отец» на время пути превратился в центр внимания, а худосочный с виду, неприглядный юноша, с блестящими глазами. Самому Виктору тоже хотелось влиться в их круг и быть своим человеком. Но, стараться походить на них и не отказаться от соблазна проявить своё превосходство, было сверх его сил. Многие стали понимать, что выглядят профанами, и, вскоре, перестали слушать Шумкова. Виктор часто заносился, даже не замечая этого. Он понял, что перегнул палку и сильно испугался, что оказался непонятым и непринятым. Уловив эту ситуацию, проницательный Марьин проиграл быстро нотки напряжения и переключил центр внимания на стол. Шумкову налили сто грамм, до этого он выпил не более того, только малыми дозами. Вообще, Виктор пить не любил и чокался в редких случаях: по большим праздникам и в знакомой компании. Сейчас другое дело. Отделяться было нельзя. «Я не в училище нахожусь, если там меня мало понимали, то здесь меня и вовсе никто не поймёт». Значит надо следовать толпе и быть незаметным» - подумал он, вспомнив какое-то древнее изречение…