Сытно поужинав и поковыряв спичкой в редких зубах, Иван Папко, неохотно поднялся со ступеньки крыльца и зашаркал калошами к сараю. Смеркалось, луна была на взлете, но фонари на столбах еще не включили. В поселке было сумрачно, тихо и безлюдно, ни мычания коров, ни лая собак, даже как - то не уютно, не привычно, для этого время суток. Будто бы и не в деревне живешь, а где - то в пустыне, в которой все букашки вымерли от палящего солнца.
Иван открыл дверь в сарай, нащупал выключатель, щелкнул, но лампочка, моргнув, издала змеиное шипение, побелела и обещала долго жить.
- Дерьмо китайское! - переступив через порог, сказал Иван и тут же получил в лоб черенком от скребка, которым чистят за скотиной. Черенок с треском высек искры из его глаз, оставив приличную шишку.
От невыносимой боли и обиды, он разразился такой отборной бранью, что даже кобель поджав хвост, забился в конуру и испуганно оттуда наблюдал за хозяином. Бросив ругаться, высказался:
- Да чтоб тебя! Ну, когда ж это кончится?! То ведро с водой на дороге оставит - влетишь в него, то помои разольёт, на ногах не устоишь, то на вилы напорешься - теперь скребок! Впору, как сапера, вперед себя её пускай. Сколько можно твердить одно и тоже: убирай инструмент на место, не разбрасывай вёдра, как об стенку горох… И дурой не назовёшь… И умной трудно… Не исправимая какая – то... Придется наверное, наглядно объяснить.
Морщась от боли, он потер шишку ладонью, зашел в сарай, взял скребок и прикинув на глаз ширину шага, а глаз у Ивана как алмаз, скажут мужики, сто налить, нальет сто, скажут сто пятьдесят, ни грамма больше, ни грамма меньше. Токарем работал, там с миллиметрами и микронами связан был. Тут сантиметры. Задача для ученика. Положил он скребок тютелька в тютельку на шаг жены. За двадцать лет их совместной жизни её утиные шажки с крупной широкой ступнёй, на глаз определить мог. Ухмыльнулся самодовольно, надеясь, что не ошибся в расчётах и бодро зашагал к открытому окну, громко, и тревожно, выкрикивая:
- Маруся! Маруся!
Высокая, нерасторопная, крепкая здоровьем и мощная телом Маруся, с ленцой которую ей не занимать, «даже разговаривая, она медленно будто её язык прилипает к зубам, тянула слова», одергивая подол цветастой юбки и жуя на ходу пирожок, вывалилась на крыльцо и недовольно сузив до китайского размера глаза, в промежутках чавкая, спросила:
- Что - о, случилось - то? Орешь как оглашенный!
- Да что - то телок плохо пьет, качается, никак захворал.
Жадная до всего Маруся, « порой из-за рубля, месяц Ивану косточки перемалывает», а тут теленок - шутка ли - не курица! А целое состояние в будущем, расстроилась и как утка переваливаясь с боку на бок, засеменила к сараю. Подбежала, резко рванула на себя дверь, шагнула через порог и тут же с воплем и руганью, зажимая лицо руками, с размаху ухнулась на спину приподняв облако пыли.
Иван, сдерживая смех от любительского кино, поспешил ей на помощь. Ухватил её под мышки и напрягаясь хотел поднять. « Сам он ростом не велик, да и в весе раза в три уступал». « Твою-то колоду! Во разожралась, хрен с места сдвинешь»! - подумал он в сердцах, но делал и говорил иначе. С трудом приподняв и вспотев как в парной, он нежно гладил её по спине ладонью, заботливо отряхивал от налипшей пыли и грязи и сочувственно заглядывая в её обезумевшие и мокрые от слез глаза, сам будто бы и не при делах вовсе, выспрашивал:
- Что случилось-то, моя ласточка?! Аль корова боднула?
- Какая корова! - недуром завизжала Маруся, брызгая кровавой слюной. В глазах ненависть… Сожрать готова. От её истеричного воя, залаяли собаки, заблеяли овцы, посёлок принял нормальный деревенский облик. Соседи по-выскакивали и с вопросами друг к другу, «не горим ли»? всматривались в темень улицы и с любопытством посматривали на их двор. - На скребок наступила! - вопила Маруся. - Разбросал тут! А на меня орешь! За собой следи лучше!
Иван молчал, не хотел накалять обстановку, а в голове мелькнуло: « Наконец - то дошло! Вот теперь подумает, хорошо это или плохо, получать скребком по физиономии или на вилы напарываться»! А Маруся, зажав разбитую, кровоточащую губу и забыв про теленка, пронося Ивана на чём свет стоит, пошла домой залечивать душевные раны и губу. Иван от удовольствия закурил и пуская кольца дыма в воздух, с усмешкой смотрел на удаляющуюся жену. Злости не было, даже жалко ее стало, « не молодуха все же с разбитою мордою - то ходить! А иначе никак… Учить то надо», – думал он. - Подобрал валявшийся скребок и по хозяйски, скрупулезно, осмотрел черенок, не сломался ли ненароком, делай после новый! Черенок был цел - Иван был рад. Зашел в сарай, отыскал на полке запасную лампочку, ввернул её и включил свет. Накормив скотину и почистив за ней, поставил скребок в угол как и положено. Немного подумав и выкурив еще сигарету, пошел успокаивать жену, да и ко сну готовиться пора, вставать - то на работу чуть свет.
Не прошло и двух дней, Иван с «величайщим удовольствием» наступил в огороде на грабли, брошенные Марусей в высокую траву. «За помидорой ходил».