АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Лагерь флорентинцев.
(Входят два французских дворянина и несколько солдат.)
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Письмо от матери ему вы передали?
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
С того момента минул час. Казалось, не письмо читал он, а держал змею, готовую его нещадно жалить. Он, прочитав письмо, в лице переменился.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Упрёки в адрес графа справедливы: женою верной пренебрёг и дамою столь милой.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
А пуще всех разгневался король, который не жалел щедрот для счастья графа. Я сообщу ещё одну пикантность, но знать о ней неможно никому.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Как только скажешь, так умрёт во мне. Я для неё могилой стану.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Граф во Флоренции девицу обольстил, известную своею чистотой. Он, плотской страстию влекомый, сегодня ночью честь её порушит. Граф подарил девице перстень родовой. В обмен на родовую честь желает удовольствие обресть.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
О, господи, как мы в грехах блуждаем, желаниям поддавшись, мы себя теряем!
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Самих себя же предаём и о позоре узнаем, быстрей, чем гнусной цели достигаем. Вот так и он, достоинство поправ, плывёт, порочным увлекаемый потоком.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Не омерзительно ли то, что сами мы – глашатаи преступных намерений?
Выходит, ввечеру его компании лишимся?
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Глубокой ночью он освободится, когда диетой страсти насладится.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Недалеко до полночи совсем, а мне не терпится предателя вспороть и графу показать его нутро, чтоб убедился он, насколько мерзок друг его фальшивый.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Допрос до графа не начнём: его приход послужит пленнику бичом.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Теперь, когда наш план готов, скажите, есть ли новости с фронтов?
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Я слышал, стороны намерены мириться.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Настал момент тому случиться.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
А коли так, что Руссильону делать?
Во Францию ли сразу возвращаться, иль далее отшельником скитаться?
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
По рассуждениям к его команде вас не отнесёшь.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Быть соучастником его? – да боже упаси!
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Его жена, паломничества ради, ушла из дома месяц-два назад, направившись в Сен-Жак лэ Гранд, где долг исполнила благоговейно. И там, поверженная горем, последний испустила дух, пристанище нашедший в небесах.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
А есть ли подтверждение тому?
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Из писем собственных сие и вытекает, где всё поведано правдиво до кончины. Оповестить о смерти собственной нельзя. Священник местный сообщил об этом.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Известно ль графу о её кончине?
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Он знает правду всю от слова и до слова.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Я радости его не разделяю.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Как иногда нас радуют потери!
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Как губим мы в слезах приобретенья! Его здесь за заслуги вознесут, на родине же – просто проклянут.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Как пряжу сучит жизнь – хорошее с плохим. Себя иначе думать не заставишь: хорошее плохим не очернишь, плохое же – хорошим не исправишь.
(Входит посыльный.)
Привет! А где же твой хозяин?
СЛУГА:
Хозяин герцогу нанёс визит прощальный. Граф поутру отбыть во Францию намерен.
С ним королю направит герцог благодарственные письма.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
И как бы много слов не посылалось – обида королевская осталась.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Нет королевской горечи забвенья.
А вот и граф явился.
(Входит Бертрам.)
Приветствую вас, граф! Давно уж полночь пролетела.
БЕРТРАМ:
Я совершил с успехом в эту ночь немало дел, когда б на каждое потребовался месяц. Простился с герцогом и свитою его, скорбя, свою жену захоронил, письмо графине-матери направил, где известил её о том, что возвращаюсь, отдал распоряжения к отъезду, но были и приятные моменты. Важнейший же из них ещё не завершён.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Коль дело сложное, а на носу отъезд, придётся, сударь, вам поторопиться.
БЕРТРАМ:
Боюсь, услышу я о том моменте и не раз, а потому законченным его считать
не в праве. Когда ж, однако, вы начнёте диалог шута с солдатом? Ведите мастера фальшивых совершенств, который пудрил мне мозги своими философскими речами.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Ведите же его. Галантный плут всю ночь промаялся в колодках.
БЕРТРАМ:
И поделом! Колодки после шпор – прекрасный приговор. В узде, надеюсь, держится достойно?
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Его колодки, граф, удерживают крепко. А коли отвечать по существу, то он ревёт как баба-неумёха, пролившая на кухне молоко. Приняв сегодня конюха за падре, он исповедался ему во всех грехах от дня рождения до самой каталажки. И в чём, по-вашему, он каялся сердечно?
БЕРТРАМ:
Он что-то обо мне упоминал?
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
В его присутствии признание прочтут и, если ваше имя упомянут, придётся вам терпения набраться и смолчать.
(Входит Пароль в сопровождении конвоя и первого солдат.)
БЕРТРАМ:
Чёрт подерни! Как умотали! Он обо мне сказать не может ничего. Но… тише!
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Повязанный пришёл! та-пОрто-тАрта-рОса.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Приказано внести орудья пытки. Будешь говорить?
ПАРОЛЬ:
Без принуждения признаюсь я во всём. А коли будете месить меня, как тесто, я неспособен буду вовсе говорить.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
акА муркА титА пуркА.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
титА пуркА акА муркА.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Вы милосердны к жертве, генерал.
Наш генерал велит вам отвечать на все вопросы, которые по списку перечислю.
ПАРОЛЬ:
Хочу ответить искренне, не мене, чем жить.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ(читает):
«Во-первых, пусть опишет конницу врага».
Что ты ответишь нам на это?
ПАРОЛЬ:
Шесть тысяч где-то дохлых лошадей, негодных для ведения боёв. Войска рассеяны, начальники – бездарны, клянусь вам репутацией и жизнею своей.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Как говорите, так и записать?
ПАРОЛЬ:
Ни дать ни взять – всё так оно и есть.
БЕРТРАМ:
Сколь дряни много в нём! Какой же он мерзавец!
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Вы обманулись, граф. Пароль – вояка славный, который говорить не уставал,
что вся теория военная в узлах бесчисленных шарфов его нарядов, а практика – за пазухой кинжал.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Мне франтик расфуфыренный не гож, где платье модно, а под платьем нож.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Так я и записал.
ПАРОЛЬ:
Страдая лишь за правду, говорю, что тысяч пять лошадок, может быть, и шесть на поле боя воевало. И здесь и далее поведаю лишь правду.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
И в этом он почти что прав.
БЕРТРАМ:
Меня он, право, этой правдой огорчает.
ПАРОЛЬ:
Людишки – дрянь, вот так и запишите.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Как говоришь ты, так и запишу.
ПАРОЛЬ:
Покорно, сударь, вас благодарю. От правды не уйдёшь – дрянь остаётся дранью.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ (читает):
«Разведать у него, как велика пехота». Что нам ответишь ты на это?
ПАРОЛЬ:
Будь это мой последний час, клянусь вам честью, истину открою. У Спурио, по-моему, всего-то полтораста, у Себастьяна, Жака и Кормабуса не боле. У Гвильтиано, Козмо и Людовика – по двести пятьдесят на брата, как у меня, Читофера, Вомона и Бенцио. Коль всех здоровых и больных объединить, то войско общее, клянусь, пятнадцать тысяч
человек не наберёт. А половина добрая из них так обленилась, что вылезти не может из сугроба.
БЕРТРАМ:
Что негодяя ожидает?
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Благодарность.
Спроси-ка у него ты обо мне и, как меня оценивает герцог.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Да, эта запись есть.
(Читает):
«Пусть скажет, служит ли в войсках французский капитан Дюмен, какого герцог мнения о нём, насколько честен, храбр и опытен боец и сколько надо заплатить, чтоб честь и храбрость воина купить». Ты знаешь что-нибудь о нём и что на это скажешь?
ПАРОЛЬ:
Прошу не сваливать всё в кучу, вопросы задавать по одному.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Знаком ли капитан Дюмен вам?
ПАРОЛЬ:
Какой он капитан? – Портняжка из Парижа. Был изгнан палками из мастерской за то, что пузом наградил девицу, немую дурочку шерифа, которая сказать не смела «нет».
БЕРТРАМ:
Нет, нет. Оставьте, уберите руки. Хотя уверен, что его мозги достойны ласки черепицы с крыши.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
И этот капитан у герцога Флоренции на службе?
ПАРОЛЬ:
И он, и рота вшей на нём - на службе государя.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Меня не вопрошайте взглядом, и вас паршивец этот упомянет.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
И на каком же он у герцога счету?
ПАРОЛЬ:
Известно герцогу, что под моим началом есть офицеришка паршивенький в отряде, о чём он письменно уведомил меня и посоветовал его комиссовать. По-моему, письмо владыки у меня в кармане до сих пор хранится.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Чёрт подери, сейчас его поищем.
ПАРОЛЬ:
При мне оно иль в куче прочей переписки с государем: не припомню.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
А вот какая-то бумажка, кстати. Её тебе прочесть?
ПАРОЛЬ:
Оно ли, не оно? - не знаю.
БЕРТРАМ:
Наш псевдо-переводчик молодец.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Великолепен в этой роли.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ (читает):
"Диана, граф - набитый золотом осёл"...
ПАРОЛЬ:
То не от герцога письмо, а упреждение Диане, прекраснейшей девице флорентийской, о том, что Руссильонский граф, мальчишка недалёкий и пустой, но очень уж развратный, преследует её. Прошу вас, сударь, положить письмо на место.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Ну нет, Позвольте мне его сначала огласить.
ПАРОЛЬ:
Я протестую, ибо смысл намёков честен и на защиту девушки направлен. Ведь граф, которого я знаю, опасный и распутный экземпляр. Он, словно, кит, который девственниц, глотает без разбора, как рыбёшку.
БЕРТРАМ:
Двуличный негодяй!
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ (читает):
«Когда клянётся, ты словам не верь,
Пусть клятву подтверждает златом,
А злато взяв, на подлинность проверь,
Любая сделка с ним всегда чревата.
Ты на суждения солдата полагайся:
Люби мужчин, мальчишек опасайся.
Граф – недалёк, но всё же – не дурак
Сулит он горы, а возьмет за так.
Как и шептал тебе на ушко:
Я – твой Пароль, моя пастушка».
БЕРТРАМ:
Его бы с виршами на лбу прогнать сквозь строй.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Так это преданный ваш друг. И полиглот, и воин бравый.
БЕРТРАМ:
Я более всего на свете не терплю котов. Теперь он для меня – котяра.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
По выраженью генеральского лица: охотно он бы вздёрнул подлеца.
ПАРОЛЬ:
Любой ценою надо только жить. Я смерти не боюсь, но должен жизнью дорожить. Не может жизнь моя быть столь короткой, уж лучше быть закованным в колодки. Я столько накопил грехов, что мне до старости замаливать их надо. Пожизненная каторга была бы мне наградой.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Средь палачей единых нету мнений. Зависит всё от ваших откровений, а потому продолжим о Дюмене. Он не в чести у герцога и смелостью не блещет, а что известно вам о капитанской чести?
ПАРОЛЬ:
Он, глазом не моргнув, яйцо из кельи монастырской унесёт. Насильем, грабежами он ужасней и страшней кентавра Несса. Не держит клятвы: здесь сильней он Геркулеса. Соврёт он так, что правда перед ним – дурнушка. Когда же он напьётся, за это с удовольствием берётся, то превращается в свинью. Уснув, он никого уж кроме простыней не опоганит. Об этом зная, пьянь бросают на солому. Нет более желания и слов о честности его распространяться. Всем обладает он, чем честный обладать не должен, а честный обладает тем, чем капитан не может обладать.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Я начинаю обожать его за это.
БЕРТРАМ:
Ты за слова его такие обожаешь? Не знаю более противных рож, он на кота всё более похож.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Насколько опытен он в ратном деле?
ПАРОЛЬ:
Был барабан его оружием, по правде говоря, он устрашал им трагиков английских. О доблестях его я более не знаю, но в той стране имел он честь быть офицером в городке Майл-Энд, где занимался строевою подготовкой. Я честь ему готов воздать, но этой чести негде взять.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Он в подлости своей неподражаем, за что и всеми обожаем.
БЕРТРАМ:
Кулак ему в поганый рот! И всё таки он - кот
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Коль честь его совсем недорога, меня он более уже не беспокоит, а сколько же его душонка стоит?
ПАРОЛЬ:
Продаст он за полушку право на спасение души своей и всех потомков, на веки вечные отрекшись от всего.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
А как оцените другого капитана, брата?
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
С какой он стати обо мне спросил?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Что скажете о нём?
ПАРОЛЬ:
Он ворон из гнезда того же: не так хорош, как брат, но превосходит оного обилием дурного. На свете нет трусливее его: при отступлении бежит, при наступлении дрожит.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Предашь ты герцога Флоренции в обмен на жизнь свою?
ПАРОЛЬ:
И герцога, и графа с конницей его в придачу.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Шепну-ка я об этом генералу. О принятом решении скажу.
ПАРОЛЬ (в сторону):
Нет, больше барабанщиком не буду! Как чёрт от ладана сбегу. Ведь барабанил я о храбрости и доблести своей, чтоб скрыть за шумом суть свою от юноши распутного Бертрама и не заметил, как в ловушке оказался.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Вам кроме смерти, сударь, нет пути иного. Кто предал тайны армии своей и очернил достойных граждан, для мира благородного утерян навсегда и должен, как считает генерал, быть предан смерти. Палач, лишай его главы.
ПАРОЛЬ:
О, боже, сударь, не лишайте жизни! Хотя бы дайте мне взглянуть на смерть!
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Увидишь всё в последний раз, с друзьями распростишься!
(Снимает с глаз повязку.)
А ну-ка оглянись, Не видишь ли знакомых?
БЕРТРАМ:
Привет вам, благородный капитан.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Бог в помощь, капитан Пароль.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Спаси вас, капитан, господь.
ВТОРОЙ ДВОРЯНИН:
Что, капитан, вельможному Лафе мне передать? Ведь я во Францию сегодня от отправляюсь.
ПЕРВЫЙ ДВОРЯНИН:
Не соизволите ли, славный капитан, мне копию сонета подарить, который адресуете Диане с характеристикой приятеля Бертрана? Уж коль я трус, то силой отобрать не смею. На этом разрешите распрощаться.
(Дворяне и Бертран уходят.)
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Вот вы и казнены, остался лишь камзол.
ПАРОЛЬ:
Найдётся ль сила заговора круче?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
Коль есть страна, где честь не почитают, в ней изберут вас королём бесстыдства. А я во Францию намерен возвратиться, чтоб рассказать о подвигах Пароля.
(Уходит с солдатами.)
ПАРОЛЬ:
Судьбе я всё же благодарен.
Будь гордым сердце бедное моё,
Оно б не вынесло удара.
И пусть не капитан теперь,
Но кто мне может помешать
И сладко есть, и сладко пить,
И почивать на лаврах?
Я жив, пока моё играет "Я".
В моих руках судьба моя.
Хвастун всегда судьбы боится:
В осла он может превратиться.
Меч - в ножны!
С правдой - распростился!
Обманом потчевал, обманом подавился.
Я разложу обман по всем карманам:
За всё плачу теперь обманом.
Каким бы не был злой мой рок,
На свете есть для каждого кусок
(Уходит.)