Квартира у нас была анфиладой. Идешь, идешь из кухни (она же прихожая) в первую комнату, во вторую, в третью… Я скиталась по этим залам и просила всех: «Почитай». Но всем было некогда. Сестра, застывшая над своей книжкой, высокомерно отвечала: «Я и так читаю». «Громко почитай» - не отставала я. Она хихикала: «Надо говорить – «вслух». Но я это слово запомнить не могла. Потом незаметно, играючи, я выучила почти все буквы. А букву Ю мне не показали. И я читала на карте в кухне: «Советский Со-ноз», пока мне наконец не объяснили, что Ю это не НО.
Девочка станет большой, когда перестанет плакать при слушании сказки про Дюймовочку. Я изо всех силенок держала слезы, но когда представляла, как Дюймовочка прощается с солнышком перед своим браком со злым кротом, водичка из глаз все же капала.
Помню свой день рождения – 5 лет. Я проснулась в куче подарков. Со мной лежала новая кукла, под подушкой – моя любимая открытка «Прибыл на каникулы». А в гостиной мы с сестрой обнаружили две новые книги с одинаковым названием «Детство». Это родители вернулись из Москвы. К чаю дали «московский хлеб» - несладкий, зато на буханку была надета бумажная ленточка. Завтраком нас кормила бабушка, родители еще спали. Сестра объяснила, что новые книги называются одинаково, но их написали разные авторы. Эту – Горький, а эту – Толстой. Я ничего не поняла. Какой горький?
Вечером были гости, я читала стихи, взрослые танцевали, а сестра заводила ключиком новоподаренного плюшевого морского льва, и пускала танцевать среди гостей. Но никто не восхищался этой остроумной затеей, и нас пораньше уложили спать, дав коробку конфет в спальню.
На следующий день я заболела скарлатиной и оказалась в больнице. Бабушка выплакала, чтобы и ее ко мне положили. Вот тут уж она мне читала!
Мне нравились первые главы «Четвертой высоты» про озорную девочку Гулю Королеву и арабские сказки. Лампа Аладдина не затмила все же родной Ковер-самолет. Еще я заметила, что русские сказки надо «раскусывать», а 1000 и одну ночь просто слушать и удивляться.
Отец хотел, чтобы мы любили и знали стихи. «Чем пахнут ремесла» Джанни Родари я рассказывала с удовольствием. Басни Крылова и стихи Маяковского запоминать не хотела. Из Пушкина чаще другого нам читали «Жених». (Три дня купеческая дочь Наташа пропадала). Почему таков был выбор отца, я не знаю. Еще он читал «Воздушный корабль» и, став уже взрослой, я с теплом об этом вспоминала. Благодаря этому, Лермонтов всегда был мне родным. Отец очень любил нас образовывать. Спросишь у него что-нибудь, он вместо короткого ответа дает целую лекцию. Это меня утомляло. Помню, я читала какие-то сказки, и в них фигурировало чудовище – див. Я понимала, что это чудовище, но все-таки спросила отца: кто это – див? Он взял у меня из рук книжку, поискал сноску. Ее не было, полез в конец книги искать примечания, их тоже не было, проверил, нет ли предисловия, его тоже не было, наконец, вернул мне книжку, объяснив, что это чудовище.
Я сидела на кухне, здесь мой дядя – десятиклассник Гена читал бабушке вслух рассказ «Смерть чиновника». Я слушала внимательно и сочувственно. Когда он прочитал последнюю фразу: «лег и помер», я не поверила, думала, Гена обманывает. Только зачем? Не поймешь их, этих взрослых.
В 1956 году мы уехали из города моего детства Томска 7 в Красноярский край и поселились в городе Боготол.
Крошечный поселок Варино. С десяток восьмиквартирных домов строится. Один из них с горем пополам сдали. Вот в него мы и въехали в двухкомнатную квартиру на втором этаже. Ира сразу обнаружила дырку в полу и пыталась переговариваться через нее с Милкой Мильграм, которая жила под нами. Ире за этот «телефон» досталось.
Зато от Мильграмов Ира стала приносить книжки. «Три толстяка» раздвинули мой мир, расцветили его. Девочка Суок захватила мое воображение. Но и она померкла перед Козеттой! Я словно побывала в трактире супругов Тенардье и сама видела доброго господина, купившего куклу бедной Козетте. Только одного я не могла понять: как, почему в узелке у доброго господина оказалось платье и чулки для девочки такого возраста, как Козетта?! Это ведь не сказка, а правда! Что за чудесный узелок! Мама сказала, что у Козетты есть продолжение и кое-что нам поведала.
Через три месяца романтичной жизни на Варино стройку свернули, и отца направили на Урал. Он уехал быстро, а мы через пару недель. Ехать в отдельном купе мне очень понравилось. Мы с Ирой все время стояли у окон, и она читала мелькавшие надписи на откосах вдоль железной дороги, то выложенные из камня, то написанные краской: «Слава КПСС», «Миру – мир» и т.п.
На первом уроке учительница Ольга Александровна после поздравления и знакомства предложила кому-нибудь рассказать сказку. Я подняла руку и с воодушевлением стала излагать приключения Аладдина. Прозвенел звонок, а я все рассказываю. «Продолжишь завтра», - пообещала учительница. Первый класс стал для меня первой мукой. Уроки чтения – из-за того, что я хорошо читала, уроки письма – из-за того, что я плохо писала. Это потом в первом классе, да и вообще в школе стали применять индивидуальный подход. Тем детям, кто уже хорошо читает, разрешили на уроке чтения читать свою книжку, а не водить пальцем по букварю и слушать, как другой, заикаясь и запинаясь, бормочет: зу-я, за-я, за-яц. Для меня было пыткой слушать это, я уносилась мыслями далеко, но учительница могла в любой момент поднять: Розен Галя, дальше. А я откуда знаю, с какого слова дальше. Мне делали строгое замечание, и я застывала от стыда и страха. С уроками письма тоже было горе. Писали мы перьевыми ручками, обмакивая их в чернильницу. Я ставила кляксы и писала столь неаккуратно, что самой было неприятно. Еще были уроки чистописания. Это красивое слово немножко утешало, чуть добрела учительница, но красивых букв моя рука не выводила.
Каждое утро ученики ждали первого звонка в вестибюле. Наверх, в классы путь преграждали стеклянные двери. Их уборщица тетя Тоня открывала за пятнадцать минут до урока. И вот я сижу на корточках у заветной двери и читаю вслух сказку. Рядом – открытая дверь в библиотеку. Я, увы, туда не записана. Нам объявлено, что первоклашки пойдут в библиотеку только в третьей четверти, когда научатся читать. И вдруг…о, еще не раз в своей жизни я встречу это счастливое, это чудесное «и вдруг»…