Рассказ мамочки.
Скорее... Ну, скорее же... Какой же он медленный, этот древний поезд. Может быть, на месте мне удастся выяснить что-нибудь о судьбе старшей сестры Доры и её семьи. На вокзал меня провожали сёстры Аня и Ева. Поезд «Киев - Львов», согласно расписанию, идёт всю ночь и прибывает во Львов около семи утра. Как только, после окончания войны, снова наладилось регулярное железнодорожное сообщение с западной частью Украины, я сразу же отправилась в древний город, где раньше жила Дора вместе со своим мужем Павлом и доченькой Фридой дошкольного возраста. Павел Черников был советским офицером, командиром пограничной заставы. Старшая сестра работала учительницей в начальной школе.
Вагон поезда переполнен, в открытом купе разместилось целых шесть человек – пятеро взрослых мужчин и я – Сима, младшая дочь Арона Фишера, студентка последнего курса педагогического института. Четверо моих попутчиков - обычные деревенские мужики неопределённого возраста в кирзовых сапогах и ватных, стёганых куртках. Судя по скупым, обрывочным фразам на украинском языке, они – сельские механизаторы, командированные своим колхозом в другой район для приёмки и освоения новой техники. От крестьян, как всегда, исходит присущий этому классу людей тяжёлый дух – гремучая смесь запахов дешёвого табака, давно не смываемого, застаревшего, трудового пота, вечно сырой обуви и грязных портянок. Этим людям всё простительно – ведь они самые тяжкие труженики, кормильцы всего народа. Нужно собраться и терпеть. Пятый мужчина в купе – военный человек, он тоже очень сильно пахнет, но по-своему – его коктейль состоит из запахов папирос, тройного одеколона и сапожного крема. Офицер советской армии, кажется, майор, держится особняком, за всё время в пути он ещё ни разу не улыбнулся и не поддержал разговоров с попутчиками. Тяжёлые ароматы мужчин сливаются с обычной атмосферой железной дороги: сладковатым смрадом туалета, острым душком хлорки и устоявшейся вонью старого, давным-давно заезженного вагона. Хилое благоухание моих дешёвых духов полностью потерялось в общем зловонии.
Не справившись с переработкой непривычных ароматов, я спускаюсь со второй полки и выскакиваю в тамбур, к открытому окошку. Здесь дышится полегче. За окном уже совсем темно, почти ничего не видно, только иногда мимо проплывают тёмные силуэты больших деревьев и каких-то непонятных для меня строений. Изредка мелькают яркие огоньки фонарей маленьких станций или освещения производственных объектов. Скорее... Ну, скорее же... Какой же он медленный, этот старый поезд...
– Мне бы нужно немного поспать, убить вагонное время, иначе я просто сгорю от нетерпения.
Павел погиб в первый день войны, но ведь вполне могло так случиться, что Дора и Фридочка всё-таки остались живы, ведь после войны стали известны случаи, когда простые украинские крестьяне спасали евреев от гибели. Хотя, если бы Дора была жива, то она обязательно бы вышла на связь со своей семьёй? Может быть, она нам всё-таки писала, а её письма до нас не дошли? Наша семья ведь только совсем недавно вернулась из эвакуации. Мне нужно, во чтобы это ни стало, попытаться заснуть... Возвращаюсь на своё место. - Как же мне теперь, в длинной юбке, снова забраться на свою полку, не привлекая мужского внимания?
За время моего отсутствия ситуация в купе успела измениться коренным образом. На откидном столике теперь устроился стандартный, деревенский натюрморт: начатая бутыль мутной жидкости, горка нарезанного сала на обрывке газеты, буханка чёрного хлеба, солёный огурец и несколько неочищенных луковиц. Натянутая прежде обстановка в купе теперь полностью разрядилась, все мужики сейчас заодно.
- Доню, будь добренькая, сидай з намы до столу, снидать, - предлагает добродушный, усатый дядька.
- Спасибо! Я совсем не голодна, да и мне спать очень хочется.
- Так не пойдёт, девушка. Мы тут за победу пьём, нельзя отказываться, - внезапно вступает военный.
- Хорошо, за победу советского народа и я пригублю.
Закрываю глаза, одним махом проглатываю немного мутной жидкости, дыхание перехватывает, я жадно глотаю спёртый воздух и спешно пережёвываю кусок чёрного хлеба.
В голове мелькает успокоительная мысль:
- Папа напутствовал меня в дорогу советом, чтобы я старалась не выделяться, была такой, как все окружающие. Сейчас мой отец не смог бы ко мне придраться...
Уже минут через пять куда-то исчезает тяжёлая атмосфера вагона, а мне самой становится настолько легко и весело на душе, что я даже рассказываю своим попутчикам о цели своей поездки во Львов. Теперь мне уже не кажется таким неудобным карабканье на вторую полку в присутствии пятерых мужчин. Взбираюсь на полку и мгновенно проваливаюсь в беспокойный сон. Мне снятся Дора и Фридочка, которые не признают меня, почему-то отбиваются от моих объятий и всё время куда-то убегают. Внезапно я просыпаюсь в полной темноте от резкого самогонного смрада прямо в лицо. Чужие, сильные руки шарят по моему телу, твёрдая опора вагонной полки куда-то ускользает.
- Что со мной? Кто вы такой? Зачем вы меня тащите?
Горячий шёпот прямо в ухо:
- Да, не бойся ты меня, дурочка! Я же твой защитник, победитель фашистов. Ты должна быть благодарна своему спасителю. Наши попутчики и многие другие пассажиры сошли в Черновцах. Мы с тобой почти одни в этом вагоне – стесняться тут больше некого. Я давно собирался попробовать евреечку, ребята рассказывали, что ваши бабы очень вкусные. Только не строй из себя целку, я всё равно не поверю. И не вздумай шум поднимать. Со мной тебе лучше поладить...
Сильные руки сначала бросают меня на нижнюю полку, а потом начинают уверенно, по-хозяйски, разбираться с моей одеждой. Рывок – все пуговицы блузки одновременно посыпались вниз. Новый рывок – порвался поясок юбки, ещё один – лопнула резинка трусов.
- Помогите! Люди, помогите...
- Да не кричи ты, дура! Я тебя сейчас заткну!
Жирные, толстые губы полностью забивают мне рот самогонным духом. Мне совершенно нечем дышать, кажется я умираю... Внезапно раздаётся щелчок выключателя – чик... Яркий, электрический свет. Женщина-проводник орёт благим матом:
- Да что вы тут делаете, в моём вагоне? Никак надумали любовь крутить! Грех то какой... Стыд после войны совсем растеряли, граждане! Общий вагон, постеснялись бы, товарищи дорогие! Принимайте-ка нового пассажира...
В отсек проходит ещё один военный с огромным чемоданом коричневого цвета. Я вскакиваю с нижней полки и, поддерживая на своём теле остатки одежды, выбегаю из купе.
Остаток ночи я провожу на ногах, в тамбуре вагона. Наскоро, кое-как привожу в порядок свою одежду. Бывалая проводница, не спрашивая ни о чём, охотно снабжает меня иголкой и катушкой ниток – она разобралась в ситуации, но не рискует затевать скандал с офицером. По прибытию поезда во Львов, я терпеливо выжидаю исхода из вагона всех остальных пассажиров. Мой неудачливый насильник, ни разу не обернувшись, как ни в чём не бывало, перебрасываясь словами с другим военным попутчиком, покидает вагон одним из первых.
Как проехать на улицу Ивана Франко мне объяснил дежурный милиционер на вокзале, который, для начала разговора, потребовал от меня предъявления документов. Служивый хмыкнул на мой растерзанный внешний вид, внимательно сверил фотографию в паспорте с моим лицом, проверил прописку, а лишь потом стал со мной разговаривать по делу. Обратный адрес «ул. Ивана Франко 128» был указан на всех письмах Доры, которые она регулярно присылала нам из Львова, перед самым началом войны. Под номером 128 оказывается самый обыкновенный дом деревенского типа, грязно-белого цвета, но от соседних хат его отличает небольшой флигель из сравнительно свежего красного кирпича, пристроенный справа к основному зданию. Дом и флигель крыты общей, черепичной крышей, местами, только над домом, поросшей зелёным мхом. Вся постройка окружёна полусгнившим, давно потемневшим, деревянным штакетником. Дрожа от волнения, я открываю калитку и устремляюсь к входной двери. В ответ на мой громкий стук, довольно быстро наполовину открывается массивная входная дверь и в просвете дверного проёма появляется силуэт высокой, седой, худощавой женщины в длинном, светлом платье и накинутом на плечи большом, шерстяном платке серого цвета.
- Чего потребно, млоди пани?
- Я ищу свою сестру, до войны в своих письмах она указывала обратный адрес этого дома...
- Як имя сёстры?
- Дора! Дора Черникова, у неё ещё маленькая доченька была пяти лет, Фридой звали...
- Я ведзалем твоя сёстра и ейного мужа, пана червоного командира. Я ведзалем дивчину Фриду. Они мешкали у нас в дому. Нема больше твоей сёстры и её дивчины на етом свеце. Сосед, Кривой Янек, выдал их германцам. Он указал пальцем германски офицеру:
- Жидивка, жона русского командира. Германцы их зразу живи заховали в земья. Янека русски золниеры после войны тоже вбили, он полицаем при германцах был...