Письмо
Расставляет ловушки смерть,
Если вдруг хоть в одну попаду,
Просто помни сейчас и впредь,
Что тебя лишь любил одну!
И блеск глаз отразит злая сталь,
Неизвестно кому повезёт...
А на сердце бушует февраль,
И сковал душу страх, как лёд...
Мне не страшен смертельный покой!
Есть лишь страх распрощаться с тобой...
(Мария Алфёрова «Перед дуэлью»)
«Машенька. Душенька. Радость моя.
Пишу письмо при свете свечей. Скрипит бумага от прикосновения пера или наоборот. Любопытная королева Ночь подкрадывается на цыпочках и заглядывает через плечо. Ай-я-яй, Ваше Величество, как не стыдно? Ты непременно улыбнёшься, прочтя это. Целую в ямочку на правой щеке, она всегда появляется при улыбке.
Как я стосковался по тебе и Николеньке. Вот сейчас смотрю в окно – стороной идёт гроза, сверкают зарницы. А я слышу звонкий голосок сына. Старательно подражая няне, он важно изрекает: «Илья Пророк по небушку ездит и стрелы пушщает». Ты не знаешь смеяться или что-то объяснять. И выбираешь смех, оставляя заботу об образовании сына гувернёру.
А помнишь ли, как в саду нас застал дождь? Мы спрятались в беседке. Ты вздрагивала от прохлады, а я, смешной поэт, декламировал:
Гроза. Как вызов тишине
Раздался гром. И створ небес
Раскрылся. И весь мир извне
За ширмой из дождя исчез.
Но это всё «презренная лирика», как сказал бы наш Эскулап. Руководствуясь советом сего типуса, по стечению обстоятельств доводящегося мне кузеном, я и отправил вас на воды. Нет-нет, я вовсе не сожалею об этом. Тем паче, что в письме ты сообщаешь, как окреп наш мальчик.
А вот сейчас ты нахмуришься, ибо я вынужден задержаться немного долее, чем мы предполагали. Не печалься, душенька. Как только разрешу дела с долгами батюшки, сразу прибуду к вам. Маменька и Лизанька передают привет...»
Тут сочинитель письма прервался, и, отложив перо и бумагу в сторону, вслух проговорил:
- Эх, Лизанька, голова твоя бедовая.
Думал ли он, всегда порицавший дуэлянтов, что примерит на себя их маску. И всё из-за родной сестры. Говаривал ведь маменьке: не по годам шустра девица. Та: дитё, мол, ещё, и рукой махала. А какое дитё, коль в свет выводить начали? Да, чего уж греха таить, он тоже более другими делами занимался.
Отец полтора года как умер, а кредиторы по сю пору появлялись. Игрок был батюшка, царство ему небесное. Дом городской, да имение не заложил - и за то благодарность. Николенька заболел, пришлось их с Машенькой на воды отправить.
Отговорки. Всё отговорки.
Поэт тряхнул головой, откидывая упавшие на лоб волосы. Взялся за письмо и вновь отложил в сторону. Не поднялась рука написать Машеньке, что завтра, вернее, уже сегодня утром, он дерётся на дуэли, защищая честь сестры. Слишком живо представил, как набежит тень на любимое лицо, наполнятся слезами глаза, задрожат губы. Нет, только не это.
Поэт вышел из-за стола, меряя шагами комнату и вновь возвращаясь мысленно к недавним событиям.
Он не сразу поверил, когда кузен предостерёг. На балу Лизанька была замечена за беседой с поручиком Н.
Сей поручик лейб-гвардейского гусарского полка проявил себя, как бретёр, гуляка и любитель дам. Правду сказать, в совращении невинных девиц Бретёр замечен не был. Но, как скептически выразился кузен, прозванный домашними Эскулапом: лиха беда начало.
По настоянию кузена пришлось расспросить сестрицу с пристрастием. Лизанька запираться не стала. От услышанного из уст дочери, маменька, тут же находившаяся, в обморок и упала. Врач под рукой, нюхательная соль тоже: быстро в чувства привели родительницу. Поэт слышал, как Эскулап ласково успокаивал страдалицу, мол, до беды не дошло, всего-то пара-тройка поцелуев, бежать с поручиком хотела, так ведь не сбежала.
Лизаньку срочно в имение деревенское отправили. Тётушку с дядюшкой в подмогу маменьке вызвали – надзор осуществлять за влюбчивой девицей. Тогда только Поэт успокоился. Тётушка маменьке не чета - генерал в юбке. Станет племянницу стеречь – не то, что гусар с лошадью, мышь мимо не прошмыгнёт.
Вспомнив тётушку, Поэт невольно улыбнулся. Воск каплями скатывался по свечам. Пламя словно исполняло загадочный танец, перенося на бал в сказочный дворец. Дамы, кавалеры, а вот и Машенька – словно плывёт над паркетом.
С улицы раздался шум, спугнувший видение. Поэт выглянул в окно – лихач на пролётке вёз припозднившегося пассажира. Мелькнула мысль: «Какой-то гуляка, а может, от любовницы едет».
Тут же вспомнился поручик, вознамерившийся сделать своей любовницей Лизаньку. Думал, видно, семья из мелкопоместных дворян, с рук сойдёт неблаговидный поступок. Ан, нет, голубчик, просчитался.
Поэт почувствовал прилив злорадства и удивился. Никогда ранее подобного за собой не замечал. Ярко во всех красках вспомнилась сцена в офицерском собрании.
Клуб располагался недалеко, достаточно было пересечь площадь. Как и ожидалось – Бретёр распивал вино в компании товарищей по полку. Услышав: «Милостивый Государь, я пришлю Вам своих секундантов», он на мгновение замер. Потом в глазах мелькнуло узнавание.
Видимо, сообразив, что его, знаменитого дуэлянта, вызывает штатский, да ещё и поэт, Бретёр захохотал. Как сказал бы Эскулап: заржал, как конь гусара. Поэт совершил неожиданный для самого себя поступок: схватил со стола бокал с вином и выплеснул содержимое в лицо смеющегося.
Бретёр смеяться перестал. Воцарилась мёртвая тишина. Затем поручик вытер лицо платком и восхищённо произнёс: «Вот ведь мерзавец!» Окружающие зашевелились. Гусар добавил:
«Принимаю Ваш вызов, сударь. Выбор оружия за Вами. Что предпочтёте?».
«Шпаги», - Поэт развернулся и направился к выходу, даже спиной чувствуя заинтересованный взгляд противника.
С секундантами помог кузен. Два офицера, считающиеся знатоками дуэльного кодекса, не раз участвовавшие в судах чести отправились к Бретёру договариваться о времени и месте дуэли. Вернулись они достаточно быстро и сообщили необычную новость.
После отбытия Поэта из клуба кто-то издевательски отозвался о нём. И тут же был вызван на дуэль Бретёром, заявившем, что в кои-то веки ему попался достойный противник, и он не позволит сию личность безнаказанно оскорблять.
Поэт, вспомнивший рассказ секундантов, прищурился и усмехнулся: Бретёр не знает о сюрпризе его поджидающем. «Ставлю сто против одного, что ему этот сюрприз понравится», - пробормотал Поэт, в котором неожиданно взыграла кровь батюшки. Он ощутил азарт и волнение. Такие же, как перед соревнованиями. Лучший выпускник частной школы фехтовальщиков месье Шарля, твёрдо следовал девизу: «Фехтование есть искусство наносить удары, не получая их».
Машенька смеялась над столь различными пристрастиями, напевая: «Стихи и шпагу я к ногам любимой положу». Машенька. Поэт вернулся к столу и дописал в письме несколько слов. Нет, не стоит пугать и расстраивать душеньку известием о дуэли. Если судьба будет благосклонна, он вскоре поедет к ним. А если нет – все смертны. Но он собирается жить ещё долго.
С улицы раздался шум подъезжающего экипажа. Время. Начинало рассветать. Поэт направился было к выходу, но вернулся и черкнул пару строк на чистом листке. Затем задул свечи, взял шпагу и вышел.
Заглянувшее в комнату солнце пробежалось лучами по листку и строкам на нём.
«Светает, и тревоги прочь
Уносит королева Ночь».