Павлик обнаружил голос в два года. Они гуляли с папой в лесу, и вдруг папа заметил, что сын довольно точно тоненько выводит: «На дальней станции сойду…». Когда мы ездили на юг, он любил с верхней полки смотреть в окно, напевая, но как только замечал, что на него обращают внимание, замолкал.
Как-то весной мы прихватили Павлика в хоровую школу к Грише на репетицию, и он очень понравился педагогам: «Какой хорошенький мальчик, давайте его тоже к нам». (Там очень смотрели на родословную, а ведь Гриша считался талантом).
Но я подумала: «Ну уж нет! Хватит с меня одного артиста. А Павлик будет инженером – вон у него какой интерес к машинам! И осенью отвела его на Станцию юных техников.
Теперь мы с мужем разделились. Я продолжала «пасти» Гришу в музыкалке, а папа водил Павлика на Станцию юных техников. Вскоре Павлик научился хорошо выпиливать лобзиком, и наша квартира стала наполняться фанерными зайчиками, белочками, утятами… Мы их раскрашивали, дарили знакомым, но количество фигурок не убывало.
Наступил второй год обучения. Другие юные техники конструируют, моделируют, а мой всё пилит и пилит. Мне обидно - уже пугаться начинаю.
Под Новый год мы разговорились с Дмитрием Сергеевичем, вот он и говорит: «Друг у меня есть, виолончелист, хорошо ребят понимает. У него сейчас как раз один мальчик уехал - место освободилось. Давайте Павлика к нему». – «Но середина года, конкурс…» - «Да ничего не надо, Олег Борисович так его прослушает». (Полагаю, что общего конкурса Павлик и не выдержал бы – он в такой массе ребят зажался бы, потерялся).
Надо сказать, желающих учиться на виолончели вообще было немного, потому что тяжело и неудобно носить большой инструмент. А мужу, наоборот, очень нравился красивый низкий звук, и он соблазнительно живописал сыну: «Она такая большая-большая…» - и руками показывал, чтобы увлечь.
На прослушивании Павлик отказался петь наотрез, встал спиной к учителю и к пианино. Но Олега Борисовича это не смутило. Он стал нажимать разные клавиши, спрашивал – выше или ниже, сколько звуков вместе… Павлик всё отвечал верно. И учитель сказал: «Я этого мальчика беру». На первые уроки мы ходили втроём. Гриша тоже увязывался, и у него, кстати, стало очень быстро получаться. (Учитель: «На уроки водят Павлика, а учится Гриша»). Дома за инструмент сел папа…
Мы принесли школьную «четвертинку» домой. Положили на стол, но Павлик даже ночью вскакивал: «Отодвиньте от батареи! Она рассохнется!»
Теперь я не могла уделять столько внимания Грише, да он уже в повседневной опеке и не нуждался. Более того - когда отец по работе уехал на год в другой город, а я на три месяца попала в больницу, мальчишки жили одни и ничего не пропускали ни в общеобразовательной, ни в музыкальной школе.