Когда мне было лет десять, меня вдруг осчастливили.
Ни с того, ни с сего наша соседка по даче З.Н. взяла и подарила мне чашку. Лично мне. Причем не просто чашку, а бесподобное просто сокровище – тончайшего фарфора ЛФЗшное, нежнейшее просто всё, в золотистых бабочках и тонюсеньких весенних веточках с только только распускающимися на них листочками, чудо.
ЛФЗшные чашки конечно всегда славились своей тонкокостностью, величавостью и элегантностью, но эта.... эта просто в разы превосходила все, что я когда либо до этого видела...
И это бесподобие взяло и вот просто так стало моим....
Язык мой от благодарности и восхищения на тот момент просто онемел и смогла юля лишь что-то невнятно-благостное ЗН в ответ промычать и с сокровищем своим на кухню умчаться. И там, поставив его на стол на уровень глаз, немо на него любоваться, и ошалело громко пыхтеть, и молча от счастья орать...
Надо сказать, что ЗН была не только и даже не столько нашей соседкой по даче, сколько ближайшей подругой и коллегой моей номенклатурной татарской красавицы-бабушки, ее же серым кардиналом, наперстницей жизненных и любовных неурядиц, жилеткой и просто хорошим человеком...
И, соответственно, бабушкина мудрая, тонкая, мощная и авторитарная длань тут же распростерлась и над этим ЗНовким даром...
Слегка обождав, пока схлынут первые бурные восторки и брызги и всплески радости, бабушка царственно и лишь слегка надменно вошла на кухню, прямо в самый гвалт ошалевших от роскоши подарка родственников, и волевым взмахом брови и легким ведением вбок плеча тут же поставила нас всех в известность, насколько же чашка нежна и хрупка, а внучка вот для чашки толстовата еще и неуклюжа. Аеще через пару мгновений было сообщено, что пока юля не в состоянии сокровищем этим нормально и бережно распоряжаться, чашка поживет в бабушкином буфете за стеклом, где на нее все, кому только пожелается, прекраснейшим образом смогут любоваться, но вот пользоваться, естественно, нини... Ведь не дай бог трещинки какие пойдут или еще что похуже... Так-то...
К бабушкиным маршальским замашкам все уже давным давно привычные были и никто даже и пикнуть не посмел, так что все тут же спокойненько себе с кухни рассосались и лишь я забилась в какой-то дальний угол и молча и ожесточенно погрызла пару минут собственный кулак, а потом заела все это несколькими смачными столовыми ложками вишневого варенья без косточек и прямо из банки и лишь потом слегонца так прихлопнув дверью отправилась восвояси к себе домой.
А чашка так и поселилась в бабушкином серванте, и бездельно и почти бездыханно там пылилась и лишь иногда грустно так поднимала очи к сервантному стеклуи беседовала о судьбе посуды и династий с хохломой и гжелью.
И изредка, когда бабушки дома вдруг не оказывалось, к ней заглядывала и я, и так с придыханием молча, вожделенно и не смея прикоснуться, пожирала ее глазами.
Но время шло, и потом я уже и заглядывать к ней перестала, ведь мы переехали на другой конец города, совсем другие интересы пошли, бабушка все глубже погружалась в пучины самой себя, да и забылось просто всё. Хотя вот любовь к вишневому варенью без косточек и прямо из банки столовой ложкой осталась. Да.
Лишь через много лет, когда внучка уже доолго жила в совсем других палестинах, а бабушка возьми да тоже уже пару лет как умри, я по какой-то редкой случайности очутилась в той самой квартире и сунула нос в один из ее пыльных допотопных шкафчик. И тут вдруг этот самый любопытный нос, а за ним и очки с глазами, внезапно уткнулись в самом самом дальнем шкапном углу под грудой аляповатой хохломы и чего-то еще подобного ярко-крикливого, во что-то нежное, тоненькое, белое, с проблесками розового и золотИнок. Сердце в немом узнавании стало колотиться все быстрее, а руки знали свое дело и лишь чуть-чуть дрожали, бережно разгребая и освобождая фарфоровую пленницу из ее темно-пыльного шкафного заточения.
Это и вправду оказалась она – та самая моя чашка с зарождающейся весной и бабочками. Еле еле дыша, укутала я ее какими-то тряпочками и бережно уложила в сумку. И так и везла потом всю дорогу дО дому, всё еле дыша и постоянно думая о ней и волнуясь – не случится ли чего сейчас, во время этой поезки наконец-то домой. К нам с ней домой. И иногда еще к ней туда в сумку поглядывала...
А чашка себе и в ус не дула, и прибыв к нам, еще какое-то время приходила в себя отсыпаясь и отогреваясь в лучах восхищения и струях теплой, мыльной воды, и ничего с ней совершенно не случилось. Несмотря на хрупкость и красоту, она оказалась очень морозоустойчивой, со стержнем, умеющей долго и крепко ждать, прочной и играющей на повышение особой.
Она и сейчас живет вместе с нами, и дочь и сын с таким же замиранием сердца и дыхания, что и у их мамы раньше, достают иногда ее с полки и разглядывают... долго-предолго... любуются...
А потом мы с ними размешиваем в ней шоколад из какао и мёда по рецепту с австрийской горы, немножко его остужаем и радостно потом поедаем. И угощаем всех вокруг. И все улыбаются.
а иногда еще чашка спускается вниз к гостям и дозволяет попить из себя двойной эспрессо.
вот такая она – наша ЛФЗшная ранневесенняя бабочная красавица...
юля
04:02:2013