А вот и Адишутский монастырь. А стены-то повыше, чем у князя Пахдана будут…
Едва беглец приблизился к воротом, сверху ему на голову опрокинулось содержимое ночного горшка.
– Что же вы делаете, изверги?! – вознегодовал мужик.
– Кто здесь? – над зубчатой стеной появилось заспанная физиономия монаха.
– Теперь и сам уже не знаю кто, благодаря вашим стараниям.
– Прими это, как искушение, сын мой! – монах назидательно воздел в верх скрюченный палец, – смирись и прими , как манну небесную!
– Да какая же это манна? Когда это дерьмо!
– Вижу порос ты грехом, как жаба коростой. Сквернословишь перед святыми стенами. Купи индульгенцию и ступай восвояси просветленным и очищенным.
– Нет у меня даже медной монеты! Чудом живым ушел!
– Плохо, сын мой. На пожертвования живет обитель сея. Каждый путник дар свой оставить должен.
– Да на мне рубаха одна!
Монах печально вздохнул:
– Скуден дар твой, но и он сгодится.
Мужик смиренно стащил с себя, пропитанную потом холстину, и бросил вверх.
Монах ловко поймал ее, принюхался и скривился:
– Скуден, ох, скуден.
– С кем ты говоришь, брат Фуфель? - лоснящееся лицо настоятеля похожее на шмат сочного сала заколыхалось над крепостной стеной.
– Помогите, святой отец! – взмолился беглец, – За помощью я пришел!
– Излагай, дитя мое! – тряхнул настоятель четырьмя подбородками.
Мужик, размазывая по чумазому лицу соленые слезы, поведал свою горестную историю.
– Лемуры это порождение дьявола, – согласился настоятель, – будет тебе помощь, сын мой. Только помощь наша это пост и молитва. Иди и ничего не бойся.
– Дык, а как же?
– Я немедленно устремляюсь на молитву! – возвысил голос настоятель. – Иди, дитя!
Мужик услышал, как настоятель уходя сказал монаху:
– Надо помочь несчастным. Запомни, брат Фуфель, отныне неделю изнуряю себя постом: не кушаю черную икру, оленьи языки и севрюгу… А рубашечку пусти на ветошь, в хозяйстве пригодиться.
Мужик удирал, шурша лаптями по монастырской щебенке….