Ретро во все века было в моде. Я уверен, что в бронзовом веке, каменные топоры составляли предмет зависти и, естественно, моды.
Человечеству свойственно боготворить все старое, старинное1, уже умершее или только еще умирающее. Видимо, это побочный эффект, заложенного в наше сознание, уважения к старшим, к предкам, без которого мы бы заботились только о своем потомстве, оставляя старых и немощных умирать с голоду. И, также, как мы пестуем своих больных слабеющих родителей, мы носимся вокруг всего старого, развалившегося, позабытого и никчемного. В разумных пределах это даже и неплохо, но, когда разумность теряется, прорастает мерзкая некрофилия. У русских, как и у большинства варварских народов, уничтоживших Античную цивилизацию и захвативших Европу, рамки разумности очень расплывчаты. Видимо поэтому мы и поклоняемся умершему Богу, верим в чудодейственность трупов (святые мощи) и, в довершение всего, выставили напоказ мертвую голову своего коммунистического вождя.
И как не стремимся мы вперед, как ни стараемся приобрести, что-то новое прогрессивное, чтобы, хотя бы на карачках, но вползти в будущее, нет-нет, да и дадим себе слабинку – притащим старинные вещи или порядки.
Вот так и мы – выросшие при электрическом освещении, в особенных случаях, чтобы подчеркнуть торжественность момента, возвращаемся назад, к свечам. Совершенно на задумываясь над тем, что наш, уже много лет как, электрический мир, попросту не приспособлен для этого. А главное – наше сознание ушло уже далеко вперед от этого, следствием чего становится порча мебели и одежды, ожоги, пожары и прочие неприятности.
Свечи, по жизни, я всегда недолюбливал и боялся – опасность незащищенного огня ясна любому, кроме совсем-совсем глупых людей. Но вот какие подвохи таит в себе, казалось бы защищенный, огонь от керосиновой лампы я толком и не представлял. До тех пор, пока…
…пока не приехал в Турки. В маленьких городах, равно как и в деревнях, электроснабжение всегда не на высоте. То мощность падает, а то и вообще отключается, особенно в непогоду.
В тот день весь вечер вокруг поселка ходила гроза, как кот вокруг сметаны. Традиционно для наших широт, что гроза собиралась весь день. То неожиданно хмурилось, то невесть откуда налетал свежий ветер, разгоняя солнечное марево, но буквально через минуту-другую все возвращалось на круги своя. Становилось снова солнечно, снова тепло и даже жарко. Но после обеда на горизонте замаячила темная полоска – верный признак будущей грозы. Она будто бы играла с нами – темная полоска перемещалась, то влево, то вправо, то становилась шире и темнее, то почти исчезала совсем, оставляя легкую облачность на самом краю горизонта. Творилось то, что называется в народе: «гроза играет».
Но все рано или поздно заканчивается. Часам к восьми грозе наскучило дурачится и она разразилась таким ветром и таким ливнем, что крыша загудела от дождевых струй, а окно затянуло молочной пеленой, будто бы туманом и изо всех щелей потянуло холодком. Потом громыхнуло, затем еще раз и еще… Гром становился все громче, а молния все ярче. Темнело… вечер заканчивался, а гроза продолжалась. Мы в доме зажгли свет и от этого за окном сразу стало совсем темно.
Сверкнула молния, озарив нашу комнату через маленькое окошечко после чего за окнами посветлело, причем как-то резко. Я даже сразу и не понял, что это выключился электрический свет. Судя по всему – молния, несмотря на громоотвод, попала в трансформатор, который висел на столбе прямо за нашим домом. Довольно распространенное явление.
Хоть я и был знаком с электрикой, но даже при наличии изоляционной штанги, в такой дождь, да и даже после него в жуткую сырость, соваться к рубильнику было бы настоящим самоубийством. Поэтому я решил, что нашей улице пора ложится спать, а сам вышел на террасу, поскольку заметил, что ливень стал ослабевать и скоро превратится в небольшой дождичек.
Я стоял и смотрел на свой огород, залитый водой, похожий на большую грязную лужу, на загончик для скота и думал – наколько же быстро все сохнет здесь – на стыке Саратовской и Тамбовской областей, в отличие от моей Москвы. Ведь после такого ливня у нас неделю бы не высыхала грязь, а здесь – завтра проснусь и не узнаю огорода – будет такой же как и в прошлое утро и лишь чуть-чуть влажная земля напомнит о прошедшей грозе.
Пока я, таким образом, рассуждал, стало совсем темно. Я забурчал, что вот электричества нет – спать еще рано, будь свет можно было малость и почитать. На что Иринка ответила, что есть заправленная керосиновая лампа, которой мама иной раз пользуется, когда в темноте выходит на улицу. Ведь в то далекое время, хоть фонарики и продавались, но батареек было не сыскать. Даже работникам Райпо.
Мы взялись ее искать и скоро, пыльная от долгого неиспользования, керосинка была водружена на стол. Это была настоящая керосиновая лампа столетней давности. Наверное она помнила иринкиного пра-пра-прадеда. В моем доме были керосинки, переделанные мною еще в десятом классе под электролампы. Но они были современные (то есть 1975 года выпуска). А эта штуковина, потемневшая от времени, прожила долгую жизнь. Она освещала избу еще в те годы, когда здесь никто и не помышлял о электричестве. Светила сквозь ужасы Великого Октября и Гражданской войны, и в разгул НЭПа, и в предвоенную голодовку, и в войну, и в послевоенную голодовку, и только буквально последние лет двадцать ушла на заслуженный отдых.
Хорошо, что у нас был какой-то чистящий порошок и мы в кромешной темноте, наощупь, начистили ее до свинячьего хрюканья. Я снял стекло и торжественно зажег лампу. Слабый огонек занялся и осветил террасу. Фантастика – от этого желто-желтого света неожиданно стало значительно теплее, по углам заметались длинные загадочные тени. Мы не привыкли к такому освещению – обычно горит верхний свет или настольная лампа с абажуром. Теней почти нет и, даже если есть - они статичны..
А здесь – огонек стоящий на столе, непрерывно меняющий, и яркость, и форму, превратил нашу террасу в театр теней. Минут пять мы просто любовались как колышутся наши тени на стенах, особенно, когда мы двигались. Удивительное зрелище. Но спустя некоторое время лампа разгорелась и стала светить ровнее, тени перестали колыхаться, но лампа слепила глаза. Убавить яркость фитилем не удалось. Вот прибавить - запросто. Фитиль был широкий, рассчитанный на сильный свет. Мы порылись на полках и нашли металлический абажур.
Надев его мы получили настолько уютное, настолько домашнее, настолько интимное освещение, что ничего читать уже не хотелось, а хотелось просто сидеть обнявшись и смотреть на теплый свет, на темный потолок с круглым пятном света, пробивающимся сквозь ламповое стекло, чем-то напоминающим луну, на ночь за стеклами террасы, на просветляющееся небо, подсвечивамое восходящей луной. И ни о чем не думать.
Это был пик омантичности – момент наивысшей красоты. Мы сели на лавку за грубосколоченный деревенский стол. Иринка прильнула к моему плечу, я обнял ее за талию и мы замерли, упивались красотой происходящего, своей молодостью и, неожиданно выпавшим на нашу долю, счастьем.
Но это было недолго!
Через некоторое время – началось…
… я заметил, что верхушка лампового стекла закоптилась и совершенно непроизвольно провел по ней пальцем, тотчас почувствовав сильный ожог. Черт! Мы привыкли к электрической лампочке, что она горячая, поскольку внутри горит спираль. Но плафоны у электроламп всегда холодные. Ну может быть и не холодные, а теплые, и даже горячие, но, во всяком случае, – рук не обжигающие. Я чертыхнулся и пошел отмачивать палец в холодной воде.
Аромат романтики быстро улетучивался. С болью в пальце я вернулся к столу и стал разглядывать лампу уже не как эстет-романтик, а как прагматик-инженер. В таком качестве я сразу же заметал, что из нее, помимо света, выбиваются еще и черные хвостики дыма. Приподняв глаза, несмотря на тусклое освещение, я заметил темное пятно на потолке. Господи, боже – еще и потолок мыть!
Романтика сникла, а потом исчезла полностью, будто бы выключили выключатель. Будничная рутина возникла передо мной как лик судьбы в оконной раме – мыть потолок!
Теперь керосиновая лампа уже не вызывала у меня никакого интереса. Моим желанием было потушить ее поскорее, пока она не закоптила весь потолок, и лечь спать. И тут-то я понял, что керосинка не лампа: щелк – горит, щелк – не горит. У нее есть регулятор яркости, двигающий фитиль вверх-вниз, но выключить лампу им нельзя, иначе горячий фитиль провалится в керосин и фиг знает чего там натворит. В старые времена существовали специальные колпачки на длинной ручке (тушилки), которыми накрывали фитиль и притушали его. Ирина даже помнила, что мама им пользовалась. Но сколько мы его не искали – найти не смогли.
Ладно. Пришлось тряпкой аккуратно снять стекло вместе с абажуром. Какие огненные! И стекло и абажур были попросту раскаленными. Чтобы не портить стол я поставил их на журнал «Наш современник», отчего тот сразу же начал тлеть, но, слава богу, не загорелся. Образно говоря – воды в нем было очень много. Мерзкий журнальчик, зато очень модный в то время.
Попытка погасить фитиль алюминиевой кружкой не удалась, поскольку она оказалась намного больше и фитиль продолжал гореть. Попробовав задуть керосинку как свечу, я убедился, что она не только горит, но и разбрызгивает вокруг себя капли какого-то горячего масла, которые обожгли меня до матерной ругани. Тогда, устав от бесплодных попыток, я придавил злополучный фитиль старой мокрой тряпкой, которая тотчас затлела и мне пришлось ее быстренько вышвырнуть на улицу. Но этого хватило, чтобы всю террасу заполнила вонь паленой кошки, от которого засвербило в носу и заслезилось в глазах. Ирина, не желая нюхать эту гадость, ушла со словами: «Только не спали весь дом!»
Когда утром я вышел на террасу, то ужаснулся – на потолке виднелась огромная черная клякса, отдаленно напоминающая осьминога. При свете дня грязи оказалось раз в десять больше, чем я видел ночью. Боже мой – подумал я – работа предстоит нешуточная.
Хорошо, что этим все и закончилось – дом не сгорел, керосинка не грохнулась со стола и не залила всю террасу керосином, журнал тоже не загорелся, зато из него можно было вынимать кружочки, прожженные стеклом практически до его середины. Вот только пропала кошка Ксюша и не разложила традиционных мышек на крыльце. Но тут я вспомнил о тряпке – конечно! Она же валяется радом с лесенкой. От такого запаха любая уважвющая себя кошка, забьется в дальний угол. Я вышел и закопал тряпку в дальнем углу участка, между нужником и скотным двором. Подействовало! Не прошло и получаса, как Ксюшка пришла за своим утренним молочком.
Про то, как мы часа три отмывали потолок, я умолчу. Каждый читатель представляет, что значит отмывать в деревенском доме потолок, сделанный из фанеры и покрашенный белой краской.
А мама сказала нам, что если хотите, ребята, романтики, то лучше зажгите свечи и при этих словах ее лицо как-то изменилось, стало нежнее, а глаза по-юношески заблестели – чувствовалось, что со свечами у нее связаны какие-то очень приятные воспоминания.
Но мы хором сказали – нет! Нам больше такой романтики не надо. Лучше посидим на берегу Хопра и посмотрим на луну. Вот это романтика!