Мы углублялись за отцом Виталием в центр Вильнюса по улице Максима Горького или дореволюционной улице Островоротской. Батюшка, как будто сбросил несколько десятков лет, и мы за ним едва поспевали.
Он торопился, казалось, позабыв о том, что у нас через пару часов отходит поезд в Друскининкай, так сильно он был охвачен неожиданной возможностью увидеть места, которые были ему дороги и связаны с тем или иным воспоминанием.
Долгожданное утреннее солнце создавало удивительно праздничное настроение. Все вокруг преобразилось и наполнилось каким-то новым таинственным смыслом. На улицах уже появились первые прохожие, торговцы открывали свои лавочки.
Не было привычной московской суеты – все неспешно куда-то даже не шли, а степенно направлялись – кто на службу в государственные учреждения, кто на службу – в храм, кто просто праздно шатался. А у нас была цель… цель, которую определял отец Виталий. Но мы не знали, успеем ли охватить по времени все, что он себе наметил. Отец Виталий был удивительно обходителен, учтив и мягок в общении, но если он брался за руководство, то руководил, как опытный стратег, блестяще, вдохновенно и жестко. Мы с радостью ему подчинялись, т.к. почти не знали Вильнюса, а путешествие с отцом Виталием в старую Вильну, делало наше знакомство с городом необыкновенно значимым.
Наконец, отец Виталий остановился у какого-то здания, приглашая нас присоединиться к нему нетерпеливыми и властными жестами. Мы, смеясь, « на цырлах» устремились к батюшке.
Отец Виталий стоял у дома, где в 1940—1949 годы жил русский философ, историк европейской культуры, профессор Лев Карсавин (вплоть до своего ареста НКВД) – один из особо почитаемых отцом Виталием богословов.
Батюшка с упоением начал нам рассказывать о вкладе этого необыкновенно талантливого ученого и богослова в историю русской религиозной мысли, а также о своей поездке из Жировицкого монастыря ко вдове Карсавина в Вильно в пятидесятые годы.
Отец Виталий после своего рукоположения в сан иерея (1944 г.) служил в Гомеле, а в 1945–1946 гг. по поручению архиепископа он уже возглавил организацию богословских курсов в Жировицком монастыре, впоследствии преобразованных в Минскую Духовную Семинарию (ныне — Минская духовная академия).
В 1945 г. священник Виталий Боровой был назначен инспектором и преподавателем истории Церкви в семинарии, в 1947–1954 гг. он был также секретарем ее правления.
Нехватка книг для обучения будущих пастырей в семинарии была катастрофической.
Здесь мне хочется привести отрывок из воспоминаний одного из учеников отца Виталия - протоиерея Петра Латушко - старейшего клирика Белорусской Православной Церкви, пример для нового поколения священнослужителей. В 1950 году он закончил Минскую Духовную Семинарию.
О своем пути в семинарию, о годах обучения и общения с отцом Виталием Боровым отец Петр Латушко вспоминает:
«...В 1947 году я узнал, что в Вильнюс из Москвы перенесены мощи Виленских мучеников: Антония, Иоанна и Евстафия. Я очень сильно захотел поклониться этим угодникам Божиим. Я поехал, помолился у мощей Виленских мучеников. Это паломничество стало для меня переломным моментом, и я решил поступать в семинарию.
После этой поездки я видел удивительный сон. Многие сны забываются, а этот я помню очень хорошо по сей день: на западе я увидел купол большого храма. Меня он очень удивил. Я глядел на него и умилялся. Повернувшись на восток, я увидел крест, как будто выложенный в два ряда из звезд, — они были так ярки, сияли, словно в зимнюю морозную ночь. Во сне я молился, у меня было необыкновенное вдохновение. После, уже взяв благословение у отца настоятеля, я отправился поступать в семинарию. Сначала доехал до Баранович, потом до Слонима, а там на вокзале нас встретила семинарская полуторка. Собрав всех приехавших, нас повезли в Жировицы. Когда наша машина въезжала в Жировицы, я увидел храм, который мне приснился. Меня охватило волнение — это был Успенский собор Жировичского монастыря.
Поступал я в семинарию в 1947 году… Конкурс в том году был очень большим. На момент вступительных экзаменов мне было всего 17 лет, но я не стал дожидаться своего совершеннолетия. Конечно же, я волновался, ведь было порядка 100 человек, желающих стать студентами семинарии, а еще и по возрасту не подхожу. Но Господь помог. Когда мы, проучившись полгода, ехали домой на Пасхальные каникулы, начальство потребовало, чтобы все учащиеся получили паспорта. К тому времени мне было уже 18. Паспорт я получил и сдал в семинарскую канцелярию. Через некоторое время меня вызывает ректор семинарии — архимандрит Митрофан (Гутовский) — и говорит: «Латушко, ты что наделал! Ведь за такую фальсификацию могут даже закрыть семинарию, наложить санкции, ведь мы не имели право тебя принимать, потому что ты несовершеннолетний». За это меня отчислили из состава учащихся".
А вот что отец Петр вспоминает об отце Виталии Боровом:
"Моим классным руководителем был отец Виталий Боровой. Он почему-то полюбил меня, хотя я не заслуживал такого внимания. И когда в начале нового учебного года я приехал восстанавливаться, он помог мне восстановиться на второй курс, убедив начальство, что я сумею догнать остальных.
Тогда учебников не было, и мы все конспектировали со слов преподавателя. Эти записи у меня по сей день сохранились.
Библиотека была очень бедной, но в то же время, тот, кто хотел учиться, учился, прилагая усилия, и добивался успехов, как мой друг К. Е. Скурат".
Здесь на некоторое время прервем воспоминания отца Петра ради небольшой ремарки: те, кто был близко знаком с отцом Виталием Боровым, несомненно помнят его домашнюю библиотеку, не умещавшуюся в комнатах его квартиры в Москве, а потому оккупировавшую все свободные пространства, в том числе и длинный коридор с двух сторон. Книгами отец Виталий дорожил, но все же охотно давал читать тем, кто проявлял искренний интерес.
Когда мы были с ним в Вильнюсе, разговор так или иначе возвращался к книгам – единственному пристрастию отца Виталия, и он с сокрушением говорил о том, что мало кто ему возвращал эти книги, прекрасно помня каждого «читателя» по имени. Но тут же благодушно добавлял с усмешкой: «Видно книга нашла «своего читателя»… до поры до времени»… Сам же он был человеком скрупулезной честности и ответственности и представить себе нашего батюшку (так мы его называли) «прикарманившим» чью-то книгу или другу вещь, было невозможно.
Итак, отец Виталий отправляется в начале пятидесятых, т.е. в то время, когда он преподавал в Минской семинарии в Жировицах, в Вильнюс. Он едет покупать библиотеку профессора Льва Платоновича Карсавина для Минской семинарии.
Профессор Л.П. Карсавин в конце 1949 г. был арестован за антисталинские высказывания. 20 июля 1952 г. Л.П.Карсавин умер от туберкулеза в инвалидном спецлагере Абезь, в Коми АССР. И именно к его вдове (а, возможно, еще жене) приезжает отец Виталий. Здесь очень тонкий хронологический аспект, который я пока не могу подтвердить документами о покупке библиотеки ( если они и были, то их постарались как можно скорее уничтожить, так как покупать книги, для только что открытой семинарии ,у врага народа - означало собирать головешки на свою голову). Таким образом, я могу только подосадовать на то, что в свое время не уточнила дату покупки у отца Виталия. Оправдаюсь лишь тем, что мы все же кое-что записывали на магнитофон во время поездки, а также я вела дневниковые записи ( и то, и другое пострадало при затоплении нашей семейной библиотеки – во время сильных морозов полопались батареи на чердаке нашего дома прямо над комнатой, где хранились книги и диски. Поскольку вода от нас просочилась еще на три нижних этажа, то cоседи, живущие ниже этажом, бросились помогать мне вычерпывать воду, отдавая предпочтение моему полу (а их потолку) и мало заботясь о книгах и дисках.
Какое- то время моя память хранила мельчайшие подробности нашей поездки, а также рядом был отец Виталий и …беспечная надежда на то, что у него всегда можно будет все переспросить… Не откладывай на завтра…
Я предполагаю, что покупка книг состоялась c 1951 по 1954 годы. Аргументирую это следующим:
- в своих воспоминаниях протоиерей Петр Латушко говорит о том, что книг катастрофически не хватало и они сдавали экзамены по лекциям своих преподавателей, в том числе и отца Виталия, лекции которого священник Петр до сих пор хранит, его годы обучения в семинарии - c 1947 - 1951 гг;
- появиться в доме репрессированного по 58 статье, да еще приобрести вражескую литературу - было равносильно подписанию смертного приговора самому себе – то есть отец Виталий не мог, руководствуясь здравым смыслом. появиться в Вильнюсе сразу после ареста Карсавина, то есть в 1949 г.;
- вряд ли семья стала бы продавать библиотеку, пока был жив Лев Платонович, так как надежда умирает последней;
- как мы помним из вышеизложенного, священник Виталий Боровой с 1947–1954 гг. являлся секретарем правления семинарии. А значит еще находился в Жировицах, хотя в 1953 г. уже протоиерей Виталий Боровой экстерном окончил ЛДА со степенью кандидата богословия, в сентябре 1954 г. был назначен старшим помощником инспектора академии и преподавателем истории древней Церкви, значит уже должен был находиться в Ленинграде;
- НО! единственным и мощным контраргументом выступает тот факт, что семью профессора Льва Карсавина сразу же после его ареста выгнали из университетского дома, где семья занимала профессорские апартаменты… жена с детьми еще могли найти себе приют, но перетащить огромную библиотеку с собой было практически нереально, даже если бы бывшие студенты Льва Платоновича помогли перетащить все книги, где найти помещение для их размещения?
Если руководствоваться этим последним аргументом, то имеет право на существование следующая версия: жене Карсавина надо было как можно быстрее продать библиотеку, так как семье не на что было жить и негде разместить библиотеку… по своим старым каналам ( отец Виталий, напомню, учился в Вильнюсской семинарии с 1929 по 1936 годы и, безусловно, имел там много знакомых, которые могли ему сообщить о библиотеке Карсавина), таким образом, он едет пока еще к жене, а не вдове Карсавина в 1949 году, чтобы вывезти библиотеку в Жировицы. И пока не доказано обратное, эта версия тоже вполне логична.
В любом случае эта поездка была крайне опасна, как для отца Виталия, так и для его семьи. И за меньшее сажали, а тут – просто, как говорится, человек сам напрашивается. Обмолвлюсь, что в моей семье в это же самое время находилось в заключении по одноименной 58 статье троюродная сестра моего деда Павла Николаевича Калитина - Елизавета Арсеньевна Калитина. Она же была и женой родного брата моего дедушки - Петра Николаевича Калитина. К тому времени был расстрелян двоюродный брат дедушки Павла - Николай Евгеньевич Козелкин, а Бийске и Барнауле находились по той же статье сестры Николая. Судьба Николая Евгеньевича Козелкина (молодого талантливого ученого – ученика академика Вернадского) оказалась удивительным образом связана с профессором Карсавиным, но в тот день, когда мы стояли перед домом Карсавина в Вильнюсе с отцом Виталием я об этом и не подозревала. Ничего не бывает случайного в жизни, поэтому я коротко напишу о Николае Козелкине в отдельной главе.
(Продолжение следует…)
-------------------------
фото: 17 октября 2005 года на фасаде дома в Вильнюсе (улица Диджёйи,1, так называемый «дом Франка»), в котором жил Карсавин в 1940—1949 годах, открыта памятная таблица из песочно-розового мрамора с барельефом учёного (работа скульптора Ромуалдаса Квинтаса) и с текстом на литовском и русском языках.