5
Как странно повела себя Эльза в глазах соседей! Она считалась женщиной серьезной, занятой, спокойно-вежливой и не очень разговорчивой. С нею здоровались, иногда советовались как с детским врачом (это был не ее участок), но в друзья ей не набивались. Удивляла тишина, царившая в их квартире. Из-за всех дверей слышались то детские крики или смех, то слишком громкая музыка, то семейные ссоры.
К Эльзе приходили гости, но даже тогда квартира казалась безлюдной. Разве что при старании можно было расслышать тихую музыку. Словом, отношения между Эльзой и соседями справа и слева были доброжелательно-ровными, хотя главное все обо всех знали. Эти знания и к Эльзе просачивались помимо ее воли, если учесть, что она ни с кем не сплетничала.
Она, например, знала, что соседка слева, Клава, выдав замуж засидевшуюся дочку Светку, завела возлюбленного, чуть старше своей дочери, а хронически полупьяного супруга выставила за дверь. Клава – женщина шумная, громкоголосая, энергичная, позднее всех соседей смирилась с мыслью, что Эльзу не удается приручить. У нее самой в друзьях числился весь подъезд – со дня заселения дома. И все свои семейные проблемы с дочкой и мужем Клава предпочитала обсуждать коллективно. Для этого годилась как лестничная клетка, так и балкон. Подробности влетали в квартиру Эльзы через открытую балконную дверь или окна, отчего та чувствовала себя соучастницей событий. Когда Светка терзала пианино в своем пионерском возрасте, Эльза слышала даже материнские подзатыльники под аккомпанемент этюдов Черни. Светка играла и рыдала, а Эльза за стенкой страдала за бедного ребенка. Клава поставила себе благородную цель – обучить девочку музыке и балету, как это было в моде, и не желала сдаваться перед упрямством глупой девчонки.
Именно о Клаве вспомнила Эльза, когда Нора заговорила о фортепьяно. А вдруг пианино до сих пор стоит без пользы? Ведь Светка бросила музыкальную школу еще во втором классе.
Странность поведения Эльзы, по мнению соседей, заключалась во всеми подмеченных переменах. Сначала – внешних. Пока вдова ходила с опущенной головой и глазами, одетая аккуратно, но бесцветно, ее жалели. Когда же Эльза надела костюм из темно-розового шелка и туфли-лодочки на маленьком каблучке, Клава ее не узнала.
– А что вы делаете возле чужой двери? – громогласно спросила она, останавливаясь позади Эльзы, открывающей собственную дверь.
Эльза обернулась, и Клавдия выпучила глаза:
– Это вы ?! Не узнала, богатой будете! Вам так идет этот цвет!
Обсудить событие Клава отправилась тут же к соседке слева – Алле Ивановне. Потом они вдвоем смотрели с балкона, как Эльза идет к остановке троллейбуса, ступая в своих лодочках очень осторожно.
– Бедняжка, – вздохнула Клава. – В театр, наверное. Оживает.
– Дай Бог! – перекрестилась Алла Ивановна, которой Эльза нравилась, но которую она слегка побаивалась.
Когда-то ее маленький сын, заболевший воспалением легких, остался по ее вине без нужного лечения. Алла, еще молодая мамаша, поила мальчика чаем с малиной и чуть не угробила, по словам Эльзы. Та слышала кашель ребенка и не выдержала – пришла к соседям узнать, в чем же дело. Там и обнаружила, что ребенка пора спасать от легкомысленной мамаши. Ох, как она рассердилась тогда! Как зло выговаривала, набирая номер «неотложки»!
Правда, потом Эльза извинялась за «слишком резкое поведение», но Аллочка запомнила: интеллигентная «врачиха» при случае бывает и сердитой, даже злой.
Подозрительную метаморфозу – сначала в одежде, а потом уже в поведении – обсуждали дворовые активистки с удовольствием.
– Смотрите, будто подменили, – говорил кто-то, отметив, что Эльза не просто мимоходом поздоровалась, а и расцвела улыбкой.
– Может, он ее держал в черном теле, а теперь...
– Глупости не говорите, – не выдерживала Алла Ивановна дурацких намеков. –Ей что теперь – заживо себя похоронить? Значит, появился интерес в жизни.
– Вот я и говорю: как подменили! В этом возрасте иногда старики тоже... того...
Эльза не замечала за собою внешних перемен, хотя и походка у нее стала легкой, и с лица исчезла гримаса внутреннего напряжения, а глаза ожили. Она продолжала жить без мысли о себе, но с тем удовольствием, которое внешне молодит.
И квартира ее тоже ожила, зазвучала.
– Радио провела, что ли? – бормотала на балконе Клава, с любопытством озираясь на чужие окна, за которыми пели красиво, под оркестр, но что-то уж слишком незнакомое.
А это Эльза купила магнитофон и раздобыла нужные кассеты – романсы в исполнении Казарновской и Хворостовского.
– Клавочка, у вас еще сохранилось пианино? – однажды огорошила Эльза свою соседку неожиданным вопросом.
– Вы надумали учиться играть?! – Эльза в ответ только плечами пожала. – Стоит еще, будь оно проклято! Столько места занимает! Хотела продать, так легче его скинуть со второго этажа, ей богу! Никому не нужно, а вывезти некуда.
– Зачем же проклинать инструмент? – обрадовалась Эльза. – Я куплю. Ко мне приезжает... внук.
– У вас есть внук?! Где ж он был все время?
По тому, как смутилась Эльза, Клава сообразила, что сморозила глупость. Но если соседке кажется, что выдумка с внуком похожа на правду, пусть так и будет.
– Вернее, внучатый племянник, – вдохновенно врала Эльза, уже понимая, что в этом мире без вранья не проживешь. Как можно объяснить тот факт, что она ради чужого парня готова разориться на фортепьяно и терпеть под боком игру? Только родная бабка на такие подвиги способна.
– Значит, у вас есть сестричка? – не унималась любопытная Клава. – С удовольствием продам. Сто гривень – не много? Старье все-таки.
– Двести.
Происходило что-то странное, да ладно, она, Клавдия, выудит правду из соседки, так замечательно ожившей для окружающих!
Уже к вечеру молодой сожитель Клавдии организовал друзей для переноски инструмента в соседнюю квартиру. Эльза разрешила им обмыть покупку тут же, на ее территории, и была очень щедрой и оживленной.
Денис в консерваторию поступил, о чем и сообщила Нора по телефону, едва ее друг вернулся из Харькова. Вторым замечательным событием стало открытие в городе собственной консерватории. Сейчас формировался преподавательский состав. Процесс сей был традиционно болезненным: чьи-то судьбы рушились, чьи-то жизни получали второе дыхание, кто-то кого-то подсиживал, кто-то о ком-то кого-то просил и своего добивался или не добивался. Смешались слезы обид с потаенным торжеством. Словом, все шло, как и водится в любом творческом коллективе, где эмоции довлеют над разумом.
Конечно, Эльза была далека от этих страстей, но и она, когда узнала, что в штат не попал педагог Дениса, Геращенко, расстроилась. Она уже знала от Норы, каким замечательным педагогом был Геращенко, сколько он сделал для Дениса. Ведь это Иван Николаевич, однажды услышав, как поет Денис, настоял, чтобы тот поступал в музыкальное училище. По рассказу Норы, Денис учился на эстрадного певца в культпросветучилище и о карьере оперного солиста даже не мечтал.
– Он о классике даже не думал! – рассказывала по телефону Нора Эльзе. – Представляете? С его голосом – и петь какую-то попсу! Правда, он обожал джаз, но... Вы много знаете известных джазовых исполнителей? Это хоть и здорово, джаз, но для избранных. А Иван Николаевич убедил Дениса (он его слышал на экзамене), что классический певец может петь и джаз, и эстраду, а вот эстрадный и джазовый певец вряд ли справятся с классикой!
Эльза такие разговоры обожала. Она бы слушала Нору часами, и, слава Богу, та была девушкой разговорчивой.
– Почему же вашего Геращенко не взяли в консерваторию?
– Характер у него ужасный. Не дипломат. Говорит правду в глаза, а кому это понравится? Вот, говорят, и высказал нашему ректору... Наверное, что-то о кадрах. У нас же есть и очень слабые преподаватели...
– Значит, он честный человек...
Нора помолчала, потом поправила:
– Неудобный скорее. Сам себе карьеру испортил. Теперь без работы останется. Он же в театре нашем имеет всего полставки. А семья, ребенок? Думать надо было. Ведь он ушел вообще даже из музыкального училища!
Эльзе не понравился такой прагматизм – все-таки Норе едва исполнилось двадцать два. Незнакомый Иван Николаевич стал Эльзе еще симпатичнее. Она всегда восхищалась чужой способностью поступать бескомпромиссно в ущерб своим интересам. За долгие годы работы таких она встретила немного – единицы, но они остались в памяти как укор ее собственной робости.
– Что же теперь будет? У кого Денис станет учиться?
– Не знаю. В классе моего педагога нет мальчиков. Пока. Моя Валерия Константиновна...
О своем педагоге Нора тоже могла говорить без конца, а Эльза слушать. Потому что выходило так: Валерия Константиновна, народная артистка, оперная дива со всесоюзной известностью, была непревзойденным педагогом и замечательной певицей. Рядом с нею никого Нора не ставила даже в мыслях. Теперь и Эльза поняла, откуда у нее возникло чувство узнаваемости при первой встрече с красивой «профессоршей». Да они с Борисом, хоть и предпочитали заезжих гастролеров-лауреатов, но забредали и в свой оперный театр. Молодая красавица с чудным меццо-сопрано была единственной из певиц, кого хотелось слушать. Теперь она не молода, но сохранила четкие следы красоты, да еще со всеми приметами интеллекта и внутреннего достоинства, приобретенного за долгие годы известности. Эльза, простая душа, демократичная в поведении с людьми, всегда тушевалась в обществе таких величавых женщин, чем удивляла мужа.
– Что с тобой? Ты сегодня рта не раскрыла за все застолье! – говорил он с ласковой досадой, уже понимая, что его любимая жена притихла в соседстве с какой-нибудь гордячкой. – Цены ты себе не знаешь!
Эльза себе цену знала, но та была действительно скромной. Господи, ну кто она такая?! Да врачей – пруд пруди, и хороших – тоже. А все остальное у нее в норме, без излишеств... Чем гордиться?
Телефонные разговоры с Норой оказались удовольствием дорогим. Когда ей прислали счет, Эльза ахнула. «Надо звать девочку в гости!» – подумала она, пока еще сомневаясь, что Нора согласится на такую странную дружбу.
Однако Нора охотно откликнулась на приглашение.
Вечер они провели замечательный, словно не было между ними пропасти лет. Нора рассказывала о своей чудесной семье, о том, как долго училась вокалу еще со школьных лет, вслух мечтала о будущем. А Эльза с таким вниманием слушала девушку, словно она родная внучка, приехавшая на побывку из сказочного зарубежья.
О Денисе Нора говорила с меньшим энтузиазмом, и Эльза пыталась понять причину этого.
- А у Дениса какая семья?- возвращала она Нору к более интересной для себя теме.
- Обычная. Папы нет, мама библиотекарь, сестра Дениса учится в школе. Скоро кончает. Короче, они нуждаются.
-Ну да, девочку нужно прилично одевать, парня-студента - тоже, - задумчиво продолжила Эльза. - А сколько библиотекарь получает - догадываюсь. И в общежитии жить не сладко, да?
-Но он все равно рвется из дому сюда., к нам в город.Отвык от дома, наверное. Даже короткие каникулы плохо переносит.
В голосе Норы угадывалось осуждение. Ей, девочке, обожающей своих родителей, это казалось странным.
- Свобода ему голову вскружила.
- Или любовь, - улыбнулаксь Эльза. - Может, из-за вас он и торопится сюда?
- Может быть, - пожала пдлечами Нора, и теперь в голосе ее слышалась гордость.- Знаете, что у нас хорошо? Взяток не дают и не берут. Здесь учатся одни бедные. Потому что поступить без таланта нельзя, понимаете?
Вот это Эльза как раз понимала! Как можно безголосому поставить высокую оценку?
- И все работают, потому что - сплошные бюджетники, на одну стипендию не проживешь. А еще - все в возрасте, вы заметили? Пришли поступать, когда открыли в себе талант. И многие поздно определились с этим. Как Денис. Только время потерял, поступая на исторический факультет два года подряд! А вы думали - он мальчишка? Ему счкоро исполнится двадцать три года! В такоми возрасте все уже семью заводят.
« Надо будет заменить мальчику семью, вернуть ему домашнее тепло, – думала Эльза, полагая, что ей это непременно удастся.- Подкормлю ребенка, уж очень он с тройный, даже худой".
Продолжение http://www.proza.ru/2013/02/04/162