Сидения повернуты друг к другу. Всё. Напротив меня – очаровательная бабушка, что пытается что-то вязать, тыкая спицами мимо ниток, куда-то мне в спину, в шарф машиниста. У машиниста началась икота, а я намеренно хлебнул воды, но ему этого не показал. Люди вокруг дышали и были этому рады. Некоторые, даже испытывали счастье. Было холодно, и волосы принимали во внимание надвигающиеся на них пальцы. Чудесно и почти ненавязчиво, пролетали в окнах соседские деревья, а иногда и слабые кустарники. То и вовсе - Люди. Разглядывать динамичные, но в то же время – статичные объекты, становилось всё труднее, от заезжающего уже за угол трассы, солнца. Оно катилось, словно не подозревая, что вот уже завтра, оно будет вынуждено освещать и самых тёмных личностей. А их было тяжело освещать. Да, некоторые всё же напоминали постоянно функционирующую лампочку, но таких было мало. В основном, это были не до бритые лица, либо же серые пальто. Предполагалось, что поезд прибудет с небольшим опозданием, но время вообще потеряло какую-либо значимость. Больше меня интересовал вопрос о содержании вредных веществ в толстых нитках, которыми пыталась вязать эта очаровательная бабушка. Ничего не подозревающая, она успела заразить моё тело, а так же – одежду машиниста, да почти и его самого, неизлечимой болезнью добродушия. Я вспоминаю, как от неё умер Иисус. Я чувствую, как эта болезнь растекается по моим венам, проникая вглубь даже самых крепостных клеток и жизней. Через два часа я покину этот поезд. Не вызывайте Скорою Помощь. Это бесполезно. Инфекция поражает гнев.