Иван

Сергей Вельяминов
    Она знала его звонок. Сначала, неуверенно длинный, а потом короткий, скорее, напоминающий предсмертный писк подбитого воробья, чем звонок в дверь. Иван возвращался домой и, как всегда, - ни с чем. Анна бежит к двери, вытирая на ходу руки, по локоть испачканные рыбьей чешуей. Она знает, каждая минута на счету – он давно весь обмороженный...

    Муж не входит, а скорее, вплывает в квартиру, еле удерживая в руках два тяжелых мешка с картинами. За спиной – рюкзак с различными приспособлениями и оставшейся провизией. Он вернулся с «Вернисажа», где безуспешно старается продать свою живопись. Продаётся всё и у всех, но только не у него... Это какой-то заколдованный круг и как из него выйти – вопрос открытый.

  - Иван, ну как сегодня?!. 

     Анна вопрошающе смотрит на мужа, который с большим трудом стаскивает с себя, задубевший на морозе, рюкзак.

  - Сейчас!.. - цедит сквозь зубы заледеневший муж.

    Иван роется в карманах старого полушубка, посиневшие руки не сразу нащупывают в самой глубине несколько скомканных банкнот...

  - Вот, по-моему, долларов двадцать... возьми...

    Он протягивает жене долларовые бумажки, как будто они жгут ему руки,   отчего хочется быстрей избавиться от них.

    Через некоторое время он лежит уже в ванне, совершенно не ощущая своего тела. Температура воды, в которой он прибывает, на много выше необходимой для нормального человека, но это его никак не трогает... Глаза его смыкаются, чувство блаженства охватывает всё тело. Обмороженные руки мерно покалывают, стараясь как можно быстрее пропустить кровь к кончикам пальцев. Те оживают, начиная слабо шевелиться.

    Что–то вспомнилось лето: август, Белый дом, танки и он, орущий во всю глотку, что фашизм не пройдет. И что «они» не понимают, что творят. Мелкий дождь смешивал грязь с кровью, вытекающей из ссадины на лице, но он не чувствовал этого – на его глазах вершилась история – рождалась новая свободная Россия, по крайней мере, ему тогда так казалось...

  - Вань, ты не заснул? Спину не потереть?.. - забеспокоилась Анна.

  - Нет, спасибо, я полежу ещё. - скорее прошептал, чем произнёс, муж...

    Ивану было стыдно, что он, мужик в расцвете сил, не может обеспечить семью. Да, он закончил «Строгановку», да высшее образование, но кому нужны сейчас его интерьеры, когда мир рушится, когда всё перевернулось с ног на голову. Хорошо, хоть педагогика спасает, конечно, на сто рублей сейчас не разгуляешься, да тут ещё и Анна в «декретном» сидит, как назло...

  - Вавилов, Иван?!.. Вот так встреча! Поди года два твою "рожу" не видел... Ну, как ты?.. что ты?.. где ты?.. чего такой кислый, как молоко вчерашнее. А-а ..., денег нет?.. Так это брат, у кого они сейчас есть, только если у воров и взяточников, которые прут, всё, что плохо лежит. С голоду не умираешь и то, - слава Богу!» - говорил Юрка, однокашник Ивана...

    Он дышал здоровьем и молодостью и был лет на пять моложе Ивана.

  - Слушай, пойдем, я тут "кафушку" открыл, дёрнем по одной, Анька и не заметит... Да, ты как?.. не развёлся ещё?..

 ...Иван и не почувствовал, как заснул в ванной. Хорошо, хоть захлебнуться не успел. Встрепенулся, сел, а воспоминания так и ползли в голову. Да, действительно так всё и было – именно он, Юрка Сухоруков и предложил ему, работать в «Измайлове»...

  - Ты брат, бросай своё "искусство", Ван-Гога из тебя всё равно не выйдет. Пора делом заняться. Я вот достаточно хорошо пристроился – акварельки «гоню», правда, на это всё год ушёл, прежде чем первые покупатели пришли, но сам знаешь - "без труда не вытянешь рыбку из пруда". Пока я свои пейзажи лепил, представить не можешь, сколько я дорогущей бумаги в мусорку отправил. Ты просто должен найти своё что–то и с этим выходить на «Вернисаж»...

  - Вань, открой дверь, я уже волнуюсь. Ты живой там?..- продолжала вопрошать жена.

     Она постучала в ванную комнату. Дверь скрипнула и приоткрылась. Муж, как сваренный рак лежал в ванной и тупо смотрел в потолок.

    За чаем Анна рассказала, как звонила Катя, старая её подруга и обещала привести завтра вечером заказчика – иностранца. Может, что купит. Иван обжигался чаем, вспоминая все эти бесполезные встречи, которые кроме как к выпитой бутылке «русской водки» и пустых разговоров ни к чему не приводят... Стало грустно. Но вечер следующего дня подкатил незаметно. Супруги пробовали убраться в комнатах, но ни чего толком не изменилось. Развал он и есть развал и как не переставляй вещи с места на место, лучше не станет. Плюнули...

  - Да ладно, подумают, что это не квартира, а мастерская, а для мастерской и так сойдет. Вот только сейчас картины красиво развешу и все эти порванные обои загорожу. Ну как Ань, класс?!.. - размышлял Иван, с веником в руках.

    Звонок в дверь прервал столь логичные рассуждения.

  - Это, "они", но что-то рано?.. пойди, открой и подержи их в прихожей – я успею закончить...

    Прихожая наполнилась звуками; иностранной речью, чьим–то радостным повизгиванием, но это конечно Катька, она не может без «щенячьих восторгов».

  - Ваня, к тебе пришли... - «предательски" прозвучал радостный возглас жены. – Катя со своими друзьями...

    Он нервно вытирал руки какой–то несвежей тряпкой.

  - Вечер добрый?!.  - сквозь "американский чииз" выдавил художник.

    Иван протянул руку молодому крепкому мужчине... Только потом, осознав, что тот являлся лишь телохранителем своего пузатого, всклоченного хозяина. А на английском Иван не говорил из принципа, считая русский, - самым Великим языком, на котором, по его мнению, должны были общаться все народы мира!.. Хотя сам имел вечный трояк по "русскому" на протяжении всего обучения в школе. Одно как-то успокаивало его, так это слова директора театра, в котором Иван имел счастье работать - «все истинные художники безграмотны» и это очень радовало молодого человека.

    Джек, так звали заказчика, долго рассматривал каждую картину. Трудно было сказать, что его больше интересовало, качество холста или живопись, но он дотошно изучал каждый подрамник, наверное, только не нюхал. Ивана это всегда бесило. Он достал, заранее приготовленную бутылку «Горбачевки» - «святое», какой иностранец откажется от такого. Сразу нашлись и рюмки, и тарелки с сыром и ветчиной. Выпили за дружбу народов – Джек повеселел, но это другое дело!.. Теперь хоть о чём–то можно было поговорить. Так и пошло всё по известному сценарию - как бы невзначай появилась ещё одна бутылка. Стали обниматься. Молодой охранник внезапно предложил обменяться женами, долго объясняя Анне, что на Западе это давно практикуют. Катька танцевала на столе, и никто не заметил, как из школы вернулся сын.

    Только наутро сильно болела голова. Иван допытывался у жены, сколько же продали картин и, главное, сколько выручили. Анна отнекивалась, но по лицу было видно, что немного...

  - Слушай, Вань, может быть, ты дома посидел бы с Ксюхой, а я на работу пошла, мне уже звонили несколько раз, они там без меня совсем зашиваются и пользы, для всех нас, больше было бы. А?.. Ну только не обижайся. Сам видишь, что–то не получается и Алёшка учиться стал хуже, да и я вся на нервах. Надо что–то делать... - начала разговор жена.

    Анна погладила мужа по голове, от чего он только больше скукожился.

  - Что, болит?.. - поинтересовалась она.

    Иван, молча повернулся к стене. Глаза устало сомкнулись, воспоминания стали вытеснять тихий голос жены...

 ...Он хорошо помнил тот первый день, когда впервые появился на «Вернисаже». Вместе с огромной толпой таких же «старателей» его вынесло на перрон станции «Измайловский парк» и потащило наверх по ступенькам, затем налево по аллеи, которая когда-то вела к стадиону, а сейчас являлась главной «тропой жизни и надежды» на то, что, двигаясь по ней, можно было заработать хоть какие-то деньги. Банально, но без них ни как, хоть сколько хочешь считай себя "великим".

    Да, он писал, он много писал. На многое надеялся, но совершая при этом, одну и туже тактическую ошибку – он писал своё, надрывая душу, выворачивая, её на изнанку. Он мечтал быть настоящим художником, а нужно было быть просто ремесленником и держать нос по ветру, чувствуя, что диктует рынок. Об этом ему часто говорила Анна, его жена, которая не витала в облаках, а твердо стояла на земле.

  - Слушай, давай так! Здесь стоит Филипыч, здесь я, а ты влезай между нами. - объяснял, новичку, Сухоруков.

    Юрий, завсегдатай, он царь и Бог. А Иван только делал свои первые шаги на этом поприще. Немного смущаясь, он стал потихоньку распаковывать вещи, искоса, приглядываясь к окружающим. Всё было незнакомым и чужим, пожалуй, только Юрка скрашивал картину одиночества.

  - Парень, тебе «прописаться» надо».  - ухмыляясь, произнёс Сухоруков, многозначительно глядя на друга - надеюсь, ты понимаешь о чём толкую?

  - Без проблем...   

    Иван шарил рукой в пустой сумке, наконец, нащупав, ускользающий от него предмет.

  - Вот!..

    Пили из пластмассовых стаканов, закусывали баранками – больше ничего не было. Солнце и свежий воздух добавили свою лепту. Иван «поплыл» после первого... Он вообще, редко пил, так по случаям..., в праздник какой, но чтобы вот так – стакан сразу, если только в юности и то не от большого ума...

    Как вечером собирал свой скарб и ехал домой, он толком не помнил. До дома было далеко, сначала в метро нужно было войти. Милиция не останавливала. Таких, как он, после «вернисажа», было много. Они мирно тащили свои пожитки, рассаживаясь в вагонах, иногда, тут же засыпали. Каждый мечтал, о будущих победах и признании... Но творчество эфемерно, а вкусы публики не предсказуемы. Сегодня покупатели клюют на белые берёзки у прудика, поросшего камышом, а завтра подавай закорючки под Миро или Кандинского. Что делать? Какой выбрать единственно правильный путь, вот, что волновало Ивана весь этот год, который он провёл в «Измайлово»...

 ...Он потянулся, взглянул на часы. Часы показывали полдень. Голова прошла, пора и вставать. На кухне записка от Анны – ушла в магазин с Ксюхой, - значит надолго.

   "Господи, как же люди каждый день пьют, какое же здоровье лошадиное надо иметь?.. Тут один раз переберешь, теперь неделю очухиваться будешь".

    Он раскопал в холодильнике старый кефир и жадно припал к стакану. Вроде стало легче. Надо что–то делать, но что? Опять эти цветочки «строгать». Как это надоело. У других приобретают такую чушь, на которую рука не поднимется писать.

    Иван подошёл к окну и взглянул во двор, тот ответил ему тополиным пухом. Было начало июня, то благодатное время, когда всё только начинается, когда лето впереди. Когда ты переполнен надеждой, что можно ещё что–то успеть сделать в жизни!.. Были бы силы, а умение найдется, но как же быстро пролетает это время, а с ним исчезают мечты. А жизнь незаметно утекает, как вода между пальцев, когда хочешь напиться из ручья.

    Назойливо звонил телефон...

  - Вавилов? Иван?..

   -Да...

  - Иван, это я, Анастасия, помнишь?  Ну, из главка, Анастасия Федоровна! Я ещё к вам в художественную школу на Щукинскую приезжала с инспекцией. Потом говорили много о том, как разгребать всё это болото рутины школьной. Помнишь, ещё в кафе сидели?..

  - Да?!. - с трудом начал вспоминать художник.

  - Ты чего такой не живой? Случилось что? Или так, депрессия глушит?..

  - Нет.

  - Ну ладно, с тобой видно, сегодня особо не поговоришь.  Есть очень приятная новость для тебя. Сосредоточься, только сейчас от меня вышла одна директриса - школы №7. Она умоляла меня найти стоящего человека, который смог бы открыть отделение живописи в их музыкальной школе, она реформируются. Теперь это будет школа искусств. Ну, ты понимаешь, кого мне ещё предложить кроме тебя, ведь ты всегда один и не можешь, чтобы кто–то тобою понукал, одно слово – личность. По рукам?! А то смотри, я ей уже пообещала, теперь дело за тобой.

  - Согласен.

    Иван записал телефон, надо было звонить. Он недоумевал, откуда взялась Анастасия в такой трудный час, когда дома кроме вчерашних трех сот долларов ни копейки. Это явно знак сверху. Он почесал затылок. Взял трубку. Набрал номер школы.

  - Алло, добрый день. Это Вавилов, Иван Сергеевич вас беспокоит. Я от Анастасии Федоровны, ну, из главка, которая... - достаточно робко, начал он.

  - А, это Ванечка. Я давно жду, когда же ты объявишься. - особо не церемонясь, начали на том конце провода.

    Этот «Ванечка» и сразу на «ты» с непривычки резанули ухо, но он решил промолчать...

  - Так, когда тебя ждать? Если можно, давай сегодня, дело неотложное. Пиши адрес...

    Иван, как в сомнамбуле шарил рукой по столу, в поисках карандаша. Затем, на подвернувшейся коробке с чаем, нацарапал адрес, который потом с трудом разобрал. Надо было идти и он, недолго думая собрался, вышел, плохо понимая, куда и зачем?

    Директриса, встретила его приторной улыбкой, выказывая этим всяческую благосклонность. Общение вела, как будто они давно знакомы. Вошли в небольшую аудиторию, напоминающую, когда-то брошенный старый кабинет. В ней стояли: стол, десять мольбертов, спрятанных в угол и несколько банкеток. Стул был один, наверное, для учителя и то, - сломанный.

  - Ну, вот Ванечка, мы и пришли. Это твой класс. Ты не смотри, что он маленький, стены всегда можно раздвинуть, вопрос совсем другой, учеников пока нет, а это уже твоя забота. Пиши объявление, вешай внизу, может, кто из музыкантов откликнется, так и начнёшь потихоньку. Месяца тебе хватит? Да, я о главном забыла, пока сто двадцать, а потом, как себя покажешь. Ладно? Ну, вот и хорошо, посиди, обдумай, с чего начнёшь и, как там говорят, попутного ветра. Давай Ваня, мне пора!..

    Он сел за стол, подперев голову руками и стал меланхолично рассматривать класс, а в голову лезли совсем другие мысли...

 ...Вспомнил свою мастерскую, в которой он работал с учениками. Кто-то поступал в институт, кто так, для себя, но всем было хорошо и уютно, пока не грянули перемены. Как-то, вернувшись в мастерскую, он увидел, что дверь не заперта, а изнутри раздавался ужасный шум. Он не сразу заметил рабочих за пеленой пыли, когда приоткрыл дверь. Удивлению его не было конца. Со стен сыпалась штукатурка, покрывая картины, испугано жавшиеся вдоль стен, толстым слоем пыли. Ему спокойно объяснили, что он здесь больше не «хозяин», если успеет за час вывезти свои пожитки, то пусть будет счастлив, а то они потолки начнут сбивать, и что лежит там, внизу и вдоль стен, их мало волнует. Так прораб распорядился!..

  - Неужели это и есть моя высшая точка?.. - думал Иван.

    Встал, прошёлся по комнате, прильнул к окну и с радостью заметил, что комната имела балкон. Он посмотрел вниз – обычный двор, обычные люди, спешащие по своим делам. Вдали можно было разглядеть станцию метро «Рязанский проспект». Всё банально и серо.

  - Нет, не всё так плохо, как кажется. Я знаю, в чём моё счастье! Вот если бы, от метро, до этого класса, протянулась очередь из одних учеников... И все бы они спешили записаться на мои занятия, а я бы стоял на балконе и смотрел бы на них, на солнце и кричал вовсю мощь – как же хорошо жить на белом свете! Вот это - да!..

    Размышления Ивана на этом закончились. Он отошёл от окна, как–то сразу сник, поймав себя на мысли, что и Манилов бы думал так же.

    Дома, Анна встретила мужа упреками – "она крутится, как белка в колесе, а он пропадает,- где, не известно, когда нужно хоть что-то по дому помочь,- его днём с огнём не сыщешь, – она не лошадь, чтобы пахать за всех"

  - Лучше я на работу выйду, от этого толку больше будет, а ты сиди дома с детьми, Ван Гог вшивый... - еле сдерживала себя жена.

    Она достала ворох неиспользованных талонов, что–то поискала, отложила талоны на водку.

  - Сходи хотя бы водку купи, а то слесарь приходил, я последнюю бутылку отдала. Чем теперь расплачиваться, спичками?..

    Шли дни... Незаметно пролетело лето. К сентябрю у Ивана набралась группа учеников – одни музыканты, но всё равно люди творческие... Он хорошо понимал, - такие продержатся не больше месяца. Ну, ладно, пускай хоть так, а там видно будет.

   «Вернисаж» в Измайлове ничего не приносил, кроме постоянной нервотрепки. По жизни Иван мог многое, но унижаться перед каждым, предлагая им «бред сивой кобылы», как он называл свои работы, - было выше его сил. С одной стороны, он хорошо понимал, что делает он и вся эта «измайловская братия», - просто чушь болотная. С другой стороны, ему каждый раз хотелось принести домой хоть какой-то заработок.

    Жизнь в «Измайлово» шла своим чередом: кто-то продавал, другие пили, третьи приходили от безысходности - хоть какие-то крохи заработать, но у них ничего не получалось, а кто-то и то, и другое, вместе. Летом некуда было скрыться от жары и «продавцы», изнемогая от палящих лучей солнца, прятались за своими же картинами, потеряв надежду, что их кто-то когда-то приобретёт. Лица их были красны и обветрены, губы в трещинах, глаза, постоянно просящие или очень угодливые, но чем не гладиаторы перед боем.

    Таким был и Иван, особенно когда он натягивал свой импровизированный тент над картинами, а ветер рвал из рук парусиновое полотнище, ему всегда казалось, что он капитан яхты идущей в кругосветку, но «маршрут» каждый раз был изучен до мелочей: сначала шли «быстроходы», по-другому, просто перекупщики. Они наскакивали как саранча на горох, быстро сбивая цену, но брали оптом. Отдать всё им, это значит потерять надежду, значит опять появиться дома с копейками в кармане. Надо ждать и все ждали... Основной «вал» приходился часа на два пополудни. Вот, когда сбывались основные надежды, но это не про Ивана. Он всегда, в это время, скромно сидел за своими работами и безропотно ждал... Ждал попутного ветра, но стоял мёртвый штиль. И так продолжалось полгода, а потом наступила зима, со своими трескучими морозами и снегом, который покрывал всё вокруг, в том числе и выставленные картины.

    Зима. Спасение от холода было до банальности простым – играли в футбол. Играли в валенках, в полушубках, с азартом до криков и мата, но потом все обнимались и шли пить водку, ну, а если за это время, кто–то ещё и «продастся», то «обмывание» длилось до самого вечера и тогда становится уже всё равно, продал или нет и сколько штук – это было вторично. Главное, что всё хорошо, что ты ещё достаточно молод и жизнь хороша, да и мороз сразу отступает на второй план.

  - Эй, парень ты слышишь, оглох что ли?.. - послышался чуть глуховатый голос.

    Окоченевший Иван не сразу понял, что это к нему. Перед ним стоял некто и что-то ему говорил с явно Кавказским акцентом.

    Оружие продаёшь?.. - продолжал подошедший.

    Замёрзший Иван даже не реагировал...

  - Слушай, я тебе говорю, ствол есть?..

  - Нет... - просипел Иван. Он не узнал своего голоса. Да и голосом это слабое шипение трудно было назвать.   

  - Как нет, слушай, меня к тебе послали, перестань дезу гнать?!.

  - Нет, сказал же! - уже "возник" Иван.

    И только сейчас до него дошло, что это блатной. Не было не испуга, да вообще ничего не было. Только мороз. Иван решил всё–таки поинтересоваться...

  - Откуда вы взяли, что у меня оружие?..

  - Хм, да я вижу, что не фраер!

    Молчание.

  - Ну, прости братан... не поминай лихом. Обознался видно...

    Странный человек ушёл. Иван стоял, мало чего понимая, что произошло. Подошли ребята.

  - Вань, это кто был?

  - Не знаю...

                - Не знаю, не знаю, а ты знаешь хоть, что наши танки вчера в Грозный вошли?!

     Иван много чего не знал. И то, что началась первая Чеченская война. А ранней весной этого года убьют Влада Листьева и то, что лихие девяностые только начинались, и то, что он уже больше никогда не придёт продавать картины в «Измайлово», а возобновит свою педагогическую карьеру, вернётся к тому, что, видно было, предначертано ему судьбой, но тогда он ещё не знал этого. Было просто холодно…

       2012г.*+к