Дар божий. Гл. 3

Людмила Волкова
                3

                Никогда до смерти мужа Эльза не страдала от депрессий. Может, ее выручало крепкое здоровье, нерастраченные нервы, чувство защищенности. Ежедневное общение с больными детьми и их мамами приносило, конечно, огорчения, порою –боль, особенно когда кто-то умирал. Равнодушием она не страдала. Однако о депрессии она знала лишь по медицинской и художественной литературе потому что, утешая других, надо самой держаться. Но вот после этой поездки Эльзу охватила тоска.
                Мир вокруг словно растерял свои краски, звуки и ароматы. То не было отчаянье первых месяцев после смерти мужа, когда жить не хотелось. Тогда – напротив – веселые звуки оскорбляли слух, яркие краски или чужой смех казались кощунством. А сейчас даже само нежелание жить было вялым, ни к чему не приводящим. Однако тело привыкло к своей жизни и потребностям – спать, есть, одеваться по погоде. Душа в этих ритуалах не участвовала, как раньше, когда от пищи, сна или  погоды можно было получать удовольствие. Телефон молчал, словно все знакомые разом куда-то уехали, и даже Мирра не писала писем. Книги не читались,  телевизор не включался. Надвигались очередные выборы Президента, и предвыборная вакханалия в газетах и на площадях ссорила соседей, разводила по своим словесным баррикадам родственников, а Эльза оставалась в душевном ступоре и даже не пошла голосовать. Соседка попыталась навязать ей свои политические страсти, но Эльза отмахнулась, ушла в свою скорлупу.
                Потом Мирра написала ей два письма подряд – короткие и деловые, где ругала немцев, Германию, желая, чтобы подруга не завидовала ее « счастью».
Но Эльза даже не ответила, понимая, что Мирре не нужно ее сочувствие, когда рядом семья и есть возможность побывать во Франции. Мирра писала, что скоро они организуют для Эльзы «гостевую». Но и это не разбудило души.
                Разум понимал, что это – ненормально, надо что-то делать с собою. Однажды пошла в церковь, постояла среди молящихся, перекрестилась, поставила свечку «за упокой», а вот « за здравие» ставить было некому. Никто не нуждался в ее заботе.
                Оставалась еще привычка гулять по одним и тем же дорожкам парка, по самым безлюдным. Это не приносило отрады. Весну она прозевала, та уже кончалась, лишенная всех своих прелестей. Иногда с Эльзой в парке заговаривали одинокие старухи, ища знакомства, но наталкивались лишь на вежливую улыбку. Возвращаться на работу не хотелось, да и не звали…
                Однажды Эльза после завтрака побрела по знакомому маршруту, пока не подозревая, что это ее Ангел-хранитель вдруг забеспокоился. Очевидно, срок Эльзин еще не пришел, надо было спасать больную душу. Тропинка плавно спускалась вниз, к Набережной, но один ее побег сворачивал круто влево и терялся среди разросшихся кустов сирени. Эльза с Борисом как-то раз из любопытства пошли по этой узенькой тропке, но та привела к довольно крутой ступеньке, за которой следовал целый каскад таких же – все ниже и ниже. У более легкомысленной Эльзы возникло желание все-таки спуститься по этому обрыву, но Борис сказал:
                – Не глупи, еще ногу сломаешь.
                И вот сейчас Эльза почему-то свернула налево. Она не видела увядших кистей сирени и не слышала их слабого аромата, а просто ухватилась за толстую ветку, чтобы удержаться на ступеньке. Потом ей пришлось чуть ли не на четвереньках карабкаться вниз, и все ее внимание было сосредоточено на старании удержаться. Со стороны это выглядело дико: пожилая женщина в брюках (хорошо, что не нацепила юбку!) и шелковой блузке сползает вниз, принимая самые причудливые позы. На альпинистку вроде бы не похожа…
                Поросший бурьяном пустырь принял ее в свои объятья, покрыв мелкими колючками брюки. Она оказалась в старом яблоневом саду. Раскоряченные деревья все еще цеплялись  за жизнь, подставляя солнцу крошечную завязь одичавших плодов. Справа шумела набережная Днепра, по ней в обе стороны катили легковушки и троллейбусы. Слева, на холме, призраками стояли двухэтажные дома из красного кирпича с выбитыми окнами и проваленными крышами. Мертвое царство отшумевшей чужой жизни…Оно вызывало грустное любопытство, какое испытывает живой человек к заброшенному кладбищу. Странно, что среди высокой травы вилась тропинка, хорошо утоптанная. Она вела вперед, мимо этой зоны запустения. И Эльза повиновалась тропе.
                Перед нею были задворки какого-то здания – солидного, в четыре этажа, звучащего, как оркестр. «Музыкальное училище», – догадалась Эльза, разглядывая  широкие окна, распахнутые прямо в мощные вязы. Во дворе (если можно так назвать проходное пространство между парком и улицами) было пусто, тенисто, под одним из деревьев стояла скамейка, наполовину сломанная. Эльза осторожно присела на край, смахнув пыль носовым платком. Звуки обрушились на нее, заставив улыбнуться. Из хаоса звуков то вырывалась законченная музыкальная фраза, исполненная духовым инструментом, то человеческий голос, распевающий вокализ, то мощный фортепьянный пассаж все перекрывал, то вдруг  прорывался нежный плач скрипки. Все это не раздражало Эльзу, напротив – заставляло вслушиваться, напоминало настройку оркестра перед концертом, уводило в далекую молодость…
                «Значит, есть и в нашем городе кто-то, посвятивший себя классике?» – удивленно думала Эльза, которой казалось, что это искусство в их провинции умерло вместе с Союзом.
                Вдруг чистенько запело сопрано, и Эльза с удовольствием прослушала незнакомую арию на итальянском языке.
                Она даже проголодалась, так долго сидела на скамейке. Не было сил уйти. Тогда она сделала передышку – обошла вокруг здания, определила, что  весь первый этаж занят под офисы и магазины. В одном она купила плитку шоколада и батон, потом вернулась на свою скамью. Немного посидела в тишине (перерыв у них там, что ли?)  И вдруг  из того окна, откуда недавно разносилось сопрано, раздалась любимая мелодия из «Демона». Кто-то превосходно играл вступление к арии Демона, а потом необычной красоты баритон запел: « Я то-от, которому внимала ты - и  в полуно - о - оч  - ной ти- и - шине-е…»
                Эльза замерла. Волнение нарастало в ней с каждой новой строчкой, возвращая ее в мир красоты и полнокровных человеческих чувств – пусть даже в страдание. В голосе была бархатная теплота и страсть одновременно. Такому объяснению в любви невозможно было не поверить. Эльза не считала себя специалистом, не знала, как называется этот баритон (а, может, бас?), не понимала, что такое кантилена и другие приметы профессионализма, но этому Демону она верила. К ее радости, прозвучал изумительный по красоте, но забытый романс «Как сладко с тобою мне быть». Композитора она не помнила. Кажется, это был Глинка...
                Домой она возвращалась уже по зеленой траве, где желтели одуванчики, в кустах возилась какая-то птичка, просыпая Эльзе на голову последний сиреневый цвет. Сквозь кроны деревьев синело майское небо, и сложный аромат растений, земли и близкой реки кружил голову... Немое черно-белое кино заговорило множеством голосов, окрасилось и задвигалось. Эльза улыбалась этому изобилию жизни, пока еще не осознавая своего спасения. До самого вечера она оставалась в этом праздничном состоянии духа, напевая про себя любимые мелодии. А в одиннадцать часов утра на следующий день она уже спускалась по крутой тропинке на свой «боевой пост». Хорошо, что вчера вовремя взглянула на часы, когда закончился «концерт». Теперь она знала примерное расписание уроков, и как хорошая ученица, не пропускала ни одного...

Продолжение http://www.proza.ru/2013/02/03/1831