- Возьми, Мишаня, крестик. Носи его. Не снимай. Он защитит и возвысит тебя. А снимешь – погубит, - дед протягивает внуку выточенный в виде креста камень с дырочкой. На нем выбит Иисус и буковки.
- Мелко написано, – говорит внук.
- Написано «Верую и уповаю».
- Верую и уповаю?
- Да. Крест хранит того, кто верует и надеется.
Слепой дед на ощупь помогает внуку надеть амулет и подталкивает его к клиросу почитать. Миша - пономарь при церкви.
- Надежда моя, - шепчет дед и крестится.
Через несколько лет при поступлении во Владимирскую епархиальную семинарию за послушание и сообразительность мальчика запишут под фамилией Сперанский, подающий надежды.
***
Семён махнул головой, сбрасывая со лба упавшую челку, и засмотрелся на солнце, устроившееся в ложбине меж двух великолепных возвышенностей. Их округлые, манящие очертания покрылись сиянием, и Сёма досадливо поморщился, прогоняя невольные ассоциации. Вновь взялся за лопату.
Четыре часа без перерыва. Рядом, тяжело дыша и отплевываясь от попадавшей в рот земли, ебашил лопатой Серёга Грякин. Сушь стояла адская, и скатившееся с неба солнце не означало ничего, кроме конца мучений, купания в реке, жратвы и отдыха.
Семен напоследок ударил по трухлявому дереву, и оно с треском провалилось куда-то в темноту.
Луч солнца лизнул клинок лопаты, проник в блиндаж, обнаружив там стены, лавки, присыпанные землей предметы. Сёма расчистил проход и пролез внутрь.
- Хряк, иди сюда! – заорал он из-под земли, вытаскивая фонарь. – Осторожно! – цыкнул на Грякина, задевшего плечом ветхое перекрытие. Тот замер.
- Чо тут? – спросил Серега шепотом, вертя головой.
Они уже неделю, как кроты, копались в земле, вскрывая замаскированные временем и травами блиндажи. Грякин устал, его тучная фигура заметно осунулась и ждала домашней пищи. Что искали? Какие-то личные вещи Сёмкиного деда, который тут воевал.
- Дед сказал, что перед наступлением оставил вещмешок в землянке. Ищи.
- Может, этот мешок сгнил давно, - продвигаясь на карачках, Хряк ощупывал руками землю. Вдруг заорал, и рванул к выходу. – Мы про жмуриков не договаривались.
- Вот долбень! А ты думал, тут живые? Снаряд как раз и накрыл их всех во время обстрела. Дед чудом уцелел.
- Чо орешь? Просто не люблю я жмуриков, - тоскливо упрямствовал Грякин.
- Ладно, вали наверх, я сам!
Семён Сперанский был тем человеком, которого хотелось слушаться. Кажется, он таким и родился: авторитетом с большими амбициями. Первые признаки исключительности проявились ещё в младенчестве, когда Сёма буквально изводил мать непрерывным ревом. Бедная женщина сходила с ума от беспокойства, а у сыночка только креп голос. Педиатры выписывали микстуры - дитя орало еще громче. А знающие люди шептали: «Это порча! Снять надо».
И тогда мать отправилась за помощью к одной ведьме. Вместо старушки в ветхом шушуне, дверь отворила ухоженная дама средних лет с длинным мундштуком в руке и огромными бусами на шее. Ребенок, до того оравший, вдруг смолк, заколдованный видом её длинных коралловых ногтей. Колдунья долго что-то шептала, водила руками, варила, жгла, катала яйцо, вскрикивала хриплым контральто и курилась, как копна подгнившего сена.
- Да не повторит сын долю отца своего, а внук деда своего, и все камни будут лежать в земле, а все пророчества да утратят силу свою, когда разверзнется темнота.
О чем шептала эта странная женщина, о каких камнях и пророчествах, мать не знала. Но с тем, что малыш «да не повторит долю» своего деда и отца страстно согласилась.
***
Продвижение чиновников царской России от четырнадцатого до первого класса обычно занимало около тридцати лет. Сперанскому оказалось достаточно - двух с половиной. Добившись места домашнего секретаря у знатного вельможи Куракина, уже через три месяца Михаил поступил на гражданскую службу и получил чин коллежского асессора, ещё через девять - был назначен надворным советником.
- Господи, помоги мне его дождаться, Господи, - сухими потрескавшимся губами шептала Элиза и с тоской глядела на темные окна. На грудь давил маленький каменный крестик, который Мишель оставил ей, боясь за исход родов. Муж был на службе. Повитуха суетилась подле постели, молилась, пришепётывая, крестилась на образа, роняя отчаянный взгляд на истекающую кровью роженицу. Но Элиза умерла. Перепуганная бабка, охая и причитая, заметалась, не зная, что предпринять, наконец, оставила новорожденную девочку рядом с матерью и скользнула вон.
Когда Сперанский вошел в дом, Елизавета уже остыла. Малышка проснулась от неосторожного движения отца, бросившегося к кровати. Тот не слышал её, не видел. Не смотрел на лицо жены. В разрез сорочки с креста на её груди каменным взором жег Христос, будто укорял в чем-то. Сперанский сорвал с жены крест. На бледной коже, как раз на том месте, где был амулет, остался темный след.
- Носи его. И не снимай. А снимешь – погубит, - вспомнил он слова деда и бросился прочь. Несколько раз убегал и возвращался в опустевший дом, как будто хотел найти Лизу живой, обманывался и вновь сбегал, пытаясь повернуть время. Наконец, заметил дочь. Взял её на руки и разрешил себе принять в сердце боль.
***
Дед Сёмы, Кирилл Петрович, не имел никакого отношения к великому реформатору Михаилу Михайловичу Сперанскому, но будучи Сперанским по существу, от латинского глагола spero, что значит, уповать и надеяться, верил, что имеет - и самое непосредственное. В юности он интересовался историей, и его поразила судьба стремительного возвышения Сперанского - сына сельского священника из Владимирской губернии, ставшего видным государственным деятелем и графом. Еще больше потрясло столь же стремительное падение царского советника. Кириллу во что бы то ни стало захотелось повторить судьбу Сперанского в лучшей её части.
В 1938 году он нарочно съездил в Ленинград, где в доме Куракина, на Большой Морской, жил его однофамилец. Там и познакомился со своей будущей женой. Тоже Сперанской, только настоящей, той, которая связана была родством с надворным советником, известным во всей России.
- Силу мужчинам нашего рода дает амулет. Дает тому, кто верит в него. Тех, кто не верит – наказывает, - рассказывала его новая знакомая Светлана и краснела от пристального взгляда молодого офицера, который пару часов назад защитил её от хулиганов и теперь был приглашен в дом и внимательно слушал историю о семейной реликвии рода Сперанских.
***
После изгнания бесов, малыш притих. Но амбиции никуда не делись. Он больше не орал, но добивался своего исключительно всегда, настойчиво и беспощадно, выматывая противника до последнего вздоха. Во избежание лишних проблем, мальчику многое разрешали, закрывали глаза на дикие проявления темперамента и позволили вырасти буйным придорожным сорняком. Хрупкая детская психика была свободна от тяжких родительских нравоучений.
Единственным взрослым, который умел находить с Сёмушкой общий язык и каким-то образом влиял на его воспитание, был дед. Человек военный, суровый и упрямый, на капризы внука не реагировавший и ни разу ему не спускавший. Дед был немногословен, но много возился с мальцом, рассказывал о прогрессивных начинаниях Михаила Михайловича Сперанского. И будто все время присматривался к парню, готовя к чему-то важному.
- Сперанские всегда умели добиваться своего.
- Сперанский работал по восемнадцать часов в сутки.
- Сперанский был вторым лицом в могущественнейшей империи.
- Реформы Сперанского были самыми прогрессивными для того времени…
Дед так часто об этом говорил, что маленький Семён вскоре понял, что быть Сперанским не просто круто, это просто отвал башки, как круто! И справиться со всем грузом такой ответственности может только сильный, умный и выносливый человек, которым Сёма и наметил себе стать. Дедова наука и баранье упрямство сыграли свою роль в формировании его характера и, в конце концов, дали бы развиться сильной личности. И все было бы хорошо, если бы внук однажды не задал деду вполне закономерный вопрос:
- Дед, а почему при таком выдающемся предке, сам-то ты работаешь сторожем в женской бане?
Дед вздрогнул, хотя давно ждал этого. Можно сказать, готовился к этому моменту долгие годы, храня посетившее его откровение для достойного слушателя. Он заперся с внуком на кухне и сказал:
- Если бы я в сорок третьем, перед наступлением не снял с шеи амулет, все могло бы быть по-другому. Я, дурень, вообразил, что крестик на боевом командире, обнаруженный в случае моей смерти, уронит честь советского офицера.
Дед вынул из планшетки потертую, нарисованную от руки карту. И показал обведенную красным карандашом точку.
С тех пор Сёма как с катушек съехал, поднял на уши друзей и знакомых и нашел заветный объект на реальной географической карте родины, чтобы, запасшись провиантом, лопатами и рабочей силой в лице Хряка, исполнить волю своего предка.
***
Кирилл Петрович когда-то и не надеялся, что станет обладателем магического талисмана Сперанских, тем более что наследником быть и не мог. Но охотно принял от Светланы, ставшей его женой, подарок и даже носил его какое-то время. Свято веря в магическую силу крестика. Уже в начале войны он сделал стремительную карьеру, став командиром полка, и пошел бы еще дальше, но в бою под Курском был контужен и отправлен в госпиталь.
С тех пор жизнь его пошла каким-то ломаным маршрутом.
В сорок четвертом его послали сопровождать поезд с депортируемыми крымскими татарами. Голодная весна, когда из еды только зелень, пробившаяся сквозь стылую брошенную людьми землю, битком набитые поезда. В товарных вагонах ехали не только взрослые мужчины, но немощные старики, женщины и дети. В тесноте, голоде, антисанитарии долгое путешествие стало для многих последним. На станциях Сперанский приказывал снимать с поезда трупы и складывать их просто на землю. Эшелон шел дальше, обезумевшие от горя люди, лишенные возможности похоронить близких, каменными взглядами провожали фигуры военных.
Однажды мальчик лет десяти, выскочил из вагона и побежал к матери, оставшейся на полустанке. Сперанский кричал ему вслед, но тот не слышал, поезд набирал ход, и кто-то из взвода сопровождения не выдержал и снял пацана автоматной очередью. Ребенок будто споткнулся о камешек, вскинул руки и упал, наигравшись вдоволь во взрослые игры.
После этого случая что-то надломилось в Сперанском. Он стал угрюмым и молчаливым.
Позже, уже в сорок седьмом, доля кинула его на борьбу с бандами на западе Украины. Хлебнул и там. Однажды ему и нескольким солдатам пришлось заночевать в одинокой хате на окраине какого-то села. Приветливая с виду хозяйка накормила гостей, уложила спать. А ночью взяла ребенка, узелок с вещами, закрыла свой дом снаружи и подожгла. Обгоревший, едва живой, Сперанский выбрался через окно. По состоянию здоровья был комиссован. Вернулся к жене и сыну. Но с тех пор больше ни во что не верил, ничего не хотел, будто сгорел в той злополучной хате вместе с товарищами. Долгое время работал слесарем на режимном предприятии. А, ушедши на пенсию, стал сторожем.
Старик много размышлял о своей жизни. И главную причину своих неудач видел в потере амулета Сперанских. Думал и о сыне-неудачнике, так и не сумевшем стать выдающейся личностью. И о внуке.
***
Прошло два года. Амулет вновь обрел своего владельца. И Сёма полностью предался провидению. Он бросил институт. Работать больше не желал, надеясь на чудесное действие волшебного крестика. Вслед за батей, втихую выпивавшим, тоже начал пить. Удача не спешила почему-то.
Сегодня деду исполнилось девяносто. Внучок с утра злобен и весел.
- Ну чо, дед, поздравляю! Ты мне только скажи, чо твой гребаный талисман ни шиша не действует? Ты чо, надул меня?
Дед захрипел. Он уже два месяца не вставал. Ни с кем не разговаривал. Отходить собрался.
- Чо молчишь? Я узнал, что у Сперанских в роду только дочь была. Так кто ж из нас граф Сперанский, хрен ты собачий? - он выругался и сплюнул.
Собрав последние силы, дед поманил внука пальцем. Тот наклонился. Висевший на шее крестик болтался перед носом старика. Кирилл Петрович дернулся и ухватился за него намертво.
Ладонь его разжать не смогли. Так и похоронили с камнем в кулаке.