…
- Кто сказал, что мой Бог выглядит так, как его рисуют люди на деревянных дощечках, которые называют иконами? Разве мой Бог похож на человека? Или человек слишком большого мнения о себе и решил, что похож как две капли воды на моего Бога? Разве на белом свете нет более совершенных созданий?
…
Больничная палата была выкрашена в бело-зеленый цвет. Три кровати стояли в продолговатой комнате, две – одна за другой и касались спинками, третья - напротив. Они пустовали. Но перед обедом в палату пришла женщина, она была в спортивном костюме с сумкой набитой необходимыми вещами, такими как пижама, ноутбук и средства личной гигиены, да, конечно и теплые носочки, вдруг похолодает и ночью не спасет даже одеяло.
Похоже, пришедшая дама планировала провести в стационаре не меньше двух недель. Она походила по комнате, подошла к окну, оно было широкое и давало картинку весьма приятную для обзора и восстановлению душевного равновесия, которое обязательно бы способствовало выздоровлению. Окно было аккуратное, беленькое и приятно-чистое. Было лето, и за окном буйствовала зелень, там был парк, виднелась тропинка и деревья, кряжистые дубы, шершавые сосны и тонкие березки. За окном был самый настоящий тепло-пряный рай. Этот парк был при стационарной городской больнице. Шума листьев от ветра и разговоров редких прохожих не было слышно, пластик окна глушил все звуки улицы.
Поступившая на лечение больная посмотрела время на мобильном телефоне и легла в кровать. Подушки держали форму, не продавились под тяжестью ее головы. Постель была приятно упругая, крахмальное белье шуршало. Пришла санитарка, долго убирала палату, рассказала, что из палаты буквально вчера выписали женщину, у которой болела и плохо слушалась левая нога, после лечение в стационаре ей стало полегче, мол, капельницы, массаж сделали свое дело. Санитарка, пожилая дама в светло зеленом халате и короткой стрижкой рыжих явно крашенных волос, поблагодарила за шоколадку, которую по просьбе больной взяла с ее прикроватной тумбочки и удалилась. Елена, а именно так звали поступившую в палату, стала ждать обхода врача. И у нее была проблема со здоровьем, немели руки и плечи во время сна, а теперь после рассказа санитарки о недавно выписавшейся женщине, надежда на выздоровление перешла в полную уверенность, что после процедур она обязательно выздоровеет. Кровать стояла напротив окна, и Елена стала смотреть на зелень. Сосна была рядом с березкой, сочетание темно зеленых хвойных иголок и светло зеленых резных листочков и с ярко голубым небом, расслабляло. Больная не заметила, как уснула. Ей ничего не снилось, сон был глубокий. А проснулась она от разговора:
- Да, Анна Ильинична, спасибо, все хорошо и кровать и место, только вы мне принесите доску, не могу я лежать на пружинах, положу ее под матрац на кровать. Вы же знаете меня, я люблю лежать только на твердом. Голубушка, спасибо Вам.
- Что вы, Наталья Дмитриевна, я рада вас видеть, давно не были у нас. За год у нас много новостей, вечерком расскажу, а сейчас полежи, отдохни…
Елена открыла глаза и увидела, что кровать напротив, заняла пожилая женщина, лет, наверное, семидесяти. С высокой прической, седая, и величественная, одета вновь прибывшая, была тоже в спортивный костюм, как и Елена. Новенькая полежала несколько минут, потом поднялась и стала доставать из сумки вещи, которые распаковывала и укладывала в прикроватную тумбочку. Сверху она положила несколько книг. Елена увидела на их обложках нарисованные кресты.
Ближе к вечеру на третью кровать в палате определили православную монахиню, маленькую худенькую с темными волосами, которая быстро разложила свои вещи, потом взяла молитвослов, села на кровать и застыла в неподвижности, жили только ее глаза, полные восторга и задумчивости, она читала молитвы и жила ими. Так монахиня просидела вплоть до ужина.
Когда все пошли в столовую, то Елена присмотрелась к религиозным книгам, что лежали на тумбочке у седой дамы. Они не были православными, а были одной из отделившейся религиозной ветви от Священного писания, искаженной неправильным его пониманием. Люди обычно называют их сектами, а их членов - сектантами.
Елену поразило, как точно были подобраны больные в этой палате. Она, православная, но в церковь ходила редко, только когда случалось горе или радость в ее семье, монахиня и сектантка. Как могли столь разные люди не просто ужиться в одном пространстве палаты, а еще и каждый со своей болезнью и постараться выздороветь.
После ужина, Елена долго лежала, не могла уснуть, размышляя над этим. Но, как ни странно, каждый в этой палате жил своей жизнью и не мешал друг другу. Монахиня основное время проводила именно так, как и раньше, в одной и той же позе сидела на кровати, и только одни глаза показывали, что жива и внимательно читает молитвы по книге. А Елена была больше занята своим здоровьем и новостями, которые узнавала из Интернета в своем ноутбуке, который предусмотрительно принесла с собой. Седая же дама охотно общалась с медсестрами, много гуляла по коридору больницы, после чего подробно рассказывала Елене обо всем, что узнавала в больничных стенах. Время шло, каждая женщина жила в своем мире, которые уживались и не мешали друг другу, им хватало места в этом маленькой палате. А когда его, видимо, не хватало, то по очереди подходили к окну и подолгу смотрели на зеленые ели в больничном парке, на березки, на высокую траву, благо, никому не пришло в голову ее скосить.
Параллелепипед палаты слепил белизной кроватей, светом ламп на потолке, и невыносимо яркой зеленью в окне… три женщины, застывшие в разных позах мало давали выразительности этой картинке. Еще и их, всех трех, через некоторое время заменили другими больными, а осталась палата и зелень за стеклышками. Где сосна и березка рядом стояли, поражая противоположностью своих миров: темной жесткой хвои и нежных зеленых резных листочков.
…
- Как же может выглядеть мой Бог? Может быть, как цветок или радуга или совершенной формы драгоценный камень?
…
Это был сон. Белая каменная церковь стояла на возвышении. В ее ограде располагалось небольшое кладбище. А вокруг был город с высотками из стекла и бетона. Утром люди приходили в церковь, они крестились и заходили в двери помещения, молились у икон. Ставили свечки за упокой или за здравие родных людей и выходили из церкви, шли дальше. Но иные оставались и стояли, не смея зайти.
Небо над церковью было ласково голубым, было тихо, ветер едва ласкал волосы людей, что стояли у церкви. Чуть дальше стоял город. Он был мокрым от дождя, который только что прошел, и небо осветилось ласковым солнцем. Город как-то стоял отдельно, а церковь отдельно. Но люди, что стояли у церкви были жителями этого города. Только они и соединяли церковь и город.
Люди чувствовали потребность приходить к церкви и стоять у ее стен, эти, немногие, которые не заходили внутрь. Им было достаточно стоять рядом, это было их необходимостью. Они понимали друг друга и радовались, что встречали здесь знакомого, соседа или родственника. Среди них я увидела Елену, я ее узнала, она была необычно одета, в длинную юбку, хотя предпочитала ходить в женских брюках, и в кофте, синий платок был на ее голове. Елена стояла в толпе людей и так, что ее не сразу можно было увидеть, незаметно стояла. Я прошла в церковь, помолилась за здоровье болящей Раисы, моя мамочка была в больнице и за упокой своей бабушки Ирины Семеновны Русановой. И просто долго стояла перед иконой Мадонны с Младенцем. Когда я вышла из церкви и перекрестилась на святой образ у входа, то снова увидела Елену. Она стояла уже чуть дальше от церкви, терпеливо, опустив взор, ее плечи были опущены. В то утро я ушла, а она осталась. У меня возник вопрос, что мешает Елене зайти в церковь, и об этом я думала долго пока шла по городу домой.
Церковь была каменная и с побеленными стенами. Мне подумалось, что именно стены защищают иконы от чужого глаза, а чтобы пройти к намоленным иконам, нужно войти в дверь церкви, но не так просто в нее войти… Елена стояла у церкви, и весь день, и всю ночь, которая оказалась праздничной, потому многолюдно было у церкви, народ входил, выходил. И только силуэт женщины в темном платке был на одном и том же месте.
Мне хотелось спросить Елену, поговорить с ней, но могу ли я вторгаться в ее жизнь? Эта женщина была просто моей любимой героиней. Но мне, кажется, я знала причину ее нерешительности войти в церковь.
Северный ветер вдруг налетел, и люди поспешили скрыться от него в здании церкви. И только одна женщина стояла, ветер рвал на ней одежду и вообще хотел столкнуть и унести ее от церкви подальше в город. Может быть, ветер хотел, чтобы она совсем не заходила в церковь? Елена смотрела на вход, и я поняла, что она сейчас зайдет, перекрестится на образ вверху и пройдет в помещение, подойдет к иконе Николая Чудотворца и начнет молиться. Я знала, что это произойдет сейчас, и я почувствовала свою героиню. И у меня закружилась голова от сильных чувств.
Я увидела Елену, узнала ее, хотя в темноте белело только ее лицо. Чуть дальше я увидела другую женщину, ее плохо было видно, даже нельзя определенно было сказать, какие были у нее черты, и какого цвета были ее волосы. Но я поняла, что к этой женщине Елена проявляет интерес. Да, я поняла, почему она не может зайти в церковь. Из-за этой женщины. Может быть, она ее ненавидит и желает ей зла? Хотя, нет, не зла, смерти. А может быть желала, а сейчас раскаивается и потому не может зайти в церковь. Кто это женщина? Тоже было понятно, это была жена любимого человека Елены. Но ведь она не желала ей зла, а только смерти. Я тоже знала ту женщину, жену любимого человека Елены, но уже забыла даже, как она и выглядит.
Утром, после православной праздничной ночи, Елена зашла в церковь. Я увидела это, когда просто проходила по городу рядом со зданием церкви, спешила по делам. Это преодоление показалось мне значимым, потому я даже задержалась на несколько секунд. Но потом поспешила дальше. В городе в этот день меня ждало еще очень-очень много дел. Но я была рада, что Елена смогла зайти в церковь.
…
- Как же может выглядеть мой Бог? Почему его рисуют в образе человека? Не слишком ли это самонадеянно? Или так людям легче его понять и поверить в него?
…
Быстрое движение упоительно, в автомобиле, в автобусе, в поезде. Уходят повседневные заботы, дорога захватывает, твое личное пространство движется вместе с тобой, а вокруг все меняется и быстро. И можно оставлять свои чувства на остановках, если стоять долго, то можно переживать чувства к нескольким событиям, а потом их оставить на том месте и уехать и забыть об этих переживаемых чувствах. Совсем забыть, потому, что они остались далеко позади. А ты находилась уже совершенно с другими людьми и с другими чувствами.
Есть опасность привыкнуть к такому образу жизни и привычно менять чувства и людей вокруг себя. Слишком часто для одной человеческой жизни. И быть всегда в дороге и в поиске новых чувств. Есть опасность, что можно проехать мимо самого важного в жизни, мимо любимых людей, далеко и почти навсегда. И не успеть вернуться. Потерять их, а новых не приобрести. Знакомых можно, а вот близких – нет. Так, опасность или удача потерять любимого человека? А если он бросил тебя сам, просто остановился на час-два-три, и уже объявили отправление и уже пора садиться в салон автобуса. А он, этот человек говорит, что дальше тебе с ним не по дороге. И выхода нет, надо садиться, а то твой автобус уедет и тебе придется следующего ждать долго, может быть всю оставшуюся жизнь. И ты отъезжаешь, а любимый человек остается на остановке и становится все слабее в изображении, пока не исчезает совсем и становится видно только дорогу и унылый пейзаж по сторонам. А может быть, и не было этого ничего, ни близкого человека, ни прощания на остановке. А что было? Дремота во время дороги, когда сон и явь смешиваются в одно сонное состояние. И лень даже поднимать веки, потому на смену картинок за окном автобуса смотришь сквозь пушистые ресницы. А там чужой город, чужие люди и чужая остановка. И чужие мужчины провожают чужих женщин в дорогу, может быть и навсегда. И дождь за окном.
Нет, не слезы, просто капельки дождя на стеклышках автобуса, который ездит вечность и чуть больше, от остановки к остановке, по кругу. Только меняются люди, и их судьбы на чередующихся картинках рисует мастерский и талантливый художник. Очень много людей на этом свете, невозможно каждому уделять достаточного внимания. Мир богат на людей.
…
- Может быть, Бога уже кто-то нарисовал и это изображение есть в природе, только мы об этом не знаем, а может быть Бог - это живое дыхание, именно то, что отличает живое от мертвого. Значит, у него нет и не должно быть никакого изображения, как у чувства или эмоции или у мысли. Разве можно изобразить любовь?
…
Человек шел по городу, который был ему знаком улицами и переулками, площадями. Зеленью деревьев в любимых скверах, парках и набережной реки Волги. Потом он вышел из города.
Человек шел по кукурузному полю. Крупные спелые початки манили, как в детстве ему хотелось сломать одну и сплести из волос зеленой красавицы две косички. Детство словно приходит на это поле, где ровными рядами выстроилась высокая кукуруза. Детство пахнет свежестью только что принесенного мамой с мороза постельного белья, и чисто вымытыми деревянными полами в избе. Еще квашеной капустой со льдинками, тоже только что принесенной с мороза, и холодца, и замороженных пельменей, которые забрасываются в кипящую воду. Минута и по дому распространяется запах доброго мяса и теста. Но как только выходишь с кукурузного поля, детство, тут же, отступает и уходит в далекое прошлое.
Человек шел по лесу. Тот был заросший с поваленными деревьями. Идти было трудно. Далеко впереди слышались голоса двух людей, мужчины и женщины, он прислушался. Молодой человек спрашивал:
- О чем же ты, Елена, рассказываешь в каждом своем произведении?
И второй голос, женский, отвечал:
- О себе, я всегда рассказываю только о себе… И рассказываю своему Богу…
Голоса стихли, и их сменил лесной обычный шум, шорох листьев от ветра, скрип старых деревьев, крики птиц и постукивание дятла крепким клювом по дереву. Шум был звонкий, но человек почему-то заскучал о голосах тех двух людей, которые он недавно слышал. Женщины и молодого человека, почти юношеский голос. Ведь опять получалось, что автор и герой этого произведения одно и то же лицо. И нет ли здесь раздвоения личности или расстройства психики? Путник вышел из леса и свернул на твердую верную дорогу.
Человек шел по дороге, которая никуда не вела. Но он все равно шел. На самом деле ему очень хотелось пройти эту дорогу и поскорее встать на другую и снова идти. Просто, чтобы был смысл жизни. А лучший смысл жизни – это идти по дороге и преодолевать трудности, куда идти не важно, совсем не важно, все равно рано или поздно, а впереди - смерть.
Значит, дорога нужна, чтобы прийти к смерти. Но дорогу, каждому, тоже нужно кому-то сначала обозначить и нарисовать. Кто-то рисует нам дороги. И он неплохой художник.
...
- Может быть, именно он нарисовал и изображение моего Бога. И изобразил моего Бога в образе человека. Наверное, я не буду против, что люди изображают моего Бога в образе человека. Так он, и мне, ближе и понятней.
...