Весь июль стояла жара. Казалось, Ярило, кто-то разгневал. Земля потрескалась, травы в лугах пожелтели, водоемы мелели. И только у реки под раскидистыми ивами было свежо, прохладно и легко дышалось.
Утираясь на ходу тельняшкой и поднимая пыль домашними тапочками, к берегу небольшой, тихо катящей свои воды реки подошел, слегка прихрамывая на правую ногу, длинный, худощавый, болезненно выглядевший брюнет лет двадцати семи. Сел на пенек под ивой у обрывистого берега и безжизненными глазами уставился в ее прозрачную, как в аквариуме, воду.
До самых водоворотов, взвихряющих донышко реки, все было видно, как на ладони: гладкие голыши, водоросли, похожие на лес при ураганном ветре, мелькающие тени рыб и мелкой живности.
В поселке этого человека называли по-разному. Кто Сергеем, а кто Афганом. Прозвище Афган к нему прилипло после службы в Афганистане. Он на это не обижался и на Афгана откликался с легкостью и удовольствием, будто гордясь тем, что, побывав в этой мясорубке, остался жить.
Жена Сергея Верка и ее сестры в злобе называли его контуженным, а еще дебилом.
В Афганистане его действительно контузило и осколком повредило бедро, задев кость. И контузия, и рана постоянно давали о себе знать.
После армии со своей будущей женой он не встречался и двух месяцев, сразу же выбрав подходящий момент, заявил отцу:
- Решили мы с Веркой Кудряшовой пожениться.
Отец сузил глаза, недобро посмотрел на сына, вздохнул и сказал:
- Эх, паря, паря! Не ту ты себе выбрал в спутницы. Их три сестры, и все вертихвостки. Старшая второго мужика сменила. Средняя до сих пор, наверное, не знает, от кого дитя нагуляла. Да и Верка твоя все поселки проехала… Что только про нее не говорят… А про лень ихнюю только собаки не брешут. Пуговицы оторвутся, чулком подпояшутся, а не пришьют. Зато – языкастые.
- Слышь, бать? – насупился Сергей. Меня не волнуют ее сестры, а Верку не тронь. Не похожа она на сестер.
- Как знать, как знать! – отец не стал спорить, только головой неодобрительно покачал и ушел в сарай убирать скотину…
Свадьбу сыграли на славу, да только с одной неприятностью. Изрядно перебрав, Сергей вдруг побледнел, схватился за голову, его лицо исказилось до неузнаваемости, и он истерично закричал:
- Гранату давай, гранату!.. Справа заходят… Вы что, суки, не видите!
И стал хватать со стола, что нипопадя, да швырять в угол, насмерть перепугав и гостей, и родственников. Его кое-как уговорили и уложили спать. С тех пор для сестер жены он стал контуженным и дебилом. Он стал бояться своих наваждений которых не помнил, стесняться своей хромоты, и не мог понять, с чего у них такая злость на него? Жили вроде бы справно. Все, что надо, в доме было. Появился крепкий, курносый малыш – весь в Сергея. Живи да радуйся. Но радость в их доме не задерживалась, а в последний год совсем позабыла дорогу.
Взбалмошная и легкомысленная Верка то скотину забудет накормить: та ревет и визжит недуром, озлобляя соседей. То поесть не сготовит – проспит. То, не закрыв дом, уйдет на весь день к сестрам.
Первое время Сергей терпел, успокаивал себя: « Молодая мол, все еще образуется. Привыкнет к семейной жизни, поймет».
Но Верка, так и жила своей внутренней, одной ей известной жизнью. Он потихоньку стал ее одергивать, делать замечания. Она – в истерику:
- Не нравится, ищи другую.
И со слезами на глазах бежала к сестрам. А те рады стараться, сочувствуют ей да поучают:
- Дура ты, Верк, дура! И как только ты с этим дебилом живешь? А не боишься, что он тебя в припадке ночью задушит или дом спалит? Брось ты его… Мужиков-то в селе хоть отбавляй… А ты красивая, молодая…
Верка как губка впитывала в себя все их поучения, наставления, озлобляясь с каждым разом на Сергея. Домашняя атмосфера изо дня в день накалялась. До того дожились: стала Верка требовать у Сергея развод. А в селе прошел слушок: снюхалась она со своей первой любовью. Сергей этому не верил, думал: « Брешут люди, завидуют». Но однажды, застукав ее в своем же дворе, за сараем, ( кобель их тогда выдал, тявкал неустанно), чуть не убил. Другу ее дал для профилактики в зубы и отпустил. Верку колотил от души - она зачинщица. Без её согласия, дружок бы в дом не наведался.
Напился тогда с горя и пошел к родителям за советом. Мать заплакала, заметалась по дому, не зная, что придумать, а отец с треском опустил кулак на стол и тяжело выдавил:
- Я тебя предупреждал?.. Предупреждал! Ты меня послушал? Нет! Теперь тяни воз, раз впрягся. Сын у тебя растет. И вообще: как бы плохо в нашем роду не жили, но разводов не было. Так что ты нас не позорь и сам не позорься.
За порогом родительского дома вдруг прихватило сердце, да так крепко, что в глазах потемнело и воздуха не хватало. Он схватился за грудь и опустился на корточки у забора, хватая ртом воздух, как рыба.
Мимо проходила бабка Васена. У той как всегда карман был набит таблетками, однако сама она их никогда не употребляла и при случае хвалилась своим железным здоровьем, ей не верили, просто так таблетки не носят… Валидол для Сергея она в кармане отыскала. С того дня без него Сергей никуда. Хотел сходить к кардиологу, но все откладывал, надеялся, что эта боль временная. А Верка гнула свое, допекая его разводом. Помня наставление родителей и, жалея сына, развода ей не давал: намекнув ей, если будет позорить его, убьет. В горячах пнув табурет, вышел на крыльцо, а Верка тем временем, подхватив сына, убежала к матери. Но тут - же вернулась воинственно настроенная и, не заходя во двор, с улицы орала, собирая возле себя народ, как глашатай на площади.
- Подумай о сыне, дебил! Ведь ты для него позор! Зачем ему дурак – отец! Это ж на всю жизнь пятно… Из – за тебя его тоже будут дразнить контуженным!
Сергей вышел за калитку, посмотрел в ее зеленые, кошачьи глаза, с ненавистью плюнул в них и устало побрел к реке, подальше от этого жалкого существа.
Справа за ивами, на отмели, плескалась и галдела детвора. Сергей ребятишек не видел, но мысленно представлял каждое их движение, у самого детство прошло на этой отмели, с такими - же или подобными шалостями. Слева метрах в ста от него, на мостках у реки, подоткнув подол юбки, полоскала белье красивая молодая женщина. Она с улыбкой смотрела на белье, на стекавшую с него воду и чему – то радовалась.
Не замечая Сергея, она поднялась с колен и, задрав юбку, помыла упругие загорелые бедра. Взяла таз с бельем и неторопливо пошла по тропинке на крутой берег.
Сергей с завистью смотрел ей вслед и думал: Везет же людям! А тут… Не послушал отца, идиот! Вот и финал!..
У него тупо защемило в груди. Трясущейся рукой пошарил в кармане и, не нащупав валидола, помял грудь:
- Вот черт! Как же это меня угораздило забыть? – посмотрел на мостки, вспомнил женщину, и ему стало немного спокойнее. Вспомнился их ротный старшина, не по годам строгий и рассудительный. « Эх, старшина, старшина! Добрая твоя душа. Жить бы тебе да жить! Зря ты меня тогда собой прикрыл… Ведь затюкают сына, сволочи! А он в твою честь Володей назван».
Сергей снова пошарил в карманах, надеясь отыскать таблетку, так и не найдя, опять уткнулся в ладони. « Скажи мне, старшина, что б ты сделал на моем месте?.. Мда-а! Наверное, отец прав… Надо терпеть. Терпеть ради сына. И не просто терпеть, а попытаться наладить отношения. Не будет у этой шалаве, не имеющей своего мнения, нормального мужика. Загубят Володьку паскуды»!
Он вслушивался в расплывчатые голоса на отмели, где ребятня продолжала бултыхаться, кричать и визжать, оглашая своими воплями, окрестность, а солнце, всё также немилосердно, поджаривало траву, деревья и землю, как поджаривает сердце, обида.