С ней творилось что-то странное, пламенный восторженный взгляд Рауля пробудил в ней все тщеславие женщины и сознание власти, которую ей давала ее красота. Значит, она могла быть любимой, ее благосклонность могла быть милостью. Этот красивый, рыцарски любезный молодой человек, на коленях умоляющий ее о счастье провести еще час времени, был живым тому доказательством. Гордое, упоительное самодовольство охватило ее. Самуил лишил ее возможности познавать, насколько торжество это в сущности было ненадежно и унизительно. Напротив, в сердце ее закипело горькое, злобное чувство и ненависть к мужу. Пока Рауль продолжал ей нашептывать слова любви, в ее памяти словно в калейдоскопе, воскресли три года супружеской жизни, жизни с человеком мрачным и холодным, который уклонялся от ее любви и пренебрегал ею. Горячие слезы выступили на глазах Руфи и скатились по ее бледным щекам.
- Боже мой! Вы плачете? — воскликнул Рауль, с удивлением глядя на изменившееся лицо женщины.— Скажите мне откровенно, что заставило вас приехать на маскарад и каким образом вы были вовлечены в заблуждение, которое, как я вижу, заставляет вас страдать.
Да, роковая случайность привлекла меня сюда. Вы не будете искать встречи со мной, так как я замужем. Хотя я несчастна и покинута мужем, любящим другую женщину, но я лишь в ребенке моем ищу себе утешение.
Оживленное лицо Рауля мгновенно омрачилось и брови сдвинулись.
- Так хороша и не любима? — прошептал он и после минутного молчания присовокупил с горечью:
- Знаете ли, судьба словно в насмешку свела нас с вами. Я тоже любил всеми силами души и мне изменили; мне предпочли негодяя! Но я иначе объясняю себе, зачем случай нас столкнул. Участь наша одинакова. Покинутые оба, мы утешим, поддержим друг друга. Позвольте же познакомить вас с чувством любви. Никогда, повторяю вам, я не попытаюсь узнать, кто вы, но своего имени я не скрою от вас в доказательство своей искренности. Я князь Рауль Орохай. Полюбите меня хоть немного, и пусть наше взаимное расположение заставит нас забыть раны нашего сердца.
Руфь слушала, опустив голову. Этот тихий ласкающий голос и притягивающий взгляд, который она чувствовала на себе, действовали на ее организм как наркотическое средство. И Самуил, и сын ее, и чувство супружеского долга — все стушевалось перед непреодолимым желанием изведать счастье любви, забыться в этой атмосфере страсти, ей незнакомой и притягательной, как пропасть привлекает неосторожного, склоняющегося над нею. Когда князь назвал себя, она вздрогнула, и поток новых мыслей брызнул в ее голове. Действительно, насмешка судьбы стала еще сильней, чем предполагал Рауль, насмешка — повергнуть к ногам Руфи мужа ее соперницы, этой светлокудрой изменницы, похитившей у нее сердце Самуила. Когда Рауль при¬влек ее к себе, она не сопротивлялась и молча приняла пламенный поцелуй, который он запечатлел на ее губах.
Час спустя она рассталась с Раулем, обещая ему из¬вещать о себе по особому адресу, который он ей дал. Словно опьяненная, села она в карету и вернулась до¬мой, где никто не заметил ее отсутствия.
Когда на другой день Руфь проснулась, голова ее отрезвилась, и события ночи представились ей как фантастический сон. Чувство стыда, раскаяние и удовлетворенная гордость волновали ее сердце. О, как обаятелен и опасен был муж Валерии! Можно ли поверить, что она предпочитает ему Самуила. Но все равно! Измена остается изменой, и Руфь дала себе клятву не иметь свидания с Раулем, чтобы он никогда не видел ее и не знал где она. Она позвонила своей камеристке, которая сказала ей, что уже поздно, что барон завтракал один и ушел в контору, сказав, что вернется только вечером и пригласит несколько человек к ужину.
Руфь встала с тяжелой головой и велела привести ребенка, но когда маленький Самуил вошел в комнату и протянул к ней ручонки, она чуть не вскрикнула: это был живой портрет князя. Какая странная случайность дала сыну Самуила черты лица его соперника и какое страшное искушение для Руфи видеть постоянно эти бархатные черные глаза, эти пепельные кудри и эту дивную улыбку, которые воскресили в ее мыслях того, кого она дала слово вычеркнуть из памяти. Страстно при¬жала она ребенка к своей груди.
День прошел в тяжелом волнении, и вечером, когда Руфь увидела Самуила мрачным и равнодушным, как всегда, сердце ее забилось сильней, чем когда-либо, тем не менее благие намерения ее не ослабевали и после горячей молитвы она легла, решаясь избегать искушения, оставаться верной женой. Через день Самуил сказал жене:
- Милая Руфь, вследствие полученных мною известий из Парижа, я тотчас же должен туда ехать, и с четырехчасовым поездом я отправлюсь. Будь добра, вели приготовить мои вещи и прикажи, чтобы обед был подан в три часа.
- А когда ты вернешься?
- Вот уж не могу этого определить, может быть через месяц-полтора, а может через два и даже более.
Она побледнела. В течение нескольких месяцев,
быть может, она будет одна, обреченная скучать и предаваться искушающим мыслям.
- Самуил,— прошептала она робким голосом,— возьми меня с собой, мне давно хочется увидеть Париж, а без тебя здесь так печально, так пусто.
Муж взглянул на нее с удивлением и неудовольствием.
- Какая безумная мысль! Я еду в Париж не для развлечений, а для важных дел, которые будут поглощать все мое время, я не могу ехать целым домом, с женщинами, няньками и прочим, так как, полагаю, что ты не захочешь предоставить заботы о ребенке прислуге. Кроме того, ты забываешь, что такой дом, как наш, не может оставаться без присмотра. Относительно издержек Леви получил уже распоряжение и будет доставлять тебе деньги.
После обеда Самуил нежно обнял ребенка, которого, казалось, страстно любил, холодно поцеловал в лоб жену и вышел. С маленьким Самуилом на руках молодая женщина, подойдя к окну, смотрела, как муж садился в карету, но он даже не взглянул в ее сторону, а минуту спустя щегольской экипаж исчез за' поворотом улицы.
Руфь отослала ребенка, заперлась у себя в ком¬нате и разрыдалась. Ненависть и горькое чувство оскорбленного самолюбия кипели в ее сердце.
Ну что ж,— думала она,— для тебя, Самуил, я экономка, более приличная, чем другая, я — мебель в твоем доме, и ты вовсе не нуждаешься в моей любви. Я хотела остаться честной, но ты заставляешь меня искать на стороне любовь, в которой мне отказываешь, и я изменю тебе с человеком, похитившим у тебя любимую женщину.
С пылающим лицом она села за стол и дрожащей рукой написала:
«Если вы желаете увидеться с Джеммой, то можете ее встретить завтра в 11 часов на английском катке».
Она написала адрес, данный ей Раулем, затем позвала Лизхен проводить ее к одной бедной старушке, которой иногда помогала. Минут десять спустя они вышли из дома, и Руфи удалось незаметно опустить письмо в почтовый ящик. На следующий день она отправилась на место свидания. Так как было еще очень рано, на катке было немного народа, то она тотчас же заметила Рау¬ля среди катающихся. С пламенным и сияющим взглядом поспешил он ей навстречу.
- Прелесть моя,— прошептал Рауль, скользя с ней по льду.— Как благодарить вас, что вы пришли? Под любопытными взглядами всех присутствующих это не¬возможно, потому я приготовил записку, в которой предлагаю план наших свиданий без свидетелей. Уроните муфту и, поднимая ее, я украдкой положу в нее записку. Если план будет вами одобрен, то завтра я буду у ваших ног.
Воротясь домой, Руфь нетерпеливо открыла письмо и прочла следующее:
«Дорогая моя, для нас обоих, но особенно для вашего инкогнито, которое я клянусь еще раз, я всегда буду свято чтить, необходимо, чтобы наши свидания были по¬крыты непроницаемой тайной. Поэтому я прошу вас согласиться на следующий план. У меня в предместье есть дом, а в нем живут всего два человека, вполне мне преданные, которые будут молчать, как могила. После¬завтра один из них, Николай Петесу, в карете будет ждать вас около двух часов на углу Соборной улицы, на которую есть выход из магазина «Мудрая бережливость». Вы подъедете с другой стороны магазина, оставите там своего слугу и пройдете этим длинным база¬ром в указанную улицу. На Николае будет черная ливрея с черной кокардой. Когда вы будете проходить мимо него, он скажет «Мадам Джемма», а вы ответите «Пунцовая роза», затем садитесь спокойно в карету, и она привезет вас к дому, где вас встретит тот, кто жаждет быть снова у ваших ног».
Руфь тщательно сожгла опасное послание, решаясь в точности последовать всем предписаниям князя. В назначенный день она отправилась в магазин, где, впрочем,- постоянно делала покупки и, пройдя его насквозь, вышла на означенную улицу. Никто не обратил внимания на молодую женщину в простом, черном туалете, которая прежде чем выйти из магазина покрыла голову густой вуалью. Несколько минут спустя карета быстро мчала ее к месту свидания.
Смутное чувство страстного ожидания и угрызения совести волновали сердце Руфи. Любопытным и встревоженным взглядом осматривала она дорогу, по которой ее везли. Миновав людные улицы, карета выехала в предместье. Вскоре показалась высокая ограда, из-за которой виднелись оголенные деревья сада и узкий фасад старого невзрачного дома с закрытыми ставнями. Карета въехала в ворота и остановилась на довольно обширном вымощенном дворе, где в стороне уже стояла другая карета.
Провожатый Руфи соскочил с козел и отворил дверцу; в ту же минуту распахнулась дверь дома и приличный щеголеватый человек средних лет поспешно подошел к молодой женщине, помог ей выйти из кареты и подняться по довольно узкой лестнице, но устланной ковром и украшенной цветами. Сияющий от счастья Рауль вышел ей навстречу, снял с нее шубу и сказал, целуя ей руку:
- Благодарю, что вы приехали. Но, дорогая моя, вы совсем замерзли. Прежде всего вы должны подкрепить ваши силы. Гильберт, завтрак готов, я надеюсь.
- Сейчас подам, ваша светлость,— ответил слуга, уходя.
С любопытством и удивлением рассматривала Руфь прелестную комнату, куда ввел ее князь. Атласные обои, мебель, картины — все здесь дышало изысканным ком-фортом. С одной стороны комната эта выходила в столовую с фарфоровым панно, с другой стороны — в будуар и спальню, обитую китайской шелковой материей пунцового цвета; оттуда виднелся только туалетный стол, украшенный кружевами, и возвышающееся на нем зеркало, которое поддерживали амуры. Тяжелые гардины закрывали окна, но множество свечей в канделябрах заливали светом всю комнату.
Гильберт вошел доложить, что шоколад подан, но ни Рауль, ни Руфь не заметили, как пытливо он всматривался в молодую женщину.
- Вы уверены, Рауль, в скромности этих двух людей? — спросила Руфь, садясь за стол.
- Как в своей собственной,— ответил князь.— Гильберт Петесу и брат его Николай, люди хорошо выдрессированные судьбой. Вследствие различных несчастий они лишились состояния, и я даю им возможность по¬править их дела, а они слепо мне преданы.
За этим первым свиданием следовала целая серия других, устраиваемых с одинаковой осторожностью и всегда страстно ожидаемых обоими любовниками. Рауль был без ума от своей прекрасной незнакомки, а Руфь в полном упоении жила лишь этой любовью, в которой воплотились, наконец, все чувства ее пылкой и страстной души, так долго сдерживаемые холодностью супружеской жизни.
Таким образом, прошло около трех месяцев. Самуил все еще был в отсутствии, и в редких своих письмах к жене говорил, что не может еще определить времени возвращения. Руфь, не питавшая к мужу ничего, кроме злобы и отвращения, желала, чтобы отсутствие его про¬длилось как можно дольше. Возвращение Самуила, который стеснит ее свободу, пугало ее, так как жить без Рауля и вне согревающей атмосферы его любви казалось ей хуже смерти.
Однажды, садясь в карету, она выронила из рук мешочек и указала на него Гильберту, запиравшему дверцу, прося его поднять. В эту минуту какой-то человек, проходивший мимо и закутанный в толстое кашне, вздрогнул, остановился и удивленно взглянул в карету.
Ни Руфь, ни ее провожатый ничего не заметили, а между тем прохожий, оказавшийся ни кем иным, как Иозефом Леви, управляющим делами Самуила, про-шептал, покачивая головой:
— Голосом и фигурой эта дама похожа на жену патрона. Гм! Надо проследить за ней. Мне уже давно казалось, что она выезжает слишком часто.