Крым — это такое место на Земле, где деньги дерут, как за границей, а обслуживают, как у нас. И, тем не менее, это не мешает публике каждое лето туда ломиться. Ломанулись и мы с женой. Что возьмешь с придурков. Мне отец завещал побывать в Судаке. Это, как известно, в Крыму. Заветы надо выполнять. Выполняли же заветы дедушки Ленина. Хотя, кто его знает давал он их или за него придумали. Там же были такие заводные ребята. Но не об этом речь. А речь о том, что я решил выполнить завет отца и поехать в Судак, который в Крыму. Необходимое уточнение. А то, не дай Бог, найдется умник, который знает еще про один Судак, который не в Крыму. Так я о том, который в Крыму.
Сегодня куда-нибудь поехать проще простого. Рассказываю. Идете по городу. В данном случае по Одессе. Гуляете. И случайно натыкаетесь на турбюро. Агентством его не назовешь. На шпионов они мало похожи. И не разведчики, точно. Шпион и разведчик это не одно и то же. А две разницы. Шпион нехороший человек. Разведчик — хороший. Шпион работает на наших и ваших врагов, разведчик работает на нас с вами. Шпион он всегда пьяница и бабник. И развратный тип. А разведчик — это образец для подражания всем детям. Поэтому, когда мы с женой вошли в помещение, мы сразу поняли это бюро, а не агентство. Не тот в нем сидел контингент. Ну, бюро, так бюро.
Что такое одесский двор. Это подъезд, он перегорожен воротами, в лучшем случае. Ароматическая составляющая подъезда строго индивидуальна и зависит от концентрации котов и кошек в ареале. Консистенция запахов в большом диапазоне: от сильного до очень сильного. А сам двор похож на мартышку. В нем еще остались потуги на итальянскость. Только и всего. Да, длинные балконы по периметру второго этажа есть. Но где их неповторимый колорит, я вас спрашиваю. Не отвечайте мне, потому что колорита нет. А есть этот евродизайн из Кнауфа и металлопластика. А сам двор перегорожен для удобства частных собственников. Нет, это не легендарные палисадники, где растет в огороде лук и чеснок на закусь. А под деревом стоит врытый в нашу землю столик для возлияний на природе. Это тупое присвоение территории, которая никогда и никому не принадлежала. Сетка-рабица, ворота на замке. За сеткой «Опель». Это автомобиль такой.
И вот так проходишь длинный подъезд, и в самом его конце неприметная, и тем не менее, бронированная дверь покрашенная дверной краской. За дверью полумрак помещения. Помещение на три стола. Больше там не получится поставить. Слева на тумбе телевизор, он подключен к кабельному, это видно даже невооруженным взглядом. Справа стол, за которым сидит молодой человек студенческой наружности и флиртует с дамой его же лет. Под прямым углом к этому столу стоит еще один стол, за которым сидит еще один человек студенческой наружности. Он весь в компьютере. Типа работает, а может и не типа, а может и не работает. Под прямым углом ко второму столу стоит третий, как завершающий композицию предмет интерьера. За этим столом сидит молодая дама средних лет пожилого возраста. Что подчеркивается исключительной изящностью стана. Худая она, как щепка.
Дама подняла очкастые глаза от телефона, и посмотрела на нас. Вопросительно. С надеждой. С недоверием. С ожиданием. С грустью о прожитых годах.
- Мы хотим поехать в Крым, - прямо с порога сказала жена.
И в помещении наступила тишина. И все население бюро посмотрело на нас.
- Присаживайтесь, - сказала дама и показала рукой на стул, который стоял впритык к ее столу.
Жена села. Я стал рядом. Дама со всей любовью, на которую была способна, посмотрела на нас. Ожидающе. С готовностью.
- Мы хотим поехать в Крым, - повторила жена. - На две недели.
- Могу предложить Ялту, Феодосию, Алушту, - сорвалась в карьер дама.
- Мы хотим в Судак, - сказала жена.
И наступила на нас пауза. Не длинная, но глубокая. Дама подсчитывала ресурсы бюро. В уме. И напряженная работа мысли была видна у нее на лице. Это ее не украшало. Мыслительный процесс не украшает никого. Лучше прикидывать идиотом. Легче жить. Не мое. Но нравится. После паузы дама сказала:
- Вы сможете подойти к нам через тридцать минут?
- Сможем, - сказала жена, вставая.
И мы вышли на свежий воздух, если его можно так назвать. А на улице нагло и беззастенчиво лупило солнце, пахло зноем и мусором. Пахло летом. И сердце рвалось куда-то в дальние дали. Или хотя бы подальше отсюда. Мы подождем тридцать минут. Мы погуляем это время по городу, в котором живем и которого не знаем. Дом — работа. Работа — дом. А тут есть возможность купить в киоске бутылку ледяного чая с лимоном и под вкус кисло-сладкого напитка пройтись по Дерибасовской, свернуть на Ришельевскую. Дальше вы знаете. А если не знаете, приедьте и узнайте. И дождаться, когда нам позвонят из Бюро по мобильнику, номер которого мы предусмотрительно оставили.
Гуляли мы недолго. Минут сорок. Когда нам позвонили. Можно приходить, сказали. Мы пришли. В ту же мышиную нору под названием Турбюро, где были всего минут сорок пять назад. Нас встретили, как завсегдатаев, как лучших посетителей всех времен и народов. Как самых долгожданных и долгоприятных.
- Присаживайтесь, у нас есть для вас несколько вариантов в Судаке. Пансионат, санаторий, дом отдыха, - вопросительно сказала дама.
Жена повернулась ко мне:
- Я не хочу в пансионат, - сказала она.
- Мы хотим в санаторий, - сказал я.
Жена вопросительно посмотрела на меня.
- Там море рядом, а не за триста метров, как в пансионате.
- Мы хотим в санаторий, - сказала жена, повернувшись к даме.
Оформили все за полчаса. С билетами туда-сюда. Сервис, это кажется так называется. Или это не сервис. Они на нас здорово наварили. Но водку пьем, на спичках экономим? Не экономим. Значит сервис. Мы с женой так и решили, когда вышли из норы турбюро: сервис! А ведь даже и не мечтали, что поедем. Даже внутренне уже смирились, что никуда в этот отпуск не поедем. Конечно, сервис! За наши деньги. А то за чьи же еще? Пора привыкать к капитализму с человеческим лицом, если это оно и есть.
Что главное при сборах в дорогу? Одни скажут закуска, другие — выпивка, третьи — процесс сборов в дорогу. Чемодан. Нет ничего важнее. Не зря же мы как только куда-то собираемся ехать, сразу встает вопрос чемодана. Или сумки, которая заменит собой чемодан. Только тогда это должна быть Сумка. С человеческим лицом. Место, куда можно положить все. Все это значит все, а не то, о чем вы подумали. То есть, то, о чем вы подумали, и еще кое-что. В три раза больше. Путешествовать надо с комфортом. Иначе это называется иначе. Комфорт это не фамилия, а образ жизни. Наступает после определенного возраста и то не у всех.
Комфорт включает в себя столько всего, что просто так его не утащишь. Надо сумку с ручкой, за которую, как чуб, можно ее за собой тянуть, совершенно не напрягая организм. За счет силы мысли. И немного рук. Но совсем немного. Много мне нельзя. Заратустра не позволяет. Я не знаю точно кто это, но ослушаться не могу. Организм человека приспособлен к перемещению тяжестей на расстояние в специально сконструированных контейнерах, которые для удобства называются чемоданами или сумками. Таким образом, можно считать человека сумчатым. Или чемоданистоногим. Дарвин отдыхает. Я надеюсь.
Сумка нашлась неожиданно легко. У дочки. Она валялась на балконе, как укор, как честный свидетель командировок ее мужа. И именно такая, как мы искали. Большая и с ручкой. И с колесиками. Бери за ручку и кати ее за собой. Хорошая сумка. Дно на металлическом прямоугольном каркасе. Крепкая. Повезло. И я взял сумку за ручку и повез. Домой. Укладываться. В дорогу. Сумка большая, много в нее может поместиться. А нам в нее много и надо поместить. Ведь мы путешествуем не одни, а с комфортом.
Дама сдавала в багаж... Дама укладывала багаж. Жена укладывала багаж. Для комфорта. Для отдыха. Для пляжа и прогулок на свежем воздухе. Для путешествия в поезде. Для житья в гостинице. И мало ли еще для чего. Например, для пивных процедур, что обязательно. Или для фланирования по вечерам по набережной, если не лень будет. Я имею в виду переодеваться. Ну, не в столовую же! Много чего надо было взять. И даже на тот случай, если на Судак обрушится внезапный циклон на наш антициклон. И придется разгребать лопатой снега. Все предусмотреть невозможно, но стремиться к этому надо. Сумка позволяет.
Но, как мы ни старались, не смогли заполнить внутренний объем сумки под завязку. Все равно осталось свободное место.
- Это для подарков на обратном пути, - сказала жена и я молча согласился.
На вокзал не надо ехать, поезд проходит рядом с нашим домом и даже делает остановку. Остановка — одна минута. То есть пока все не сядут. Правда поздно ночью. Но такой поезд. Кто едет в Крым — не привередничает. Что такое поздно? Половина двенадцатого, или как выражаются вояки: двадцать три тридцать. Так понятно? Поздновато, конечно. Но сын сказал, что будет провожать. Хочет своими глазами убедиться, предки уехали. Как я его понимаю.
И вот настала эта незабываемая минута.
- Присядем на дорожку, - скомандовал я, как самый старший.
Я же, и по той же причине, отдал команду подъем.
Все встали и мы пошли. Я, жена, сын, его жена, его обе дочки и Миня, собака неопределенной национальности, предположительно лисий пинчер. Самый активный в этот исторический момент. Слово гулять — волшебное слово. Для него. И кто-то, скорее всего я, его произнес. Идти недалеко. Но очень темно. И, как оказалось, сумка в нагруженном состоянии и пустая — это две разные сумки. И почему-то пустая гораздо легче нагруженной. Непонятный физический феномен. Сын взял у меня сумку и понес, то есть повез. На мой немой вопрос сказал:
- Ты еще натаскаешься.
Если бы он знал, как он был прав! Но не будем забегать вперед.
В кромешной тьме, по антисанитарным дорогам мы пробирались на железнодорожную станцию. На нее и днем не очень комфортно ходить. А ночью — это что-то! Понравилось мне слово «комфорт». Хорошее слово. Отражает. И внутреннее состояние тоже.
Специфический запах железной дороги. Кто хоть раз побывал на вокзале или на железнодорожной станции, не забудет его никогда и не спутает его ни с чем. Smelt,, если я правильно употребляю неизвестное английское слово. А если нет, я все равно не расстроюсь.
В этот раз нам повезло. Мы пришли на железнодорожную станцию раньше поезда. Пришлось ждать, отбиваясь от наглых комаров. Они на железной дороге особенно агрессивны. Наверное их тут плохо кормят. Я их понимаю. Когда меня плохо кормят, я тоже становлюсь жутко агрессивным. Вагон двенадцать. Где он остановится зависит от того с головы или с хвоста нумеруются вагоны. И то, что скажет вокзальная дама в матюкальник, еще не есть истина в первой инстанции. Проверено. Поэтому, когда незаметно и нагло подполз состав, мы стали напряженно вглядываться в вагоны с целью определить, с какого конца их пронумеровали на этот раз. Говорят, есть какие-то их железнодорожные правила. Когда состав с запада на восток или с юга на север, то что-то как-то должно быть. Возможно. Но у меня не всегда с собой есть компас. И даже, если он есть, его показания не обязательно совпадают с показаниями компаса железной дороги. Проверено.
Все прошло благополучно. И мы, в результате несложных маневров оказались у дверей своего двенадцатого вагона. Пришлось немного пробежаться. Перед сном это даже полезно, говорят. Когда мы с женой вошли в вагон, Миня испытал что-то вроде шока. Такой подлости от нас он не ожидал. Все, что угодно, пес тренированный. Но такого. Он даже потерял дар речи и так и замер с удивленным выражением морды.
Железнодорожный вагон — это запах. И вы его не спутаете ни с чем. Это не тот запах, который на железнодорожном вокзале. Но сразу понятно, что они родственники, причем близкие. Это запах прелых простыней, плохо вымытого туалета и атмосферы купе. Это коктейль запахов, которые остались тут от всех, кто когда-то ехал, едет сейчас, или будет ехать в этом вагоне когда-нибудь. Это повторить нельзя. Это можно только нюхать.
Я, сумка и жена вошли в вагон, и я открыл дверь в наше купе. На том месте, куда я собрался лечь спать, уже лежало тело. Тело было женское. Толстое. Спящее. Я растерянно посмотрел на проводницу, существо почти без возраста в форменной одежде.
- А я ей говорила, что придут люди и надо будет вставать, - произнесла проводница и свалила в свое купе. То есть, разбирайся сам. Это с моим менталитетом. Я напряг слюнные железы и сказал. Не очень громко, но доходчиво:
- Это наше место.
Поскольку фраза была произнесена в направлении спящего тела, которое оказалось цыганкой лет сорока восьми, тело шевельнулось. На нас посмотрело заспанное лицо этой женщины. Она молча встала и перенесла свою постель на верхнюю полку над тем местом, где спала. И легла не раздеваясь. Так, эту проблему я уладил.
Дело не в том, что я привереда и склочник, хотя, кто знает. В этих поездах сегодня так трудно и неоднозначно ехать, что лучше не меняться и сидеть на своих местах. Иначе потому что и были примеры и из личной жизни тоже. Когда я поддался на уговоры лица кавказской национальности поменяться с ним местами. Пришел в свое новое купе. А там еще одно лицо кавказской национальности, по-видимому, чеченец. С двумя дамами. Постарше и помоложе. Он сидел за столом, положил на стол пистолет и бумажник. А свободными руками пересчитывал толстые пачки денег. Так что мне не было возможности просочиться на свое место в купе. Так я простоял в коридоре поезда с восьми вечера до двенадцати ночи. Пока набрался храбрости и лег на свою верхнюю полку. И потом всю ночь отворачивался, когда чеченец начинал заигрывать с молодой. Она его не пускала, а он проявлял чудеса настойчивости. С тех пор я местами в поездах не меняюсь.
Когда я проснулся утром, какую картину я увидел? Жена сидит и мирно беседует с цыганкой. И видимо уже давно. Потому что покорешились, даже друг друга по имени называют. Ее зовут Надей. И у нее трудная цыганская доля. Я не стал вдаваться во все кошмарные подробности. Я запутался с первых трех фраз. Она торгует на рынке в Симферополе. В Одессу ездила за товаром. Товар взяла, но куда-то опоздала. И теперь вот едет с нами в одном купе за какие-то совершенно сумасшедшие деньги, которые из рук в руки перешли от нее к проводнице. А товар тоже едет с ней в этом же вагоне, я только не понял где. Но не в нашем купе. Но ее должны встретить на вокзале в Симферополе, она им звонила из Одессы. А из поезда позвонить не может, потому что села батарейка. Хотя ей дочка сказала, что заряда хватит на четыре дня, а прошло только три. Телесериалы отдыхают.
А за окном вагона эти бесконечные безжизненные крымские степи. Выжженые солнцем, обезвоженые и обезжиреные. Или мне это только кажется. Или мне этого только хочется. Изредка поезд останавливается. Безо всякой причины. И стоит. Безо всякого графика. Проводница расписания не знает. Вообще она ездит на Москву, а ее бросили на Симферополь. И за это она тихо ненавидит нас, поезд, Крым и его татар. Поэтому что-то спрашивать у нее бесполезно. И ругаться с ней тоже не имеет смысла. Кто может переругать проводницу? Я хочу на него посмотреть. Я ему ничего не сделаю, я только посмотрю.
И эта железная дорога на курорт тянется бесконечно и нудно, и противно, и отвратительно. И нет никаких нервов все это терпеть. И когда кажется, что все! Что последний нерв готов лопнуть, поезд тихо вкатывается в пределы симферопольского вокзала. То есть, мы приехали. На отдых. И ничто мне теперь не помешает отдыхать. Видел я в гробу все проблемы. Я их просто не буду замечать. Я выйду из вагона, найду частника и доеду до любимого города Судак, где и отдохну. Что я и сделал. Жена горячо попрощалась с попутчицей, которая цыганка Надя. Надя нервно бегала по коридору вагона, пытаясь увидеть в окна тех, кто должен был ее встречать. Потому что сумки с вещами. Их не просто много, а очень много. А никого не видно ни в одно окно. Нормальная цыганская пунктуальность. Мы не стали досматривать эту мыльную оперу, предпочитая создавать свою. И вышли из вагона поезда под своды колонного зала Симферопольского перрона. В обнимку с сумкой. Под управлением жены.
Отпуск начинается. Мы с женой и сумкой прем через площадь перед вокзалом по диагонали в неизвестность. Расчет простой. Тебя обязательно кто-то окликнет:
- Судак едем? Сорок долларов с человека.
И ты не согласишься. Потому что это не просто дорого, это беспредел. Беспредел предела распредела, как по другому поводу выразился Лева Вайсфельд. Ты не соглашаешься и прешь дальше. Тут же, через десять метров к тебе подходит другой гражданин крымско-татарской наружности:
- Судак едем?
И говорит уже сумму в рублях, такую, ну чуть выше, чем ты ожидал. Но вполне приемлемую. Сколько? Не скажу. Это коммерческая тайна. Между мной и тем крымским татарином, который нас соблазнил поездкой в Судак на его транспорте. А его транспорт – это микроавтобус очень импортного производства с удобными сиденьями. И мы в этом микроавтобусе уже не первые, и даже не вторые. Мы как раз те, что надо, чтобы дилижанс мог отойти от вокзала и направиться в Судак. И, соответственно, места не самые гламурные. Вот я вставил это слово. Мучился же последние два абзаца. Хотел его где-то пристроить. И пристроил. Горд собой.
И мы поехали на северный берег самого южного в Украине моря. Сначала через город, пыльный грязный, южный. Потом вышли на трассу и притопили. Ехать далеко. Я смотрел по карте. Зачем? Если есть извозчик, географию же знать не надо. Это еще Фонвизин заметил. Дорога однообразна и скучна. Греет солнце и мечта оказаться, наконец, там, куда стремится мое тело и душа. По обочинам дороги мелькают татарские самострои. Выгоревшие от солнца деревья, выжженное пространство крымской степи. И далеко вправо – горы. Как раз те, в которых киношники любят снимать дикий запад, прерии, ковбойские разборки. Но нам туда не надо. Мы не будем отвлекаться на пустяки. Мы едем в Судак. И этим все сказано.
Где-то ближе к концу пути – перевал. Лес. Крымская сосна. Обворожительный воздух. Его ощущаешь даже в микроавтобусе. Или мне просто так хочется? Но какая разница. Я его ощущаю и все! Потом левый поворот на Феодосию. Но мы едем прямо. Нам не в Феодосию. Нам в Судак. И наконец, Судак. Ничего особенного. Провинциальный городишко. Не впечатляет. Но мы спускаемся с горы вниз, к морю. И чем дальше мы спускаемся, тем больше впечатляет. Эта подкова из гор, которая прижала Судак к морю. Вот то, ради чего мы сюда стремились. И приехали. Водитель подвез нас прямо к воротам санатория ВВС. Мы выгрузились и под ручку с сумкой пошли к главному корпусу, устраиваться на постой.
Просторный холл, работает кондиционер. Это приятное. Нас долго не могут найти в списках прибывающих. Это неприятное. Я даже вышел из корпуса на крылечко. Сдают нервы. Это же надо занести в какую-то темную, пропахшую котами подворотню, кучу денег! Приехать в Судак, чтобы тебя не могли найти по спискам прибывающих. Называется – летний отдых. Называется – придурок. Этому просто нет названия. И в этот момент дама на ресепшене находит нас в списке! Это сладкое слово «отдыхающий»! Корпус два, номер такой-то. Какая вам разница какой? Такой-то. Главное, что на двоих. То есть ни одной морды, которая нам не нравится, не будет мелькать перед нашими лицами. Только приятные эмоции. Только положительные эмоции. Только радостные эмоции.
Второй этаж. Ковровые дорожки четвертой свежести. По-моему, я придираюсь. Но так пахнуло социализмом. До ностальгии в ушах. Вошли в свою комнату. Спартанская обстановка. Ни тебе холодильника, ни тебе телевизора. Да, я ведь сюда поехал не телевизор смотреть. Не вопрос. Зато есть то, что интеллигентно называется санузел. Со всеми вытекающими и втекающими. Горячая вода с пяти до семи. Вечера. И как бравурный аккорд – балкон с видом на море и обратно. На фоне высокой крымской сосны. Но она нам пейзаж не испортит. Мы не позволим ей это сделать.
Мы еще успеваем на обед. Этого нельзя упускать. Оставляем вещи и идем по направлению столовой. Направление нам задала дама на местном ресепшене. Пошли. Шли долго, но нашли. Но шли не так долго, чтобы нас не пустили на обед. Пустили. Накормили. Норма среднего кузнеца. На такой еде не умрешь. Будешь тонкий, звонкий и прозрачный. Но если нам не хватит, мы знаем, что делать. Но не буду забегать вперед. После обеда контрольный выход в город. Возвращаемся в комнату, номером это назвать не поднимается рука, не опускается язык, не поворачивается мозг. Но я себе сказал: только положительные эмоции! И мои эмоции только положительные. То есть я положил на все, что мне не нравится. Я – отдыхаю.
Мы с женой переоделись по предпоследней курортной моде и вышли в люди. Люди были. Они были везде, на набережной, на пляжах, что ниже набережной, в прибрежных кафе и ресторанчиках. Возле лотков со всевозможным ширпотребом, который никто, никогда, нигде не купит, только если он не на курорте. Сложно сказал? Зато правильно. И мы пошли вдоль набережной, море слева. Ориентировка на местности. Ознакомление с территорией, с ареалом обитания. Вхождение в отдых должно быть постепенным. Мы много прожили, нам некуда спешить. Мы приехали всего на неделю, мы должны все успеть, поэтому еще нам категорически запрещается спешить.
И, перманентно гуляя вдоль набережной в сторону Генуэзской, простите, крепости, мы приходим к одному очень интересному заведению. Терраса над морем. В ней продают кеговое пиво. Хорошо в жаркий летний день выпить бокал холодного пива. А кто скажет, что это плохо, пусть первым бросит в меня камень. Сказал. Ну мы и вошли. Девушка Наташа на продаже. На наливе. На разливе. В общем, у Наташи мы взяли по бокалу ихнего, крымского пива, я не гурман. И пару сушеных бычков. Это такая рыба. Если кто не знает. Они плавают нормальные. А когда уже не плавают, их жарят, варят или сушат. Это я не вам рассказываю. Вы-то это знаете. Это я сам себя проверяю.
Мы с женой садимся у внешней решетки, что выходит просто на морской прибой, над головами загорающих отдыхающих. И наслаждаемся: а – морем, б – пивом, в – отдыхом, г – совокупностью пива, моря и отдыха. Сорок минут. Секунда в секунду. Да, мы не пошли купаться в море. Мы же не с Урала. Мы из Одессы. Мы море видели. Правда, не такое. В Крыму море особенное. Более мягкое, более ласковое, более отдыхающее. Хотя это то же самое Черное. Которое самое синее в мире, если вы меня понимаете, о чем я. Мы всего на неделю, нам некуда спешить. Мы успеем завтра выкупаться и обгореть, все по полной программе. Все то, за чем мы приехали в Судак, мы выполним. План на игру священен. И не должен меняться ни при каких обстоятельствах. То есть, игра состоится при любой погоде. То есть, я не вижу, что бы могло нам помешать отдыхать так, как мы того хотим. Я был слеп.
Я был слеп. Была такая сила. Это стало понятно, когда мы перед ужином вернулись в комнату, чтобы привести себя в порядок. Перед посещением столовой. На проходной, ой. Простите, на ресепшене, нас ждало строгое предупреждение. Предпоследнее. Мы не нанесли визит врачу. Почему мы не нанесли визит врачу? Как мы могли не нанести визит врачу? Мы обязаны немедленно нанести визит врачу! Немедленно – это сразу? - переспросил я, игриво и наивно. Это немедленно. Это мигом, это пулей, это быстрее мысли. И никакой игривости, все по взрослому. Все как доктор прописал. Но это я забегаю чуть-чуть вперед.
Ну, мы и пошли. Докторша. Существо средних лет, пожилого возраста. Посмотрела на нас строгим оком опытного диагноста и сказала:
– Если вы не будете подчиняться правилам внутреннего распорядка, мы вас отправим назад и вернем деньги за путевку!
Какая прелесть. Социализм с человеческим лицом. И вот оно, это лицо, у меня перед лицом.
– Доктор, - попытался я отшутиться, - мы приехали всего на шесть дней.
– Вы приехали в оздоровительное учреждение! - строго прервала мой монолог докторша.
Знакомые до боли нотки. Пахнуло ревущими восьмидесятыми. Вопящими семидесятыми, поющими девяностыми. Да, переглянулись мы с женой, попали. Надо сдаваться на милость доктора. Дешевле будет. Мы склонили головы перед стихией. С бурей не спорят. Со смерчем не соревнуются. Со штормом не заигрывают. Им молча покоряются. И мы отдались на волю летной медицины. Осмотр был быстр и беспощаден. Жена здорова. И если я ее не буду загонять в могилу, проживет сто двадцать лет. У меня какая-то гипертония, я должен все бросить и заняться, наконец, собой. Пить таблетки, делать процедуры и прочие медицинские издевательства, которые резко улучшат мое самочувствие. Мы покорно и смиренно кивнули. С асфальтовым катком лучше согласиться.
И пошли на ужин, после которого посетили местный базар, по-русски рынок. Так москали наш базар называют. Бог им судья, они не виноваты, не знают элементарных вещей. Базар в центре Кипарисовой аллеи. Запахи выше всех моих возможностей. Здесь на ограниченном пространстве есть все. Не все, а просто все. Дыни: справа – мед, слева – сахар. Сливы размером с персик. Персики еще больших размеров. Помидоры, сорт которых почему называю микадо. Если бы их видел Микадо, он бы заплакал. Он бы один этот помидор ел бы три дня. И не съел бы. Ихний красный лук, ихний просто лук. И лепешки. Из тандыра. Или как у татар называется та печка, в которой они пекут лепешки. И вообще там есть все. Вот, придумайте, что вы хотите купить на базаре? А там это есть. Есть даже то, что вы не сможете придумать. Ну, мы и накупили всего понемножку. Для поправки организмов. На вечер. Чтобы скрасить отсутствие телевизора в комнате. Под мерную музыку волн и визг набережной.
И потом в комнате мы под Черный мускатель все это чудо оприходовали. Дыня при разрезании своим запахом заполонила весь этаж, я не побоюсь этого слова. Микадо текло по подбородку, мы слизывали помидорный сок. Заедали это дело лепешкой, порванной руками на куски. Лепешка была еще горячая, вкусная, пресная. Но остроты добавлял сыр под гордым названием Сулугуни. Отдых начинал мне нравиться. Одно мешало. На балконе вниз головой висела летучая мышь. Она мне не мешала, но действовала на нервы. А нервы надо как-то беречь. Проще всего не обращать внимание. Я попытался. Получилось, но не сразу. Но получилось. В смысле, вышло. Легли спать.
Ну, что вам сказать, утро красит нежным светом, это однозначно. И чем хорош вот такой отдых? Встав утром не надо думать от том, о чем ты привык думать дома, когда встаешь поутру. Что жарить, что парить, и как все это тебе обрыдло. Вызывает негативную реакцию. Здесь не надо ни чем думать. То есть думать надо, но о другом. Например, сначала пойти искупаться в море, а потом на завтрак, или наоборот. Но наоборот ты сделаешь так или иначе. А вот слабо в шесть утра окунуться в ласковые волны Черного моря? Лениво. Это мое нормальное отпускное состояние, когда все лениво.
Вышли на набережную. А тут больше никуда и не выйдешь, только на набережную. С трудом просыпаются лоточники. Такое впечатление, что большинство просто и живут в своих лотках. Они потягиваются, начинается их новый трудовой день, который год кормит. Жнива! У них. На нас. Весь пляж поделен на зоны влияния. У каждой зоны свой смотрящий. Ну, страна такая, мы все продолжаем скучать по зонам и лагерям. Там всяким-разным, труда и отдыха. Кто мне скажет, как это совместить. У нас вся страна всю жизнь вот такой лагерь труда и отдыха. И чего в ней больше, кто мне скажет. Мне так кажется, что отдыха в ней гораздо больше, чем труда. Потому что если бы наоборот, то у нас бы вместо воробьев на заборах сидели бы индюки. Не мое, но правильное. Потому если просто каждый придет на работу, и просто с девяти до шести будет работать, то, вероятно, и не надо будет ничего преодолевать и ни с чем бороться. Вечно меня тянет перед завтраком на философские упражнения. Это от того, что желудок пуст, как пуст карман, где деньги не звенят.
Пошли в столовую имени социалистического реализма, позавтракали, чем повар послал. Норма среднего кузнеца. Чай вкуса стакана, каша вкуса тарелки, хлеб без вкуса. И в результате ты не голоден. Что и требовалось от этого завтрака. А все остальное – это привередливость и больше ничего. Придирки. И больше ничего. Инсинуации. Не знаю, что это означает. Слово красивое. Встали и пошли. На пляж. А куда еще? Мы чего сюда приехали? Вот туда и пошли.
Темный песок, топчаны, топчаны, топчаны. И море. И очень злое солнце. Мы его достали. Оно от нас уже не может. И поэтому жжет немилосердно. Я имею в виду, обжигает неокрепшую кожу. В воду моря погружаешься с шипением. Столб брызг и пара вокруг тебя. И опять на топчан. Очень интеллектуальное проведение времени. И периодически на спинку, на животик, на спинку. Чтобы равномерно. Чтобы одинаково. Чтобы как у всех. Чтобы не выделяться из толпы курортников, к коим я и себя сейчас причисляю, как ни больно это осознавать. Вот, собственно, чем мы с женой занимаемся до обеда. Часа этак два, может два с половиной. За часами не слежу. Эту вредную привычку в себе искореняю на острове Судак со страшной силой.
Перед обедом к Наташе на пиво. Это святое. Это ритуал. Это даже, где-то, уже и традиция. На пиво к Наташе перед обедом. Оно кеговое, холодное. И потому приятно в жаркий летний день... ну, дальше вы помните. Тем более, что я в Судак ехал не для того, чтобы из бутылки хлестать Старопрамен. Это я могу, и делаю, в Одессе. А в Судаке мне нужна крымская экзотика. Например, кеговое пиво, местное. С местными засушенными трупиками разных морских и не очень морских рыбок. Они соленые и хорошо сочетаются с пивом. Не мной замечено, но мною активно используется.
И на обед в нашу социалистическую столовую. Суп, в котором рис, или что там, один другого догоняет. Пюре, хорошее французское слово, так у нас прижилось. Наверное это котлета, но я за базар не отвечаю. По одному персику. Это просто роскошь. И спитой компот из сухофруктов-пенсионеров. Но я не жалуюсь, я иронизирую. Я доволен. Хотя бы тем, что мне не надо думать, а где бы поесть. За меня об этом думает администрация санатория ВВС. Спасибо ей.
После обеда сразу на море нельзя. Нужно, чтобы организм усвоил то, что в него было вложено во время обеда. То есть идем в комнату и немного лежим. Тем более, что на улице самая жара. Духота и прочие летние курортные прелести вокруг солнца. Мы в комнате ленимся. Смотрим на море с балкона, сплетничаем по поводу и без повода. И просто лежим. Я с наушником в ухе. Пытаюсь по приемнику поймать какую-то радиостанцию. Но в уши лезут в основном татарские. Хочется русского. Нахожу на задворках диапазона. И умиротворенно затихаю под шелест песни. Я даже не понимаю, о чем эта песня. Неважно. Фон – главное.
Через часок вечерний выход на пляж. Благо этот пляж прямо под нашим окном. Пятьдесят метров по полету птицы. Там наш тамада выделяет нам с женой два топчана, чьи передние ноги омываются водами Черного моря. И опять те же телодвижения. На животик, на спинку, на животик. Чего мы сюда приехали? Вот и отрабатываем по полной программе. Но с пяти до семи – это святое. ВВС дают горячую воду. Можно себя омыть. ВВС считает, что этого времени достаточно. ВВС считает, что больше не надо, иначе – это барство. Мы не баре, мы как собака Павлова, по звоночку бежим под струи горячей воды, омыть себя. И омываем. Омываем. Омываем. А шо делать? И с чистой душой и телом на ужин. Ужин рано. Но это нас не пугает. Мы знаем, как надо себя вести, если что, если желудок потребует своего. То есть пищи.
После ужина в Судаке начинается ночная жизнь. Надо идти в проходочку на набережную, на Кипарисовую аллею. Я сначала узнал название этой магистрали, этой дороги жизни. И лишь потом, через пару дней нашел на ней кипарисы. Они там есть. Свидетельствую. Курортников не дурят. Только фиг увидишь эти кипарисы. Они загнаны на окраины цивилизации. Оттеснены барами, ресторанами, лотками, гадалками, менялами, укротителями змей, павлинов и обезьян. Покорителями одногорбых верблюдов. И не спеша идем вдоль этой выставки тщеславия. Сначала от набережной вверх, потом обратно. Наслаждаясь, получая положительные эмоции, заряжаясь энергией. Заглядываясь на сувениры и девочек. А почему бы и нет. Хоть бы посмотреть. Я про сувениры. Чуть попозже, когда темнота наползает на Судак, на площадку перед набережной выходит на гастроли ансамбль брейк-данса. Надеюсь я все слова расставил по их местам. И начинают загонять занозы в спины, в головы и другие части тела. Их окружают зеваки, смотрят. Кто-то платит, больше нет.
А напротив нашего санатория местный духовой оркестр устроил джем-сейшн. Мелодии популярных советских композиторов. Их тоже окружают зеваки, кто-то платит, кто-то слушает на шару. А за спиной мерцает непроницаемое море. И лунная дорожка, как след Бога на воде. И если спуститься на песок, и постоять у воды, то под мерный шелест волн можно простоять целую вечность. И на тебя нисходит умиротворенность и понимание того, зачем же ты приехал в это пекло по имени остров Судак. Можно даже искупать свое тело в ночном море, не возбраняется. И чем темнее на пляже, тем меньше одежды на себе можно оставлять. Отдыхаем. И около двенадцати ночи, с чувством выполненного за день большого объема работы по отдыху твоего тела на северном берегу южного моря, можно уходить в комнату в санатории ВВС, где вместе с тобой ночуют и летучие мыши.
Вот такой распорядок нашего дня в этом благословенном краю. Не без нарушения режима. Не без оборонительных действий против докторши. Но наша оборона трещала под напором эскулапа. Это было неравное сражение. Противник явно превосходил нас в технике и тактике. Но и мы не сдавались. Вот так.
Через пару дней нам уезжать. Все хорошее заканчивается, так подсказывает опыт, и не только наш. Мировой. И надо думать, как выбираться из обители праздности и счастья. В поисках выезда оказываемся на центральной площади городка. Это другой конец Кипарисовой аллеи, верхний. Нижний конец Кипарисовой аллеи упирается в море. Верхний – в площадь. На площади множество, четыре, микроавтобусов. Я остановился посреди тротуара и ищущим взглядом начал рассматривать эти микроавтобусы, магнетизируя их и их водителей. Я ворожил в уме. Я гипнотизировал, хотя никогда раньше этим не занимался. Это, вероятно, от природной застенчивости. Иначе никак этого не объяснить. Опыт гипнотизирования был не первый. Но удачный. Раньше не проходило. Или это называется сервис? Но он ко мне подошел. Смуглый невысокий мужчина.
- Вам нужно ехать в Симферополь?
- Да, – я не стал петлять и выкручиваться. – Послезавтра.
- Во сколько?
- В двенадцать часов.
- Я вас записываю, - мужчина вынул ежедневник, и записал нас с женой на указанную дату, на заявленное время. Сказал нам номер автобуса, на котором мы поедем и взял аванс. Для порядка. Чтобы я был уверен.
Я бы назвал это сервисом. Особенно если со счастливым концом.
Чем прекрасен отдых? Предсказуемостью. Тем, что один день похож на другой. И не бывает никаких неожиданностей, если ты их сам себе не придумаешь. Монотонность способствует отдыху. Насыщенная монотонность. Ненасыщенная монотонность – это мука. Тело должно быть постоянно чем-то занято, а мозг отдыхать – вот идеальное состояние. Но неожиданность случилась. Это шторм на море. Когда живешь просто на берегу шторм это событие. Его нельзя не заметить. Его нужно замечать и участвовать в нем просто необходимо. Потому что шторм – это полет. Шторм – это подлинная свобода природы. Это минуты, когда начинаешь понимать, почему природа непобедима, как-бы и что-бы мы с ней не пытались сделать. Природа все равно все учинит по своему закону. Это мы думаем, что открыли какие-то закономерности. Чепуха. Мы открыли только то, что нам позволили открыть. И это вовсе не значит, что то, что открыто, может претендовать на всеобъемлемость. Глупости.
Шторм – это величественное зрелище. Волны, ветер, хмурое на нас небо. Мы перед ним провинились. Чем не знаю, знаю, что виноват. И поэтому принимаю от шторма все нарекания и повинуюсь, и преклоняюсь. И покоряюсь. А попробовал бы не покориться. Даже пробовать не буду. Буду смиренно ждать, когда природа успокоит свой нрав, смилостивится и позволит опять воспользоваться ее морем, ее солнцем, ее пляжем. Полтора дня бушевало море, с шумом избивая берег волнами, волны перелетали через каменное ограждение набережной прямо на асфальт тротуара. Мы ходили и любовались этим великолепием стихии, простите за штамп. Мой рассказ. Что хочу, то и штампую. Полтора дня бушевало море. И на второй день после обеда на небе появилось яркое летнее крымское солнце, которое не спутаешь ни с каким другим. И подсох песок на пляже. И мы несмело пришли позагорать. Инцидент исчерпан. И мы опять подставляем тела под расправу солнышку по отработанной схеме: на животик, на спинку, на животик.
Равновесие с природой восстановлено. Природа сорвала на нас злость и снова добропорядочно принялась выполнять свои обязанности по отношению к нам, отдыхающим. Житейское дело. Милые бранятся, только тешатся. Зато за время шторма мы распробовали такое лакомство, как чебуреки. Это лакомство! Мы нашли забегаловку, где жарят эти чебуреки. Или их парят? Ну, в общем, в кипящем масле изготавливают такие большие лапти, как полторы моих ладони. И ты потом их ешь под кока – колу. Чебуреки горячи, только что из машинки. И это их главное достоинство. Хрустящее тесто, жир и масло текут по подбородку, ты запиваешь холодной колой. И весь этот контрастный ансамбль очень хорош. Вкусно. Экзотично. Дешево, удобно и практично.
Вот такой у нас получился авантюрный отдых. Начался в пропахшей котами подворотне, а продолжился в Судаке. Нам понравилось. А вам? А если вам не нравится, сделайте так, как вам нравится. Никто не запрещает. И не обязательно в Судаке. Крым большой. Да, и кроме Крыма есть места, где можно дать организму оторваться. А организму периодически надо давать отрываться по полной программе. А у нас в Судаке было все именно так. Это наше личное неправильное мнение. А ваше личное неправильное мнение? Имеете? Заимейте, и вам воздастся. Мы поступили нестандартно. От моря уехали к морю, чтобы увидеть море. Вот такая искривленная логика. А в нашем астигматическом мире именно такая логика самая продуктивная. Это опять лично мое неправильное мнение.
У них в ВВС такой порядок, что до восьми утра ты еще их человек, а в пять минут девятого – уже нет. А микроавтобус нас ожидает в двенадцать. То есть четыре часа чистого времени надо себя куда-то деть. Наши бывшие хозяева согласились посторожить наши вещи до отъезда. И то хлеб. Оказалось, что у них на этот случай имеется специальная комната, куда не только мы втащили свою сумку, но многие другие, которые ждут отъезда, а уже не отдыхающие.
Чем заняться, когда у тебя последние часы пребывания в сказке? О, дел много. Во-первых, наконец, появилось время сориентироваться на местности. То есть увидеть пейзаж за окном. Побродить по парку, в котором расположился санаторий. А парк великолепен. Огромные деревья неизвестных мне пород. И не потому, что вы подумали, я просто не ориентиируюсь в ботанике. Я не ботаник. И не зоолог. И не гриписовец. Я нормальный городской житель и растения различаю: плохое или хорошее. Но знаю, что хлеб не растет на деревьях. И при этом прекрасно себя чувствую. Мы аккуратно обошли всю территорию. Обследовали самые дальние уголки. Но времени до отъезда все равно вагон.
Чем еще заняться? А подарки тем, кто остался на родине. В качестве подтверждения того факта, что мы были в Судаке. Сыну, его жене, дочке, ее мужу. Собаке, чтобы не обижался. Себе что-то на память. Что-то из того, что никогда в иных условиях покупать не станешь. Даже смотреть на это не станешь. А тут такие экстремальные условия, покупается все. И себе четки из оникса. И чашку для кофе, кобальт. Прошу заметить, не синяя, а кобальт. Именно кобальт. Если скажете, что синяя, продавец обидится.
Время еще остается. Пить пиво к Наташе не пойдем. Нам в дорогу. А если оно не полностью усвоится? И придется постоянно брать гигиеническую паузу? Нет, мы к Наташе на пиво не пойдем. Мы пойдем к той толстой татарке на чебуреки. Это сытно, это классно, это горячо, это уместно. Это прекрасно. Мы так и поступаем. И опять течет масло по подбородку, и холодная кола ломит зубы. И симбиоз жареных чебуреков с американской мечтой умиротворяет наши желудки. И приближает час расставания с Судаком.
На площадь для посадки мы пришли как раз во время, за пол часа до назначенного срока. Машины еще не было. Ее не было и через двадцать минут, и еще через десять, машина опоздала на пять минут. Нервы, нервы. Но я водителю ничего не сказал. Не хочу омрачать себе последние минуты в Судаке. Мы успели с женой занять первыми самые козырные места впереди, рядом с водителем. Вызвали глухую зависть у остальных. Но нам это уже было не интересно. Мы уселись, устроились, приготовились к дальнему пути от земли обетованной Судак в Симферополь. Это помогало скрасить грусть расставания, которая захлестывала нас. Не хотелось уезжать из сказки. Не хотелось.
Мотор завелся, микроавтобус поехал. Вперед, к Симферополю. Сначала вверх, к перевалу, по дороге в лесу, потом перевалили перевал, проехали еще немного лесом, пошла вдоль окон крымская безжалостно выгоревшая степь. Мы уезжаем от тебя Судак, мы возвращаемся в нормальную жизнь, с кухней, уборкой квартиры, склоками на работе и разборками с соседями. Возвращаемся, но только для того, чтобы вернуться. А мы вернемся, мы вернемся в Судак. Так нам хочется. И так будет. Или я не я, как говорил один мой старый, в смысле давний, знакомый.
Дорога долгая, не очень желанная, но нужная, мы, чтобы как-то отвлечься, разговорились с водителем. О том, что летний день год кормит, о том, что зимой он, как и все жители Судака, только и ждут летнего сезона, перебиваясь случайными работами. То есть это только для нас сказка. Для него Судак – это жестокая реальность. И способ жить и выживать. Скажем не самый плохой способ. Но кто на что учился.
Потом мы приехали в Симферополь, нашли на бульваре около вокзала забегаловку, где нас довольно неплохо накормили. Побродили по привокзальному району, посидели в привокзальном кафе. И дождались поезда на Одессу. Поклялись вернуться сюда еще раз на следующий год. Сели в вагон и без особых приключений добрались до родного города.
Ну, что вам сказать? Крым — это такое место на Земле, где деньги дерут, как за границей, а обслуживают, как у нас. И тем не менее, это не мешает публике каждое лето туда ломиться. Ломанулись и мы с женой. Что возьмешь с придурков. Мне отец завещал побывать в Судаке. Это, как известно, в Крыму. Заветы надо выполнять. Выполняли же заветы дедушки Ленина. Хотя, кто его знает давал он их или за него придумали. Там же были такие заводные ребята. Но не об этом речь. А речь о том, что я решил выполнить завет отца и поехать в Судак, который в Крыму. Необходимое уточнение. А то, не дай Бог, найдется умник, который знает еще про один Судак, который не в Крыму. Так я о том, который в Крыму.