Когда-то давно я служил в городе Полярном (бывший Александровск) и корабли наши стояли в Екатерининской бухте (похоже, что раньше над названиями тоже не мудрствовали подолгу, назвал высочайшим именем - считай земной поклон Двору отвесил). Бухта относительно спокойная, прикрытая от холодных ветров сопками, со стандартным для севера набором живности. Но однажды к нам в бухту прилетела огромная стая самых обычных уток, внешне похожих на тех, что в средней полосе по озёрам гнездятся, только чуть покрупнее и окрас как у коров вологодской породы. Как их сюда на солёную воду занесло не понятно, но остались надолго, поскольку объедков с матросских камбузов было в изобилии, а за еду можно и Родину продать при отсутствии соответствующего идеологического воспитания.
Служил у меня тогда инженером радиотехнической службы лейтенант Коля со смешной фамилией, мужичонка невысокий, щуплый и чрезвычайно злобный, матросов ненавидел, а всех остальных хоть с трудом, но терпел. Вопреки стереотипам жена у Коли не была ни огромных размеров, ни высоченного роста, но властная была до царизма. Она, считая себя абсолютно объективным человеком, ни на секунду не сомневалась, что заслуживает большего и потому была уверена, что Коля обязан ей до гробовой доски за то, что однажды она, пусть и нехотя, но ответила ему «Да». Это ей принадлежит фраза: "До свадьбы с тобой у меня ноги были прямыми". Колина жена была единственным человеком, перед которым он трепетал как гитарная струна на верхнем «ля» и норовил угодить ей по любому поводу, да и без повода тоже. Поскольку времена были не сильно изобильными, решил Коля ублажить свою царицку, приготовив ей по воспоминаниям детства утку под соусом. Самому гоняться за дикой птицей в офицерской шинели было не по этикету, а просить матросов в силу взаимной нелюбви было бесперспективно. Коля ждал подходящего момента, когда можно будет обменять свои инженерные знания на заветную птицу счастья, и дождался.
В матросской столовой сломался телевизор - то единственное окно в живой мир, куда сквозь магнитные бури и дальние расстояния с огромным трудом прорывался слабенький, серенький и дрожащий от своей слабости сигнальчик из настоящей жизни, который жадно ловило матросское зрение и слух, рождая в душе тёплые воспоминания о доме, о выпускном вечере, о тех, кто по святому матросскому убеждению должен был их ждать там три бесконечных года (а тогда это было именно столько)… Короче, предварительно закопав топор войны и потренировав заискивающую улыбку, пришли матросы к инженеру Коле с поклоном: «Нам бы телевизор починить, а то не можем программу «Время» смотреть и наша политическая сознательность от этого страшно страдает». Встал Коля в позу заварочного чайника и с ответным предложением (поймать ему утку) выступил, но утка вперёд. На том и сошлись.
Надо сказать, что был тогда самый разгар холодной войны и командиры на флоте были избыточно волевыми и несгибаемыми, ладно бы сами, так они норовили эти волевые качества всему экипажу навязать, а что может быть для этого лучше, чем строевые занятия с оркестром в мороз при сильном ветре. Любому здравомыслящему человеку понятно, что вероятный противник, наблюдавший это действо посредством спутника, должен был содрогаться от нашей загадочности в своём тёплом кабинете. Чтобы дудки к губам музицирующих на морозе не приварились, мундштуки духовых инструментов и их внутренности смачивали спиртом, в результате розовощёкий оркестр играл весело и задорно, а строй так вколачивал башмаки в обледеневший причал, будто это была крышка командирского гроба. Короче, только моряки выловили в полынье утку, выполнив тем самым свою часть договора, как образовалась как раз подходящая для ледового шоу погода и прозвучал сигнал «Большой сбор». Коля бросил заветную птицу в свою тесную каюту малого противолодочного корабля, закрыл её на ключ, нарядился вместе со всеми в парадную форму, как перед Цусимой и потрюхал на построение. На построении на него свалилось неожиданное счастье, поскольку замполит уговорил командира вместо строевых занятий отправить моего инженера на ремонт матросского телевизора в связи с предстоящим очередным выступлением очередного генсека на очередном пленуме, которое никак нельзя пропустить. Так Коле ещё никогда в жизни не везло: и утка на халяву и строевые побоку. Влетел он в офицерский коридор, приоткрыл щёлочку в каюту, чтобы расквартированная там птица не вылетела, вбросил туда парадную шинель и тужурку и, переполненный не часто посещавшим его чувством собственной значимости, отправился ремонтировать дорогой его сердцу своей ненадёжностью телевизор «Сигнал-2М». Возился он с телевизором долго, вдумчиво, чтобы не дай бог раньше окончания строевых не успеть. В аккурат к их окончанию и закончил, что само по себе уже является признаком высочайшего мастерства. Потом прошла политинформация, уборка, ужин…в общем у двери своей каюты Коля оказался как раз ко времени схода на берег. Предвкушая обнявшую его благодарность жены он распахнул дверь каюты и быстро захлопнул её изнутри. Шок. Нет, это был не шок, это было крушение надежд, отвращение к своей бессмысленной жизни, сконцентрированная на нём ненависть мира…
Вброшенная в каюту утка непривычная к замкнутым пространствам сначала испуганно забилась в угол, потом на неё напала истерика, она стала метаться по каюте ударяясь в переборки, роняя пух и перья, потом ею овладела медвежья болезнь, а она с упорством Че Гивары продолжала биться в стены, перемещаясь по неимоверным траекториям. Обильная несвежая пища, отсутствие самоограничений и животный страх сделали своё дело, очумевшая утка, потеряв половину оперения, так обильно залила каюту и всё, что в ней находилось, включая парадную шинель и тужурку, превосходным птичьим помётом, что каюта изменила свой цвет. А запах…Чтобы не потерять сознание Коля распахнул иллюминатор, и струя свежего воздуха указала сильно похудевшей птице правильное направление движения. Она проскользнула в иллюминатор как обильно сдобренный сметаной пельмень в желудок. Коля остался наедине со своим горем. Идти домой без шинели – прямая дорога в госпиталь, пришлось ждать, пока народ на корабле разбредётся по углам. Стряхнув с шинели то, что ещё не успело впитаться он на цыпочках пошел по коридору, миновал столовую команды, камбуз, но на выходе из надстройки столкнулся с дневальным. Тот оказался юношей развитым и добил Колю, сказав: «Тщщ нант,- это к деньгам». Если бы приметы сбывались мой инженер стал бы миллиардером, а его каюта кладовой Центробанка, но жизнь была к нему строга.
Без утки, но зато в соусе с ног до головы, Николай окольными путями добрёл до дома. Услышав робкое движение ключа в замке и скрип петель открываемой двери, его суровая жена, не отрываясь от своих дел и не глядя в его сторону, встретила Колю словами: «Где шлялся, засранец?». Коля возражать не стал, как минимум на половину его жена была права.
_________________________________________________________
Картина автора "Где шлялся?!", холст, масло.