– Ты знаешь, Аня, – рассказывал Дэвид, по возвращении в Питер, о своём путешествии на Кавказ – в этой поездке мне было всё внове, всё интересно. И неожиданный выход из поезда в Невиномысске, когда я уже был настроен на Владикавказ, и моё удивление, что нас встречали. Потом это переодевание в горскую одежду, которая подошла и мне, и Арчибальду, как сшитая по мерке, верховая езда по степи, предгорьям и горам. Сказка, да и только!
….Выехав за город, дорога пошла степью. Естественно, степь Дэвид Поттер раньше никогда не видел и ошибочно представлял её огромным, нестриженым английским газоном с кустами. Увиденное его ошеломило!
Была середина апреля. Весна! А это самое лучшее время в степи. После зимних холодов и метелей наступило тепло, которое Дэвид определил градусов в пятнадцать.
Стоило потаять снегу, насыщенная влагой степь быстро превращается в цветник. Так было и сейчас, во время их путешествия. Появилось бесчисленное количество пунцовых маков, ирисов, с фиолетовыми и желтыми цветами, желтых и красных тюльпанов, различных видов лука, белых и лиловых анемонов, лютиков, пахучих фиалок, дикой спаржи.
Всё это цветочное богатство степного растительного мира развивается с чрезвычайной быстротой. чтобы успеть пройти свой жизненный круг еще до тех пор, пока жаркое летнее солнце не иссушит и не выжжет все вокруг.
Тогда вместо цветов появятся пахнущие шалфей и тимьяны, разноцветные астрагалы и желтые лапчатки – растения с сероватой, густо опушенной листвой. К этому же времени вырастут и многочисленные степные злаки с узкими листьями и развитыми дерновинами.
Господи! Как же хорошо было обозревать это лоно природы вдали от тусклых, питерских дождливых дней.
Кругом – необъятный степной простор. Над головой – темная, необыкновенно красивая синева небесного свода, какая бывает только на юге, а впереди – зубчатая стена горных великанов, подёрнутая туманной дымкой.
Миллионы кузнечиков наполнили воздух своим звонким стрекотанием. К стрекотанию добавляется мощный гул ос, пчёл, шмелей. Степная трава просто кишит насекомыми и другими своими невидимыми жителями – сусликами, мышами, зайцами, ежами, енотами, лисами, дикими кабанами, змеями.
Здесь же, в траве, зарождается жизнь несметного количества птиц и их многочисленных видов. Степные куропатки, фазаны, стрепеты, дрофы, кречётки, авдотки, журавли-красавки. Проносятся с криками чибисы, пустельги парят на одном месте высматривая мелких грызунов и насекомых, а высоко в небе плавает коршун, ни разу не взмахнув крыльями. У любого, даже самого маленького озерца кипит жизнь водоплавающих и ржанковых птиц.
Надо признать, вначале Дэвид больше прислушивался к себе, чтобы понять ощущение мышц, забывших верховую езду. Минут через тридцать после начала движения, тело «вспомнило» навыки всадника. Дэвид вздохнул свободно, дружелюбно пошлёпал шею своего вороного, наконец, осознал, что всё время, пока они будут двигаться к горам, они будут в окружении фантастической цветочной феерии. Не выдержав, закричал, раскинув руки от радости увиденного, от радости жизни. Арчибальд улыбнулся, попросил так больше не поступать и что-то сказал удивлённому бородатому. Тот понимающе и слегка снисходительно ухмыльнулся. Дэвид почувствовал себя немного пристыжено, но не стал казниться, двигался дальше, весело оглядывая степь. Вдруг, он обратил внимание, что все, кроме него, были на гнедых меринах.
– Арчибальд, а почему я на вороном?
– Дэвид, мы с вами путешествуем на одной из лучшей в мире породе лошадей – кабардинской. Если уж быть до конца точными, то лошадь эта черкесская, ещё точнее – адыгская. Её и зовут «адыгэш». Эта территория сейчас названа Кубанской областью. Баталпашинск – один из уездных городов. Ну, помните, я вам рассказывал административное устройство России? А раньше всё это была Черкесия. Изо всех черкесских земель именно в Кабарде коневодство достигло наибольшего развития. В этой породе иранская и арабская кровь. Ничего не боится, идет по тропе над пропастью, а вынослива, как монгольская лошадь. И очень сильная. Пройти сто километров под всадником – обычное дело. И нам сегодня предстоит долгий переход.
Теперь, по существу вопроса. Черкес, кабардинец, или карачаевец не поедет верхом на кобыле, или жеребце. Ездят на сухих, не моложе девяти лет, меринах. Они отлично выучены, даже приучены не ржать, чтобы не выдать джигита в засаде. Любимая масть – гнедая. Потом – белая. Считается, что вороные сильны ночью. Днём – так себе. Сегодня и проверим.
– Ты понимаешь, Аня, – рассказывал Дэвид, – действительно, в этот же день всё и проверили. Я не спросил у Арчибальда, что значит «долгий переход», а напрасно. Да потому, что мы двигались целый день и часть ночи. Ну, нет, с четырьмя остановками. Сама понимаешь, и зад, и мочевой пузырь не выдерживал. Ночью мы прошли город Баталпашинск и дви….
– Турецкое название какое-то у этого города – перебила Дэвида Анна. – «Паша» у турок – это высокий титул, визир, или генерал. Не помню.
– Точно! Ты что, знаешь откуда оно?
– Да нет, Дэйв, я первый раз его слышу. Но, для русского уха, оно турецкое.
– Слушай! Батал-Пашинский редут а затем и станица, да и город получили свои названия в честь одной блестящей победы. В девяностом году прошлого века четырёхтысячная русская армия генерала Германа разбила двадцатипятитысячную армию турецкого военачальника Батал-Паши. Армия Батал-Паши была послана с огромными запасами оружия и денег, чтобы поднять горцев против России. Я, сколько живу, никогда не слышал, чтобы населённый пункт был назван не в честь победителя, а побеждённого! Но жители станицы никогда полностью не приняли данное название, и в обиходе станица называлась и называется не иначе как "Пашинка". Сама же победа имела огромное значение для России и лишила Турцию влияния на всю центральную часть Северного Кавказа.
Так вот, миновав ночью Баталпашинск, вперёд пустили меня на вороном. Тьма была непроглядная. Единственное, о чём попросили – не править конём и не понукать его, что я, понятно, и делал. Вороной отлично знал дорогу и вел наш маленький отряд, как будто это было днём. В некоторых местах пришлось переезжать через ручьи, спускаться в овраги, подниматься на крутые косогоры. Действительно, местные кони – чудо!
Вот, посмотри на карту. Нет, сюда. Мы прошли станицу Усть-Джегуту, потом и абазинский аул Кубину, продвинулись ещё немного, пересекли впадающую справа по движению небольшую речку и, вот, здесь, остановились на отдых. Ты уже поняла, что станица – это казаки, а аул – местные?
– Это я и без тебя знала. А что такое Усть-Джегута?
– Джегута – ударение на последнем слоге. «Джеге» – липа, «тей» – вода. Джегута – это речка с липами. Ну, а «усть», это и ежу понятно. Видишь, как я тоже уже русские идиомы употребляю? Ты знаешь, Аня, я после поездки ещё больше зауважал Арчибальда. За многое. И за моё знакомство с топонимикой, и за его знание русских идиом, и за умение их употреблять.
– Ты у меня молодчина! А как вы ночевали в поле? Что вы ели? Я, так понимаю, вы и не охотились? Расскажи, мне интересно!
– Ну, первое, что сделает любой местный житель, после окончания движения верхом, – это позаботится о своём коне. А уж о походном коне – особо. Мы, моя хорошая, ночевали, но, я знаю, коней не рассёдлывали. Кабардинское седло лёгкое. Говорят, оно никогда не портит спину лошади, даже если остаётся на ней неделями. Не успели мы с Мосли спешиться, как к нам подошёл один из наших сопровождающих, забрал вороного и его гнедого, а нам дал две бурки. Я было захотел узнать у Арчибальда, мы будем что-то есть, или нет, но он, завернувшись в бурку, тут же заснул. Я подошёл к воде, напился вволю и, тоже, заснул в бурке….
Когда Дэвид проснулся, было ещё темно, но восточный край неба был нежно-розового цвета, солнце должно вот-вот появится из-за Чёрных гор. Сильная роса на кустах и траве обещала хороший день, пока же было зябко.
Подойдя к реке пополоскать зубы и напиться, он с изумлением увидел, что все стоят около своих коней и ожидают именно его, как тут же не преминул добавить с улыбкой Арчибальд. Тем не менее, он спокойно сделал всё, что намеревался, сходил за буркой и отдал хозяину. За эти пятнадцать минут, прошедшие от его пробуждения, солнце брызнуло из-за гор и осветило место их стоянки. Оказалось, что их привал был сделан на берегу чистого прозрачного левого притока Кубани, сама же Кубань имела мутно-жёлтый цвет воды.
Но вот, все тронулись, Арчибальд поехал рядом с Дэвидом.
– Дэвид, должен вам признаться, я совершенно не прорабатывал наш маршрут движения от Невинномысска. В вагоне, когда я пошёл в туалет, ко мне подошёл человек и назвал пароль. Получив правильный отзыв, сообщил мне, что мы едем с охраной из шести человек, что в поезде два шпика, которых они уже вычислили, что нам ехать до Владикавказа не нужно, нас будут ожидать в Невиномысске. Дальнейшее вы уже знаете, но думаю, что ряд вопросов у вас всё же есть.
– Да, конечно есть! Первый – мы что-нибудь будем есть, или нет? Второй – вы знаете куда мы двигаемся, или нет?
– На первый вопрос у меня пока нет ответа, на второй частично есть. Мне ещё вчера сообщили в поезде, что наш маршрут изменил человек, являющийся здесь, на Кавказе, нашим резидентом. Мы же с вами первоначально должны были ехать до Владикавказа. Если это изменилось, значит есть причины. Мы с вами добираемся сейчас на встречу с ним. После этой встречи будет ясно и с нашей дальнейшей дислокацией.
Утром я расспросил нашего старшего – бородатого, каков наш дальнейший путь? Он мне рассказал, даже частично начертил палочкой на земле. Мы дойдём до тройного слияния – в Кубань слева впадает Теберда, а справа Мара. Дальше мы пойдём уже долиной Теберды. Больше мне пока добавить нечего, но надеюсь, так мне обещал наш бородатый предводитель, что завтра мы должны быть на месте. Вот, кстати, и он.
Подъехав к Арчибальду, бородатый поехал с нами рядом и стал что-то говорить Арчибальду, потом они тронулись и двигались рядом, когда позволяла дорога. Арчибальд, поворачиваясь лицом к Дэвиду, переводил.
Между тем, местность приняла гористый характер. Долина Кубани сузилась, дорога стала подниматься в гору, проходя по обрыву высоко над рекой.
На левом берегу Кубани среди массы зелени показалась станица.
– Глядите, Дэвид. Мягкие породы, вероятно, вымылись, а твердые, розоватые и коричневые, обнажились и придали склонам речной долины красноватый цвет. Станицу и назвали Красногорская.
Впереди синели горы. Недалеко от станицы Красногорской на большой равнине раскинулось карачаевское селение.
– Сары -Тюз – кивнув рукой в сторону селения сказал бородатый. Арчибальд тут же перевёл: «жёлтая равнина, или жёлтое поле».
После этого расширения долина Кубани вновь сузилась и Кубань, из степной, превратилась в бурную горную реку.
– Сейчас будет так называемая «мышиная тропа» – предупредил Дэвида Арчибальд. – Поводья расслабьте, кони лучше нас знают, как идти.
И действительно, дорога то жмется к горным утесам, то пробирается по их карнизам, то извивается узкой лентой над обрывами. Это и есть «мышиная тропа», а за «мышиной тропой» – кабардинский аул Хумара.
– Привал – перевёл Тауджигита Арчибальд. Двое двинулись к аулу и через полчаса вернулись, привезя три глиняных горшка с простоквашей и сухими лепёшками.
– Господь услышал мою молитву, Арчи!
– Нет, это Тауджигит – так зовут, кстати, нашего вожака, услышал мою просьбу – засмеялся Арчибальд.
Они наскоро перекусили и двинулись дальше. Вскоре, на левом берегу Кубани, около впадения в Кубань ее левого притока Теберды и правого Мары. показался ещё один аул.
– А это осетинский аул, он так и называется – Георгиевско-Осетинский.
Над аулом возвышалась красивая столбообразная скала с древней церковью наверху.
– Тауджигит предполагает, что здесь, у скрещения трех горных долин, в древности была торговая фактория с крепостью – просвещал Дэвида Арчибальд.
После Георгиевского-Осетинского аула стало заметно резкое изменение и Кубани и окружающего пейзажа. Только вчера было видно её спокойное течение по ровному и широкому степному руслу. Сегодня это горная река, стремительно несущаяся между скал. А горы? Ещё недавно, это была лишь зубчатая стена на горизонте, а теперь, вот они, рядом.
После впадения в Кубань Мары, наши герои проехали километра два вверх по долине до карачаевского аула Каменномостского, где дорога переходит по каменному мосту на левый берег реки.
– Каменномостский аул – рассказывал Арчибальду Тауджигит – последнее карачаевское селение в долине Кубани. Возле него Теберда впадает в Кубань, через которую в узком ущелье перекинут каменный мост.
Кубанская долина свернула влево, Тауджигит повернул коня направо, и они очутились в Тебердинском ущелье. Теперь, сбоку дороги шумела не глинистая, мутно-желтая Кубань, а прозрачная Теберда, берущая своё начало из озера, которое питается ледниками Клухора.
Цвет тебердинской воды был необычным – изумрудным. Унылые скалы Кубанской долины остались позади, теперь, по обеим сторонам дороги поднимались живописные горы, покрытые сочной и разнообразной растительностью. Что придавала воде такой цвет – лазурное синее небо, голубизна льда горных вершин, или ярко-зеленая листва? Скорее всего, всё вместе. Лиственные леса поразили Дэвида. Он в этом разнообразии узнал и бук и березу, липу, клен, дуб и, кажется, даже граб. А, по мере того, как они поднимались повыше, показались хвойники – сосны и пихты. Да какие мощные! Каждый поворот дороги открывал все новые и новые картины, очаровывающие своими красотами и разнообразием.
Чем дальше в ущелье входила узкая дорога, тем ниже сосны сбегали к дороге вниз. А дорога то расширялась, то сжималась так, что, кажется, всё, дальше ничего нет. Нет, за поворотом опять была дорога и, казалось, ей не будет конца. Она непрерывно вела их вверх и вверх.
Прошли ещё несколько карачаевских аулов. Некоторые Тауджигит называл, среди них, Дэвид почему-то запомнил, – Джингирик и Сынты.
– Тауджигит говорит – переводил Арчибальд – что это новые аулы, этим аулам немного больше десяти лет. А когда-то в этих местах жили аланы. Это они построили храм над аулом Сынты в виде креста.
От Сынты они шли вдоль Теберды ещё часа два, два с половиной. Вскоре показался ещё один карачаевский аул. За ним, примерно в трёх километрах, при впадении небольшого притока нашли место для стоянки и остановились на ужин и ночлег.
Это был уже почти нормальный ужин, состоящий из сушёного мяса, сухих лепёшек и вкуснейшей живой воды, после глотка которой, кажется, уходит вся усталость. За ужином узнали, что рядом с этим аулом находятся остатки былого большого аланского города. Об этом рассказал один из молодых карачаевцев – Закерья, который, оказывается, и родом из этого аула.
Утром встали рано, впереди ожидал нелёгкий конечный переход. Примерно час после ночлега двигались по узкой тебердинской долине. Но вот, Теберда приняла справа крупный приток Джамагат, который шумел в широкой долине, а затем, слева в Теберду влилась река Муху.
Долина Теберды сразу же резко расширилась. Тауджигит попросил всех приостановиться и рассказал, что по долине Муху можно выйти через перевал Муху в долину реки Аксаут. А долина Джамагата выводит к долине реки Даут. Но Дэвид слушал это вполуха. Его глаза были устремлены на фантастически-красивые виды гор среди изумрудной зелени.
Он буквально пил горный воздух и совсем не чувствовал усталости пути. Наоборот, он ощущал, что в него стремительно вливается какая-то сила, исходящая из этого широкого ущелья, от этих лугов и пастбищ вдоль дороги. А вокруг их окружал лес. Могучий хвойный лес, с настоянным на горном солнце запахе сосны. Разнотравье лугов поражало. Миллионы кузнечиков пели свою незатейливую песню, невероятное количество пчёл и бабочек опыляло мириады цветов. По веткам деревьев непрерывно перепархивали птицы….
Через полтора часа движения по чародейному лесу, услышали шум воды и вскоре показался источник шума – мощный правый приток Теберды. Вода стремительно неслась по руслу и рассыпалась удивительными брызгами, превращающимися на солнце в радугу.
– Это река Уллу-Муруджу. Попейте её воды. – Вода была хрустальной чистоты и очень холодной. – До начала Теберды примерно час пути.
Действительно, через час с небольшим они подошли к Гоначхирскому ущелью.
– Река Теберда берёт начало отсюда, от слияния Гоначхира с Аманаузом – переводил мне речь Тауджигита Арчибальд. – Здесь, по Гоначхиру, проходит старый путь к Черному морю через перевал Клухор. Нам на перевал не надо. Нам надо пройти по Гоначхирскому ущелью только до озера Тубанлы-Кёль. Там вас будут ожидать – закончил свою речь Тауджигит.
Все двинулись вверх по узкому серпантину, врезанному в правый берег Гоначхира. Первым пустили Закерью, он несколько раз ходил через Клухор и хорошо знал путь по ущелью. Караван замыкал Тауджигит. Дорога поднимается достаточно круто, но чудо-лошади идут, как будто по равнине. На склонах стоят пихты в несколько обхватов, всё покрыто мхом. Гоначхир где-то глубоко внизу, но шум беснующейся воды, перекатывающей камни, слышен очень хорошо.
Как только заканчивается серпантин, дорога сворачивает в лес, где накатывает такая тишина, что не верится, что минуту назад был слышен грохот реки. Дорога вьется все дальше и дальше в ущелье, направляясь к подножию громадного голого пика, острие которого высоко поднимается над соседними горами.
Справа ненадолго открылось ущелье, в конце которого видны стены какого-то каменного исполина.
– Домбай-Ульген – с уважением сказал Закерья.
– Дэвид! Как вам это – обратился к Поттеру Арчибальд, делая широкий жест рукой. – Домбай-Ульген переводится как убитый зубр. Какая махина! А как вам дышится? По моим расчётам, здесь должно быть выше полутора километров. Смотрите, как потрясающе смотрится впереди эта остроконечная вершина! А вот эти массивы справа, облепленные ледниками! Я считал, что после Гималаев меня трудно чем-нибудь удивить, но сегодня этими красотами я удивлён. Жаль, у меня нет карты этого района, он мне, определённо, нравится!
Дорога вывела их на плоскую, с редкими кустами долину, где, слева от дороги, виднелось небольшое, приблизительно триста на сто пятьдесят метров, зеркало воды. Это и было озеро Тубанлы-Кёль – Туманное озеро. В левой части озера был виден кош – деревянный летний дом пастухов. Из коша поднимался дымок. Когда подъехали к кошу, Дэвид глазам своим не поверил, около него стояли два непальских гурка, в горской национальной одежде, но с английскими винтовками и с ножами кукри на поясе. Дверь коша распахнулась, из неё вышел долговязый человек в черкеске и мягких сапогах. Он был без папахи, её заменяла пышная рыжая шевелюра. Очень загорелое на горном солнце лицо заросло большой бородой, тоже огненного цвета. Он раскрыл объятья и сказал на отличном английском: «Приветствую вас, мои друзья. Вот вы и дома»!
Не узнать его было нельзя – Это был Рой Макгрегори.