Шкаф. Инвентарная книга
Ш К А Ф
Инвентарная книга
"Этот карандаш я беру себе на память" .
А.П.Чехов. Дядя Ваня.
"Память ...энергия, исходящая из вечности во время".
Н.А.Бердяев. Самопознание.
(Повесть-эссе опубликована в "Роман-журнале ХХ1 век" (Москва, 2001,№12) под заголовком: Шкаф,или Балканский синдром". Здесь публикуется сокращенный вариант).
Время летит. Так хочется остановить мгновенье - даже не думая, насколько оно прекрасно. Оно ценно само по себе - как мгновение человеческой жизни, наполненной биением сердца, таинственными токами крови, неслышным ростом волоса, радостным ощущением запахов весны. Его аксиология не зависит от красоты или истины, полноты или правды.
Это - жизнь.
Жизнь бренна. Вчера прочитал, что при моих показаниях вероятность инфаркта - тридцать шансов из ста. Великовато. Начинаю побаиваться, что неприятность может случиться за рулем. У Юрия Скобелева, который казался вечным хранителем чеховского музейного фонда, неприятность случилась прямо на улице. Оторвался тромб. Умер через пять минут после доставки в реанимацию.
Ничего удивительного, что врачи с некоторым цинизмом относятся к нашей боязни смерти. Остроумцы от медицины определяют жизнь как "хроническую инфекцию, передающуюся исключительно половым путем и неизбежно приводящую к летальному исходу".
Постоянное безденежье оставило нас без шофера, и служебную машину приходится водить самому. Сначала это нравилось, да и сейчас приятно рвануть куда-нибудь вроде Коктебеля, к Волошину... Но регулярные вояжи то в банк, то за удобрениями или вениками похоронят любого романтика.
Частенько, накручивая дорожную ленту на колеса, я размышляю о вероятности инвалидного существования. После возможной аварии, которые у нас почти неизбежны. Брата Анатолия "поцеловал" в лоб новый русский на иномарке. Машину восстановили, теперь она у моего сына Олега. Тоже новый русский - тоже в лоб - тоже на иномарке - въехал в машину уже в Ялте. Слава Богу, никто не пострадал, но ремонт вылился в копейку; виновник, как водится, не помышляет о возмещении ущерба. Поцеловался с "Фордом" и сын моего армейского товарища Вовка.
Поветрие? Судьба?
Размышления о бренности бытия протекают в форме литературного замысла - то ли повести, то ли сценария. Повесть "Небо": Инвалид месяц за месяцем сидит на балконе, мысли невольно сосредоточены на небесах обетованных. Недвижное тело - и мечта о полете. Вычитал о документированных случаях левитации: сумасшедший воспарял прямо перед врачом. Страстное желание сойти с ума - ум инвалиду не нужен.
Только напрасно терзает душу.
Пограничные и близкие к ним состояния обостряют чувствительность ко всякого рода мелочам, приметам, которые обычно не замечаешь. Пушкин всю короткую жизнь провел в подвешенном состоянии, балансировал на острие: заяц на дороге, поп у ворот внушали уверенность, что чаша весов вот-вот дрогнет... Даже я, человек несуеверный, начал вглядываться в номера автомобилей. Конечно, это не та гармония чисел, которой бредили пифагорейцы. Четырехзначные номера с начальными "46" рождают острый интерес: какие цифры последуют за датой моего рождения? На "Волге" приятеля стояло: 46-94. В 1994 году я поехал в Германию отрезать полуживую почку. Немецкие врачи, проведя обследование, нашли, что почка сохранила 32 процента функции. Сказали, пусть живет. С облегчением вздохнул я, проводив роковой год. Недавно едем с женой: навстречу "жигули" с номером 46-67. "Вот,- говорю, - прекрасные цифры. Хорошо бы прожить 67 лет!" Жена: "Олег родился в 1967 году. И мама умерла в 67 лет..."
Очень неслучайная цифра.
Постоянные наблюдения за номерами дают пищу для размышления о характере владельцев машин. Вот едет на шестисотом "мерседесе" человек с номером 37-77: три семерки на счастье. У другого номер незамысло¬ват: 94-76. Сумма первых цифр равна сумме вторых. На счастье! Некоторые съедали счастливый трамвайный билет. Но тут...сумма равна 13.
Теперь автомобильная нумерология сходит на нет: в России пошли трехзначные номера, в Украине - пятизначные.
Есть сведения, что отец психоанализа Фрейд был заражен "цифроманией": опасался умереть в 51 год. Близкий друг внушил Фрейду, что сумма магических чисел 23 и 28 (соединение женского и мужского циклов) будет для Фрейда роковым. Но вот роковая дата преодолена - и что же? Фрейд принял на вооружение номер своего телефона, где ока¬зался год рождения и цифра 62, которую великий психоаналитик воспри¬нял как срок своей земной жизни.
Вообще он прожил 83 года.
К разряду роковых, тайных чисел отнесена и дата моего рождения - 46. В английском переводе 46-го псалма сорок шестое слово от начала ¬"shake", а сорок шестое от конца - "spear". Шекспир. В 1610 году, когда псалом перевели на английский, Шекспиру было как раз 46 лет... Эта занятная нумерология изложена в книге для детей "Загадки мира цифр": сие обстоятельство как бы низводит проблему до уровня детской головоломки. Однако человечество давно побаивается роковых цифр; в английских отелях за цифрой 12 следует 14. Распространенный "бзик" получил ученое название: трискайдекафобия. В эпоху электроники, по мере перехода на цифровые носители информации, роль числа постоянно растет. И однажды на экранах выскочит цифра, которая заставит содрогнуться операторов: вирус безумия поразит глобальные мозговые сети...
Предполагалось число 2000... Не сбылось. Полагали, что всемирная катастрофа грядет в 2012 году…Не сошлось…
"Жигули" карабкаются на Ангарский перевал, я проверяю, пристегнут ли ремень - пост ГАИ. Точнее - ДАI: державная автоинспекция. В обиходе при этом обычно потирают пальцами. Здесь, на верхотуре, дежурный инспектор совсем близок к небу, но мысли его так далеки от Бога... Дорога ведет в низину. Слева, в заросшем ущелье, называемом Холодная балка, таится воспетый поэтами Салгир; за ущельем поднимаются скалы, за скалами - присыпанный снегом кряж, а дальше - небо, небо, небо... Старое, застиранное, линялое небо с серыми заплатами облаков.
Впрочем, чего ж это я: небо да небо.
Небо похоже на Бога - бескрайнее и безграничное. На кого похожи мы, обитатели бетонных коробок и железных шкатулок? Наверное, когда-то несли частицу Бога и в облике своем. Недаром сказано: по образу и подобию. А потом побелели от злобы, почернели от зависти, пожелтели от подлости, покраснели от прочих пороков - и расползлись, как блохи, по необъятной шкуре земли.
Теперь мы сами - боги, и сонм окружающих вещей воспроизводит нас в облике своем. Богоподобие.
Мы - боги вещей.
Гоголь написал, что у Собакевича и канарейка - Собакевич. И стол Собакевич. Любая - тем более моя мелочная душа (раньше бы сказали - щепетильная: помните, у Пушкина - "Лондон щепетильный"), словно детский конструктор, состоит из тысячи замысловатостей. Перебираясь из города в город, перетаскиваясь из квартиры в квартиру, человек уподоблен комете, несущей пошлый шлейф вещей. Новое место - новая комбинация конструктора.
Новый узор калейдоскопа.
По фотографиям можно проследить, как на месте офорта появилась живопись, вместо глиняной свистульки - японская куколка в кимоно... Или раскрашенный ангел...Вот собака погрызла ангела...У свистульки сломали рог...У коровки пропало фарфоровое крыло...Вот из Киева при¬везли керамического пса - маленькую копию чеховского мопса...
Неужели эти ничтожные события, происходящие в микрокосмосе серванта, хоть как-то похожи на настоящую жизнь? Да и жизнь ли это? Впрочем, почему бы и нет: хвост - тоже собака. Мои вещи - это я, мое вчерашнее, нынешнее и завтрашнее. Если писать портрет - почему не начать с носа, пупка или пятки.
Все равно это я, родимый.
Я, я, я...Что за дикое слово?
Неужели вон тот - это я?
Вл.Ходасевич.
...
В русском фольклоре был поэтический прием: ступенчатое сужение образа. Поле зрения (древние рапсоды будто знали, что такое трансфокатор) от широкого, общего плана - ступенька за ступенькой - сужается, чтобы сфокусироваться на главном. Таковыми раньше считались всякого рода уточки и селезни, плывущие по мутной воде, или голубки и горлицы, воркующие на пышной кроне. Под птицами, ясное дело, подразумевались либо супруги, между которыми пробежала размолвка, либо влюбленная молодь, не вкусившая семейных прелестей.
Мой герой, к которому мы тихонько спустимся по ступенькам, не аллегория, не символ. Это обыкновенный шкаф, существо явно неодушевленное. Оно давно утратило былой лоск, и не мудрено: шкаф служил семье в Арзамасе и Ялте, вынес умопомрачительное путешествие в железном брюхе контейнера; появившись на свет в почти мифические времена СССР, перенес распад "империи зла" и очутился на территории суверенной Украины. Конкретно - в Автономной республике Крым, на самом южном ее берегу.
В белостенной Ялте судьба забрасывала его то в мемориальный флигель А.П.Чехова (должно быть, лестно постоять в комнате, где классик работал над "Дамой с собачкой"), то на улицу Красных партизан, в трехкомнатную квартиру с видом на Ай-Петри, то, наконец, в пресловутый 10-й микрорайон - своего рода ялтинскую "зажопиху".
Так в России величают деревенские задворки.
10-МКР - плод больной архитектурной фантазии. Он выстроен на косогоре в форме замкнутого круга. Подружки-пятиэтажки в одинаковых бетонных рубашках встали в кружок: куда не кинь взор - глаз обязательно уткнется в бетон. Даже звук чувствует себя в ловушке. Выйди на балкон и покашляй - бесконечный кашель понесется по кругу, словно по чахоточной палате. А каково обитателям коробок, когда ночной хулиган являет искусство вокала?
Хозяин шкафа, перефразируя известные строки Волошина, посвятил району проникновенные вирши:
Я иду, дремотою пленен,
В мой безрадостный микрорайон.
Он лежит под горою, смятый,
Он не первый - увы - десятый.
И не мятою, не чабрецом -
Здесь пованивает говнецом.
Впрочем, человек есть существо, ко всему привыкающее, сказал Достоевский. Так и мы привыкли, что море - при взгляде с балкона ¬представлено четырьмя фрагментами. В самом большом прочитываются силуэты судов, малые похожи на голубую почтовую марку и синий карандашик. Они угадываются в щели между двумя высокими бетонными фаллосами, возведенными на Чайной горке якобы для удобства навигации.
Не знаю, что думают навигаторы, жители Ялты просто плюются.
Через десять лет после переселения в зажо..., простите, в 10-МКР, обнаружились и некоторые плюсы. Горный лес, по осени переполненный россыпями кизила, совсем рядом; до моря приятно проехаться на "маршрутке" - десять минут забесплатно, если ты пенсионер; воздух, настоенный на реликтовой хвое, чист и свеж; узкие улочки старого го¬рода загажены транспортом. Телефонизация - сплошная, магазинов до¬вольно много, строится крытый рынок. Подрастает веселый сквер: акации, ели, чинары, сосны, кипарисы...По утрам выхожу на лоджию и созерцаю, как пятиэтажки постепенно тонут в зелени. Вот, чинара резко рванула кверху: замаскировала ажурной сеткой третий этаж, на следующий год вымахала до пятого! А теперь вознеслась над крышей и закрывает домики на далекой Чайной горке.
Там, кстати, доживала век вдова Достоевского.
За чинарой потянулся берлинский тополь, за тополем - кипарисы... Соревнование за место под солнцем развернулось между елью и кленом в палисаде. Клен усиленно гонит вверх прутик с бледно-салатовыми листьями; елка вроде поотстала, но вдруг одна из горизонтальных веток встала на попа - и ель на полметра впереди!
Весной у нас половодье цвета: миндаль, сливы, вишни, акации...До недавних пор нашу лоджию завивала глициния. Непостижимое сиреневое чудо вспоминается с сожалением: глицинию погубил жилец первого этажа, которому взбрело в голову сделать пристройку.
А какие голосистые у нас дрозды! Какие дрозды!
Если выйти из маршрутного "рафика" на остановке "Детский сад" и пройти метров двадцать, то в густой зелени справа (клен, каштан, тополь, грецкий орех и липа) обнаружится подъезд нашей девятиэтажки. В лифте подниметесь на пятый этаж, где за железной дверью - символической защитой от воров - обитают владельцы искомого шкафа.
Квартира закрыта от шума и ветров застекленными лоджиями. Конечно, иной раз шумновато: верхние жильцы любят сбрасывать в мусоропровод кирпичи и бутылки. Ночью. Но к этому привыкаешь. Сложнее привыкнуть к тарараму, который устраивает одинокая жилица с седьмого этажа: когда не нравится поведение соседской собаки, она колотит по трубам отопления.
Чугунные батареи содрогаются - а вместе с ними и мы, грешные.
Вот так, ступенька за ступенькой, опираясь на лучшие достижения устной поэзии, мы обозрели окружающую вселенную 10-МКР и со спокой¬ной совестью окунемся в микрокосмос фарфоровых русских мишек, льняных белорусских красоток, глиняных украинских чертиков, которые, если вдуматься, не так уж просты и прозаичны. Играя у ручья, маленький Иисус вылепил из глины двенадцать воробушек - так себе, примитивные подобия птиц. Вот он вдохнул в глину жизнь - и полетели во все страны велеречивые апостолы веры...
Какая вера, какая сила способна оживить и заставить говорить раскрашенных козликов, фарфоровых зайцев и дымковских лошадок? Не вера, не сновидение, не воображение художника,- просто память, обыкновенная человеческая память. Словно разноцветные иероглифы в заупокоях фараона, выстроились мои сувенирные птицы, звери и собачки...
Память, хитроумный Шампольон, кропотливо расшифровывает их потаенный смысл.
(Продолжение следует...)