Каштанка съела много, но не наелась, а только опьянела от еды. Каштанкино опьянение выглядело не очень красиво, но довольно забавно: глазки окосели, уши обвисли, язык свесился набок. Кряхтя и покачиваясь, Каштанка поковыляла на двор - проветриться. На дворе стояла оглушительная яростно-лунная ночь. Захотелось петь. Легко провылись первые два такта "Лунной сонаты", но потом вдруг икнулось, потом ещё икнулось и ещё. Соната скомкалась в какую-то чёртову собачью польку...
Под такую фигню только плясать. А что? Пьяная собака, танцующая польку с подвыванием и иканием, выглядит неотразимо. А если она еще и Каштанка...
Последнее па с подвывертом задней левой коленки далось плясунье с трудом, но сорвало шквал аплодисментов. Покачнувшись, Каштанка с трудом свела глазки в кучку и изумленно уставилась на головы, торчащие почти из всех окон дома.
- Вяу! - сказала Каштанка.
И тут на неё обрушилась тьма. Тьма была шуршащая, складчатая, сильно пахнущая пачулями и ещё чем-то невыносимо приличным. Похоже было на конец света. Вообще-то, это был, конечно, никакой не конец света, а всего-навсего юбки мадам Галантюк. Мадам как раз входила во двор и попала под волну аплодисментов. Решив, что это её купают в овациях, мадам присела в пышнейшем реверансе, и этим самым реверансом накрыла бедную псинку. Но Каштанка этого не поняла, очень испугалась и жалобно чихнула.
- Вяу! - сказала мадам Галантюк и подпрыгнула.
Только Сенька-шкворень с первого этажа не заметил появления нового персонажа - по причине тяжёлой затуманенности зрительного нерва свежей бражкой он воспринимал всё только на слух.
- А "Мурку" могёшь? - рявкнул он.
- А то! - ответно рявкнула Каштанка, и, ткнув лапой мадам Галантюк в область коленки, приказала: Подпевай!
Оглушительная ночь порвалась, как тряпка Тузика, загрудинно-задушевным дуэтом.
А "Эх, Мурка, ты мой мурёночек..." орали дурными голосами всем двором.
Занималась заря.