Братья наши меньшие

Дмитрий Городнянский
               

Вспомнился наш верный, умный, красивый песик по имени Лис.  Дело было в Богучаре,(районный  город на юге Воронежской области) куда мы приехали с моей женой Машей, и собирались прожить там все лето.  Мы приехали ранней весной. Стояла еще холодная, скверная погода, часто шли нудные, холодные дожди. В тот день мы были дома, никуда не хотелось выходить из-за дождя и холодной погоды. За окном не видно было прохожих, улица была пустынной.

Маша подошла к окну, чтобы посмотреть, что делается на улице, что-то там увидела и подозвала меня. «Глянь, какое там несчастное существо сидит» – показала она на сидевшую рядом с домом под невысокой вишенкой маленькую, рыжую собачку, похожую на щенка. Она сидела, съежившись от дождя и дрожа от холода. Уж очень жалкий вид был у этого щенка; и Маша не удержалась, чтобы ее как-то не пожалеть. Оделась и вышла на улицу, а я продолжал смотреть в окно. Собачка не убежала, когда она подходила к ней, а только слабо завиляла мокрым хвостиком и еще ниже приникла к земле.


Маша взяла ее на руки и принесла в дом, обтерла всю сухой тряпкой, простелила на полу в углу комнаты коврик, и посадила на него песика, (это был кобелек). Он продолжал дрожать мелкой дрожью то ли от холода, то ли от страха, но вел себя покорно и не пытался уйти с коврика. Не очень жадно, как бы стесняясь, съел булку, размоченную в молоке, свернулся калачиком и уснул. Вскоре перестал дрожать и спал всю ночь.
Утром он выглядел уже не таким жалким – обсох, но был еще грязный. Маша искупала его в теплой воде с мылом, обтерла, расчесала шерстку. Отныне у нее появилась забота об этом маленьком , живом существе; она все более и более к нему привязывалась и ухаживала как за маленьким ребенком.


Через неделю-две песика уже было не узнать: окреп, повеселел, иногда даже пытался лаять на незнакомых, приходящих к нам людей. Он был дворняга, когда повзрослел, стал ростом с лисицу, да и рыжий такой же. Только шерсть у него на много красивее: коротенькая и очень густая, хвост пушистый, с белым кончиком. Лапы тоже белые. Также белая была и мордочка с черным носом, а от глаз вниз шли темные полосы как у барсука. Необычайно красивым и умным оказался наш песик.
За лето он окончательно вырос, стал  плотным, упитанным кобельком, обращавшим на себя внимание своей привлекательностью. Особенно засматривались на него корейцы, работавшие в Богучаре на стройках. Мы слышали, что корейцы едят собак и, поэтому боялись, как бы они его не съели.


Очень любил Лис ходить с нами на базар. Он заранее, каким то образом, догадывался, что мы туда собираемся, садился возле закрытой калитки и ждал, когда мы пойдем. Выскочив из калитки, бежал впереди нас, оглядываясь и заливаясь громким, радостным лаем. На базаре, особенно в субботу и воскресенье, когда на центральной площади и прилегающих к ней улицах собиралось много народа, съезжавшегося на базар со всего района, он временами куда-то терялся из вида, где-то пропадал, а потом опять вдруг появлялся перед нами, непостижимым образом находя нас в густой толпе.


Пробежало лето, нам надо было уезжать в Таллинн. Соседей попросили приютить Лиса на время нашего отсутствия, присмотреть за ним. В день отъезда к нашему двору подъехал на машине Иван Степанович, чтобы отвезти нас на автовокзал, Лис словно чувствовал, что мы уезжаем надолго. Все время вертелся под ногами и, когда мы садились в машину, он тоже туда заскочил. Пришлось его выдворить, закрыться и тронуться в путь.
Бедный Лис долго, изо всех сил бежал за нами, стараясь не отставать, но не угнаться ему было за машиной, и за поворотом он исчез из вида. Маша вытирала слезы.

 
Следующей  весной мы снова приехали в Богучар. Вошли  в свой двор и услышали лай Лиса, который лаял на нас, похоже не узнавая. «Лис, ты что, не узнаешь нас?» – сказала Маша. И, услышав родной голос, он вдруг узнал нас. Что тут было! Невозможно описать. Он сорвался с места, подбежал к нам, завертелся вокруг нас, радостно тявкая, прыгал, пытался облизать лицо, руки, когда мы его гладили. Восторга и радости не было предела. И долго еще не мог успокоиться. Соседи сказали, что когда мы уехали, он долго, целыми днями, лежал у порога нашего дома, ожидая нас.


Снова началась наша совместная с ним жизнь. Маша привела его в порядок: выкупала, расчесала шерсть, стала регулярно кормить, и он стал снова красивым, как прежде. Нас всегда сопровождал в походах по магазинам и на базар. Бегал со мной на рыбалку.
У меня была надувная одноместная резиновая лодка. Я надувал ее и, прежде чем отплыть к другому берегу Богучарки, к камышам, пытался отогнать его от речки, приказывал бежать домой, но ничего не получалось. Отбежав немного, он садился и ждал, когда я отплыву. И когда я становился на место у другого берега, он подходил к воде и неотрывно, долго смотрел в мою сторону.


В конце концов, не выдержав, заходил в воду и плыл ко мне. А плыть надо метров пятьдесят. Плывет и одна головка торчит над водой. Подплывает к лодке, но забраться в нее сам не может. Я беру его за шиворот и затаскиваю в лодку. Мокрый, вода с него течет, да еще и отряхнуться хочет, как это делают все собаки, вылезая из воды. Лодка тесная, неудобно, но я подавляю досаду, глядя на своего мокрого до ниточки компаньона. Жалко мне его становится, и расцеловать потом хочется за такую преданность.


Иногда он отлучался из дома, но не надолго. Но однажды ушел и к вечеру не вернулся. Мы ждали, но он не вернулся и утром. Прошел день, другой, третий, неделя, другая, но Лис так и не появился. Мы долго скучали по нему, невыразимо жалко было нашего дорогого Лиса; как будто от сердца кусок оторвали.


Однажды Мы ехали в машине с Иваном Степановичем по улице, и Маша увидела бегущую по тротуару собаку, изумительно похожую на Лиса. «Стой! Стой! Закричала она». Машина остановилась, и Маша стала громко звать: «Лис, Лис!» – но та собачка побежала дальше, не обращая внимания на зов. Увы, это был не Лис.