ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Моряк только тогда называет человека – человеком,
когда кричит: «Человек за бортом»!
(Флотская поговорка)
- Мне нравиться это время года: горящая пестрота деревьев, листопад, промозглая сырость, нескончаемые дожди, заливающие холодной влагой ещё неостывшую землю, солнце, теряющее теплоту, но пробивающееся сквозь тучи, как будто в последнем своём желании выполнить миссию – согреть землю, угасающие дни и самое главное, появляется ощущение безысходности, какого - то конца, которое погружает в глубочайшую философскую пропасть. Осень - это символ или мистический знак, умирающей, ещё одной частички человеческой жизни. Конец жизненного пути. Время итогов или итог времени. Призрачная граница между концом и началом. Сожаление о потерях и надежда на приобретения. Созерцание зрелого, старого, завершённого и созидание нового, ещё неизвестного, а поэтому желаемого для познания. Осень - это конец года, десятилетия, столетия. Победа или поражение. Это - ускользающая красота, это последний подвиг мужчины, уходящего в легенду, это - стареющая женщина, вспыхнувшая последним очарованием сорванной розы и ещё многое, чего я не знаю и надеюсь смогу узнать в эту и последующую осень. - Тебе только восемнадцать Виктор, а тебя уже беспокоят такие проблемы, мне интересно с тобой, хотя ты моложе меня. - Для тебя это имеет значение? - Нет…. Тебя не смущает, что я старше тебя? - Всё в порядке…Лучше скажи, что ты думаешь об осени?
Он и она шли по опустевшему ночному городу, по кленовой аллее, разгребая кучки опавших канадских символов. Днём прошёл дождь, было очень сыро, их обувь была сырой, ноги промокли, но они увлеклись друг другом, осень их не отпускала, они говорили о ней и через неё влюблялись. Осень для них стала посредником и проводником. Они познакомились несколько часов назад, она была старше его на одиннадцать лет и одна в разгаре осени, в тоске, под пеленой апатии к жизни. Она хотела ощутить себя по настоящему женщиной, нужной мужчине во всех проявлениях её природы. Он думал о будущем и мечтал, о любви к женщине, о неизвестных доселе ощущениях, о поклоннице. Обоим нужна была эта встреча, осень свела их. - Осень, для меня - это много жёлтой краски, которая означает меланхолию, грусть. Тоскливо когда идёт дождь и бывает радостно, когда ветер кружит листья, так и хочется покружиться вместе с ними. Иногда мне бывает жаль, что приходится долго ожидать лета. Птицам, тоже жаль лета, поэтому они кричат, собираясь в стаи, чтобы улететь в тёплые края, с их полётом меня, кажется, что - то покидает. Не знаю, что сказать ещё, наверно, осенний лес с чудесным ковром опавших листьев. Я даже как – то лежала на толстом покрывале этих листьев и смотрела в небо. Оно мне показалось тревожным, полным предчувствия неизбежно надвигающейся опасности. Я испугалась и устремилась домой. А когда была уже дома, в тепле, на мягком диване и, попивая горячий чай, то так радовалась начавшемуся дождику, который не застал меня врасплох. Какая несуразица. Я сразу забыла об опасности, точнее, которой совсем и не было, но казалось, что будет и вот – вот настигнет меня. Почему так бывает? Почему возникает ложное ощущение опасности? Откуда приходит этот страх? Порой хочется забыться, куда – нибудь уехать о многом подумать, поплакать или не думать ни о чём. А ещё, осенью меня что-то покидает, я боюсь потерять то, чем, кажется, не обладаю вовсе. Но, потом успокаиваюсь, понимая, что это только ощущения, которые приходят и уходят. Почему – то в такие моменты, мне хочется покинуть своё тело и отправиться куда – то далеко – далеко, в добрую сказку и уснуть во дворце в иных мирах, чтобы проснуться уже весной от поцелуя прекрасного принца. Об осени я могу сказать не больше, чем о другом времени года. Ты так восторженно говоришь о ней, ты любишь осень? Виктор весь ушёл в себя, кажется, он пропустил последние её слова, в своём мозгу он оттачивал мысль, которой бы он смог привлечь к себе его новую знакомую. - Ты любишь осень? - повторила она и, опередив его на полшага, остановилась, преградив ему дорогу. В коротком столкновении, вместе с прохладой осени, Виктор вдохнул её запах, аромат духов, в глазах, вдруг стало темно от блеска её изумрудных глаз. - Да я люблю осень, но эта осень будет лучшей, если я проведу её с тобой. - Мне нравиться, как ты говоришь, если ты этого действительно хочешь, я согласна – ласково произнесла девушка. Они стояли на плоскости, залитой светом фонарей, наслаждаясь, случаем, который им подарила осень. Внезапно с ветки клёна сорвался ослабший жёлтый лист и провальсировав в отведённом ему пространстве, упал на головы целующейся и увлечённой только собой пары. И эта пара ещё долго гуляла по сырым улицам города, не чувствуя не уюта от моросящего дождя и подступающего ночного холода. Легко, но немного волнительно перескакивали с темы на тему, касаясь самых сокровенных чувств человеческой природы, при этом восхищаясь друг другом, открывали в себе признаки зарождающейся любви. А потом пришло время прощаться, - Я должна идти - сказала она. - Мы встретимся завтра? - А ты бы этого хотел? - Очень, с большим удовольствием. - Я тоже, позвони мне сегодня, как вернёшься домой, только обязательно. Я буду ждать. - Конечно, позвоню, и мы ещё поболтаем. - Да, да – прошептала она и нежно обняла Виктора. И последний поцелуй, и вкус любимых губ как опиат, заставил вновь страдать его желать.
Проснувшись около полудня, Виктор Шумков не спешил вставать, ему захотелось ещё немного понежиться в скомканной тёплой постели. После моросящих дождей, зарядивших, на целую неделю, вдруг выглянуло солнце, да такое яркое, что, казалось, пролетело полгода, и ноябрь сменился маем. Как – будто изменилась и жизнь. Виктор почувствовал себя счастливым человеком. В комнате было жарко. Молодой человек скинул с себя ватное одеяло и, скрестив руки за головой, принялся обдумывать программу приближающегося свидания. Он был человеком неплохо начитанным, несмотря на свой возраст и любил иногда подчеркнуть своё превосходство перед своими сокурсниками - учащимися ПТУ. Это иногда обходилось ему боком. Виктора не понимали, над ним смеялись и старались всячески унизить, когда он начинал говорить на научном или литературном языке. Всё это, он переживал тяжело, но не показывал вида, и лишь запершись у себя в комнате, плакал от собственного бессилия. Но, нужно отдать должное его характеру, что Шумков быстро брал себя в руки и под классическую музыку оживал, готовый к борьбе. Виктор Шумков любил героическую классику особенно, эта музыка помогала ему вести выдуманную им же самим борьбу против невежества и примитивных, узких понятий своих сверстников. Он рано увлёкся чтением этической философии и классических романов, написанных для сентиментальных женщин эпохи романтизма, ему нравилось смотреть и латиноамериканские сериалы. В общем, можно сказать, Виктор был одним из тысячи, человеком, которому не только не понятен был мир его сокурсников, но и ситуация конфликта, её причины, в которой он часто оказывался. В этом отношении, он был очень упрям и всегда стоял на принципах. Он сравнивал себя с героями книг, которые прочитал, возможно, недостаточно осмыслив и поняв всё по - своему. Миссионеры и революционеры, учёные и первооткрыватели, пострадавшие от зла и несправедливости, были для Виктора Шумкова - кумирами. Настоящих друзей он не имел и поэтому страдал от одиночества, от нехватки родственных ему людей, призванных изменить этот сумасшедший, жестокий мир. Он мог подолгу задерживать взгляд на интересующем его предмете, глубоко созерцать происходящее движение за окном. Вообще, Виктор иногда, как - то выбивался из действительности, внезапно погрузившись в мир своих грёз. Как правило, от таких мечтательных блужданий он на мгновение разочаровывался в жизни. Но, придя в себя, проникался энтузиазмом объяснить самого себя через литературу древних писателей. У Виктора Шумкова были большие карие глаза, казалось с отражением в них всей несправедливости мира. Но, эта особенность, не скрывала мягких черт его лица, добрую открытую улыбку в белизне редких зубов. На лбу уже имелись тонкие прорези морщин, вызванные постоянным напряжением мышц. Густая копна чёрных волнистых волос и чётко обведённые, словно у фотомодели рубиновые губы, резко контрастировали с его бледной, не видевшей солнца кожей. Лицо его имело правильные, пропорциональные черты, разве только, что в профиль нижняя его часть выглядела чуточку тяжеловато. Виктор не обладал крепким здоровьем, в его хрупкой фигуре гостили признаки, какой - то болезненности. Он с поистине детским выражением лица, следил за стрелками часов, которые сокращали время встречи с молодой женщиной, покорившей его своей незаурядностью. Часы тикали и тикало в унисон вместе с ними его переполненное нежными чувствами сердце, заведённое механизмом любви. «Начинается новая жизнь» - подумал молодой человек - «я обожаю тебя осень». Виктор не заметил, как в комнату открылась дверь, и слабый голос матери заставил его содрогнуться. - Тебе повестка пришла. - И что? – недовольно отозвался Виктор. - Как это что? Вчера приходил военный, через три дня тебя забирают в армию. - Но, как, же так, почему, у меня отсрочка до июня – подскочил с кровати Виктор, уязвлённый такой несправедливостью. - Не знаю, мне сказали, что тебе давали время защитить диплом до твоего восемнадцатилетия и всё, у них срочный призыв - еле выжала из себя уставшая от переживаний мать и с влажными от слёз и недосыпания глазами бросилась на шею своего сына. Она судорожно рыдала, скомкав в руке клочок смятой бумаги. - Ты только не расстраивайся мама. - Не буду… - Куда хоть забирают мам? - На флот, сказал? - На какой? - На Тихоокеанский. - Это ж так далеко. У чертей на куличках. Но, флот, думаю, лучше, чем на суше, там хоть порядок есть. - Ой, не знаю, не знаю. Сейчас везде в армии такое творится. - Ладно, схожу в армию, все служат. Где эта «путёвка на Дальний Восток» - сострил призывник, пытаясь успокоить мать.
Виктор Шумков был на коротком слове с родителями. Идти в армию, в планы Виктора не входило; он уже мысленно считал себя студентом университета. Как всегда и сейчас, он только слушал советы и пожелания отца и матери, которые не смогли ему ничем помочь избежать армии. Тогда как другие родители давали взятки, делали медицинские заключения о негодности к военной службе, пускались на всякие ухищрения, дабы избавить своих чад. А, Шумковы не имели ни достаточно денег, ни нужных знакомств. По причине сложности своего характера, его понимала только мать, но порой и для неё он был загадкой. Она знала, что её сын не готов к трудностям и как ему преодолеть их, тоже не представляла. Единственное, что она могла дать своему сыну, то это материнскую любовь, которой как казалось Виктору, была чрезмерно назойливой.
За эти теплые ноябрьские три дня Виктор Шумков блестяще защитил диплом модельщика ПТУ: он всегда относился к учёбе старательно, поэтому практическая часть у него была уже готова, а чертёж и пояснительную записку выполнил менее чем за два дня. Провожающих Виктора в армию было много. Пришли, родственники, соседи, даже приятели по училищу, те уж никак не хотели пропустить случай выпить на халяву. Не было лишь той зеленоглазой шатенки, он не пришёл на свидание, у него не было много времени подумать, и Виктор второпях принял решение, как он полагал самое верное в его положении - уйти в армию свободным от страстей, без диагноза - первая любовь. В этом случае философия дала ему правильный совет. Он считал, что не нужно расставаться с любимым человеком и потом вдали от него страдать и изводить себя задними мыслями относительно его верности.
За столом, как на дне рождения, говорили только о виновнике события. Родственники с искренней скрупулёзностью вспоминали эпизоды его детства, сокурсники восхваляли способности, проявленные, как говориться, в ходе учебного процесса, его качества как друга. И, конечно, все те, кто из присутствующих служили раньше, сравнивали армию вчера и сегодня.
- Ты, наверное, не помнишь - начала его любимая тётя Нинель - Тебе Витя тогда было лет пять, не больше, я протирала батарею у окна, а ты подошёл сзади и ударил меня чугунной собакой. У меня в глазах потемнело тогда, подумала, что война началась. На мгновение я отключилась, когда немного пришла в себя, то увидела, как ты стоишь и улыбаешься. Посильней бы ударил, могла бы белого света больше не увидеть - и добродушно взглянув на племянника, рассмеялась. - Что говорить - подхватила бабушка - Он с малых лет был ужасным шкодником. Помнится, как Витенька наглотался моих таблеток от давления, забился под стол и скушал, наверно, половину пузырька. Я, сначала не поняла, что означало его довольное бормотание, радостное причмокивание. Но, когда он закричал и весь покрылся белыми пятнами, я перепугалась насмерть и побежала вызывать скорую помощь. Врачи с ним еле справились, сколько в нём было силы, в трехлетнем ребёнке…. Как быстро бежит время, и ты уже уходишь в армию - она быстро прослезилась и принялась накладывать внуку свои «фирменные» фаршированные кабачки. - В детстве он был действительно физически силён и упрям, и эта гордость и упрямство осталась в нём и сейчас, только, мне кажется, её стало ещё больше – добавила мама.
Виктор недовольно взглянул на мать, её искренность всегда приводила его в бешенство. Он не любил, когда она вскрывала его недостатки. За всё время своей сознательной жизни, Виктор ни разу не слышал от матери слов, которые хоть как - то бы выделяли его личность в серой толпе. Он чувствовал, как мать смеялась над его амбициями, над увлечениями и интересами в это мгновение в Викторе просыпалась какая - то ненависть к ней, к самой природе её существования. Он не только не мог понять, но даже объяснить сентиментализм её крайностей - её до безумия материнскую любовь к своему ребёнку и посему кажущееся ему надменное презрение. - Мама, хватит! - резко прервал её призывник. Мать увидела озлобленное лицо сына и поняла, что не следует начинать свой рассказ. Она хотела рассказать о том, как в шестилетнем возрасте он чуть было не разнёс кабинет стоматолога. Так закончился визит к зубному врачу, хотели только удалить шатающийся молочный зуб. Виктор с детства боялся врачей. Медосмотры и особенно вакцинации были настолько противны ему, что иногда он падал в обморок прямо в кабинете врача. А мать всякий раз как сын её начинал заболевать, наоборот старалась вылечить сына с помощью врачей, в больнице, ибо считала его слабеньким. Виктор же был всегда крайне зол на мать за это. Однажды он даже сбежал из больницы, будучи, учась в первом классе, разбив им там, на «добрую память» о себе шкаф с препаратами. После такого случая, он всегда лечился дома. С детства Виктор Шумков не любил врачей, от одного их вида ему могло стать плохо – эту неприязнь к своим восемнадцати годам несколько пережил, но не мог смириться только с одним, что врачи находили у него какие – то дефекты, хотя само он себя считал, да и чувствовал совершенно здоровым. На проводах в армию принято говорить только хорошее, чтобы парень пошёл служить собранным или хотя - бы не в плохом настроении. - Перестаньте вы все, он должен настроить себя на эту перемену - с этими словами, которые произнёс отец Виктора, напряжённость между сыном и матерью как - то отступила. Постепенно, Виктор оторвал от себя внимание родственников и говорил лишь с приятелями по училищу. Они под частые звоны рюмок и бокалов давали ему кучу советов, так называемый инструктаж о том, как себя поставить в коллективе и уважать армейские неуставные порядки. «Армия - вторая тюрьма»- сказал кто - то из его сокурсников, «а её срок два года». «Служба как багаж с едой, к концу срока становится легче». От таких наставлений Шумкову становилось не хуже не лучше, он их просто пропускал мимо ушей, как, всегда уйдя в себя, и тогда уже представлял себе день возвращения: красивую форму, всеобщее внимание к своей персоне, вожделенные взгляды девушек. Ему вдруг захотелось поскорее избавиться от всех этих назойливых родственников и приятелей. Он ожидал завтрашнего дня как неожиданного освобождения, случившегося поневоле. А с другой стороны. Он не хотел идти в армию и мечтал после училища поступить в университет и сейчас, глядя на сыто - пьяные, довольные физиономии своих сокурсников завидовал их настоящей и будущей весёлой студенческой жизни. Они - то точно не пойдут служить, счастливчики…
Виктор считал, что главное в жизни не упустить время и по возможности реализовать все свои планы. Два года службы, он представил как невыносимые, бездарно потерянные, хотя Виктор тут же подумал, что мог бы, потом поступить в военно-морское училище, круто изменить свою судьбу и стать офицером - это ему льстило, ведь это было бы поступком сильного человека. Его всегда терзало раздвоение мнений и из двух лучших добр, он выбирал ни то, ни другое. В решающем выборе Шумкову мешала апатия, которая приходила к нему из страха перед будущим. С другой стороны, предчувствие страха вселяло в него мысли о собственной ничтожности, с чем смириться он никак не желал. В подобных размышлениях он провёл остаток вечера перед отправкой в армию. Виктор Шумков хотел даже напиться, к чему склоняли его приятели, но не смог из своей напряжённости и ещё, потому что выпивал второй раз в жизни. Вечер проводов затянулся немного за полночь, некоторые из его сокурсников остались ночевать, ибо были не в состоянии идти домой, родственники разошлись. Виктор старался уснуть, но мысли не давали сомкнуть глаз, ожидание неизвестности тревожило его. Он слушал безмятежный пьяный храп товарищей, закосивших от армии, и чувствовал в себе некое предназначение, ниспосланное свыше - страдать за всех, окружающих его людей. После долгих попыток не думать не о чем и внушить себе усталость Виктор уснул последним гражданским сном. За ночь ударили морозы, проснувшись рано, Виктор увидел за окном признаки уходящей осени: лужи покрылись корочкой льда, земля припудрилась серебристым инеем, небо сталось холодно - голубым. Часы показывали половина девятого, на призывной пункт, в военкомат нужно было явиться в половине четвёртого после полудня. Все ещё спали, лишь бабушка Виктора копошилась на кухне. Посмотрев на себя в зеркало, Шумков решил, что нужно подстричься. Он выпил чашку крепкого кофе с бутербродом из колбасы и сыра, а потом позвал мать, чтобы она подстригла его как можно короче. «Лучше оболваниться сейчас» - подумал Виктор, - «Чем подвергать себя такой процедуре в казарме». Где - то через час начали просыпаться остальные, его приятели сильно страдали с похмелья и тотчас принялись выпивать снова. Виктор пить не стал, несмотря на уговоры товарищей, он где-то услышал, что явившиеся в пьяном виде (хотя напиться он не мог) на сборный пункт, могут быть направлены в самые худшие войска. Он боялся этого не меньше, чем того волнения, которое приходило к нему по мере, как рассеивались иллюзии о престижности службы и перспективы военной карьеры. Об этом он тоже знал, всё чаще в прессе и на телевидении стали появляться материалы о беззаконии и беспределе, царящем в армии. Приводилась статистика, ужасающая Шумкова многочисленными уголовными делами по факту неуставных взаимоотношений.
Из дома вышли с чувством лёгкой грусти, все молчали, лишь мать Виктора, изредка переспрашивала его - не мёрзнет ли он в своей одёжке. Шумков раздражённо кивал, он страшно стеснялся своих родителей на людях, особенно на соседях по двору. У военкомата толпились люди: провожающие гражданские и встречающие военные. Люди, в форме молча, проходили мимо призывников их и бросали хмурые, озлобленные взгляды; чем больше призывников, тем выше процент выполнения плана. А в этот день, в районный комиссариат пришло шесть человек из семнадцати призванных по району. Случился недобор. Дело неважнецкое. Без четверти четыре на крыльце «Воентура», как окрестил военкомат один из приятелей Шумкова, появился толстый майор, и всем призывникам приказал пройти внутрь. В небольшом кабинете, походившем, скорее всего на комнату в «хрущёвке», коренастый человек с медной лысиной в погонах подполковника держал в чёрных, от какой – то грязи руках пачку военных билетов. Необходимо было вписать надлежащую профессию в третью графу документа. Словно боясь куда – то опоздать он тараторил, как и пулемёта, спрашивал каждого. - Шумков, профессию не получил? Тогда девять классов! - Моя специальность – столяр – глухо всхлипнул Виктор. - Что у тебя с голосом? Не болен? – повысил тон подполковник. – Нет. А что? – переспросил Шумков. - Ничего, до присяги пробьют, над вами там поработают. А теперь, все распишитесь здесь. Военный ткнул пальцем в «военник», где карандашом проставил галочки. Настроение у будущих матросов было неважным, а тут ещё и нахальные выходки офицера. У многих голова трещала с похмелья, а к этому ещё добавлялись тревожные мысли о своей судьбе. Не успели попрощаться с родителями и друзьями, уже не совсем понятный воинский жаргон. И каждый в этот момент мечтал лишь об одном – скорее бы всё закончилось. На улице новобранцев ждал автобус. Около него стоял всё тот же майор в сопровождении худощавого и седого прапорщика, на лице которого, словно убедительным доказательством отражались все вехи нелёгкой службы. Ещё пританцовывали на морозце двое солдат срочной службы, точнее это были: сержант и ефрейтор, с глупым и дерзким видом, из тех, кому осталось сто дней до приказа. - Сумки, рюкзаки, баулы наземь – скомандовал майор – Досмотр на принадлежность холодного оружия, алкоголя, наркотиков. Солдаты, не скрывая долгожданного удовольствия стали рыться в вещах будущих матросов, попутно замечая, чем можно поживиться. Глаза у них светились жадностью при виде изобилия еды, которую они могли добыть себе только таким образом. Здесь была и колбаса разных сортов, копчёная рыба, дорогие консервы, всевозможные деликатесы, шоколад и конфеты, мягкий белый хлеб, домашние соленья, фрукты, в общем, всё то, чем снабдили родители своих любимых чад в долгий и тяжёлый путь мирной военной жизни. Когда был осмотрен багаж, дали команду проститься с родственниками. - Витя, главное, терпи, как тяжело бы не было! – повелительно произнесла его мать. Лицо её на удивление было очень спокойным, может, она поверила в скрытые способности своего сына, которые в момент тяжёлого положения помогают выжить или материнское предчувствие предсказало ей благополучный исход события. - Всё будет нормально мама, не переживайте. - Счастливо тебе, будь ладом! - пробурчал отец и крепко пожал Виктору руку и потом всунул в неё несколько перевязанных резинкой банкнот. - Спасибо, всё будет хорошо папа – ответил сын, и от простых слов отца у него сжалось сердце. Родственники и друзья обняли его на прощание, пожелали удачной службы, скоро приехать на побывку и больше писать. Затарахтел мотор автобуса, захлёбываясь от недостаточного прогрева, ефрейтор хлопнул дверью. - Поехали – сурово приказал майор – Долгие проводы, горькие слёзы. Автобус тронулся, поднимая за собой ворох опавших листьев и оставляя в памяти ребят радостные дни воспоминаний гражданской жизни. Вот и проводили Витю Шумкова, вроде бы известно куда, но всё, же в неизвестность.