Как я ждал этого отпуска! Всё-таки за три года организм устаёт физически и, что главное, психологически. Хочется впечатлений, общения с новыми людьми и, в конце-концов, тёплого моря, свежей зелени. Конечно, после напряжённого промывочного сезона накапливаются отгулы, но неделю-две проболтаться в посёлке, тоже не фонтан. Да и работают все, а ты диван с книжкой давишь, ну и в кино вечером сходить... Но, наконец, отпускное и деньги кармане, однако, до югов ещё, ох как далеко.
Наш районный аэропорт принимал только ЯК-40, доживающие своё ИЛ-14, и «Аннушки». Зимой в Черском, а летом в Чокурдахе предстояла пересадка на московский лайнер, и задача эта была не из лёгких.
В аэропорту обычно собираются группки знакомых, чтобы легче было переносить неудобства дороги: посторожить вещи, в очереди подменить, присмотреть за ребёнком, да мало ли, что ещё может ожидать в длинном пути на юг. Даже забронированные места не дают гарантии транзита. Снежный буран или туман, стеной навалившейся с океана, на несколько дней может отменить все полёты, и тогда здания аэропортов превращаются в подобие цыганского табора. Еда всухомятку, вповалку спящие на полу пассажиры (сидячие места охраняются счастливчиками, как золотой запас страны), пелёнки на батареях отопления и задерганные до истерики барышни из справочных и касс. Кроме очередников, на каждый московский рейс попадают пассажиры с заверенными телеграммами по случаю кончины или тяжёлой болезни близких, приглашениями на свадьбу, с грудными детьми и даже острой зубной болью. Большинство не завидует претендентам на их законные места, но потихоньку звереют и идут «добивать» девочек в форме аэрофлота, а если повезёт, начальство аэропорта...
В Певеке наша небольшая группа земляков была готова ко всем превратностям длинного пути. Бригадир участка подземной добычи с женой и пятилетним сыном, молодая женщина с пятимесячной дочкой – работница поселковой столовой и Ваш покорный слуга. Вылетели вовремя с робкой надеждой на дальнейшее успешное следование. Увы, в Чокурдахе она, надежда, испустила дух. На рулёжках замерло несколько ЯКов и ИЛов, к заборчику, отделяющему лётное поле от деревянных строений аэропорта, приткнулась пара автобусов и несколько бортовых ЗИЛов для перевозки багажа. Пространство между центральным зданием и диспетчерской было заполнено бестолково слоняющимися пассажирами. Всё это. просматривалось сквозь редкую кисею тумана прямо из иллюминаторов нашего самолёта, подрулившего к выходу с лётного поля. Имея горький опыт, я сразу определил, что народу было не на один московский рейс, а если учесть находящихся в здании аэровокзала...
Через несколько минут и мы влились в разношерстное сообщество ожидающих у моря погоды. До получения багажа определились с ситуацией. Задержку на пару суток дал Норильск, и вот сегодня первый самолёт, вроде, уже вылетел оттуда. В дальнейшем, если опять не испортится погода, завтра могут быть и два борта из Москвы. Всё это значило, что через несколько часов более сотни счастливцев, возможно, улетят в столицу, а нам придется ожидать своей очереди, самое малое сутки. Получив багаж и оставив его на попечение женщин и детей на свежем воздухе, благо погода была тёплой, мы с Сашей пошли в зал сориентироваться на предмет постоянного места на ближайшие сутки-двое. В общем, аэровокзал – звучит достаточно солидно, но в Чокурдахе, это просто длинное деревянное строение барачного типа, средняя часть которого отведена под зал ожидания. Помещение примерно 10 на 20 метров с несколькими подпорными колоннами по продольной оси, заставленное безобразными скамейками с подобием спинок, оббитыми рыжим дерматином. В простенках выцветшие плакаты типа: «Летайте самолётами аэрофлота» или «Храните деньги в сберегательной кассе». На эти дебильные призывы никто никогда не обращал внимания, т.к. у советских людей не было альтернативы «Аэрофлоту», а деньги, кроме сберкассы, можно было хранить разве, что в банке стеклянной. В дальнем углу виднелась дверь запасного выхода, заставленная массивной кумачовой трибуной (может скучающих пассажиров развлекали лекциями о международном положении), а у входа на тумбе красовался двухведёрный алюминиевый бачок для воды, с прикованной к нему цепью кружкой. От двери в зал вели две-три ступеньки вниз и, остановившись на верхней, мы с полной безнадёгой взирали на открывавшуюся картину. Сидячие и лежачие пассажиры занимали примерно половину мест, но всё остальное пространство скамеек было плотно уставлено чемоданами, сумками, свёртками и прочим дорожным багажом. По давно установившимся неписаным законам, трогать ничего не позволялось, и никто на эти устои не посягал. Счастливчики могли потесниться и дать место женщине с малышом или пристроить ребёнка, освобождались скамейки только улетающими.
Торцы здания были заняты разными службами, кабинетами и имели отдельные входы, украшенные табличками: «Посторонним вход воспрещён».
Отсутствующие пассажиры в это время осаждали справочную, диспетчеров, кассы. Кто-то отправился за рыбой. Чокурдах расположился на берегу, почти в устье большой северной реки Индигирки, и здесь, обычно, улетая на материк, запасались удивительно вкусными копчёными и вялеными балыками чира, мускуна, нельмы. Правда, местное население, высоко ценило свою продукцию, но рыба была замечательная и спросом пользовалась всегда...
Остановившись у входа, мы услышали странные звуки. Это было какое-то низкое урчанье, бормотанье и всхлипыванье, затихающее на несколько секунд и вновь разносившееся по всему залу. Вскоре рассмотрели и место, откуда доносились удивительные рулады. Ещё не спустившись, Сашка заметил: «Чтоб мне провалиться, это Лёсик». Лесик, как ласково называли его все, а точнее Алексей Мишин, был на прииске личностью известной. Старожил посёлка летом в промывочный сезон работал на бульдозере, а зимой – взрывником в шахте. Попал на Север Лесик молодым парнем. Спортсмен-гиревик, душа компании, к пятидесяти годам превратился в этакий «двухдверный шкаф», состоящий из мышц, упрятанных под приличный слой жира, увенчанный крупной лысой головой и вечной добродушной улыбкой на апоплексичной физиономии. Был он отличным специалистом, хорошим товарищем и очень неглупым человеком. В этом убеждались некоторые новички, купившиеся на его располагающий вид и манеру общения. При случае же, парой слов Мишин мог любого поставить на место, не говоря о его огромной физической силе. Особую известность Лёсик приобрёл с возрастом, когда в силу каких-то изменений в организме, стал сильно храпеть во сне. Из его необъятной груди в это время вырывался рёв, стоны, рокот. Он мог протяжно подсвистывать и фыркать как хороший конь. Таблетки и процедуры не помогали, а операции на гортани, он сам признавался, боялся. Заснуть Мишин мог в кино, в тряском автобусе по дороге на шахту и не обижался, когда соседи бесцеремонно толкали его в бок. Виновато улыбался и просил, если надо, штовхнуть ещё. Как-то по случаю сам рассказал одну историю. Приехав по делам в райцентр, быстро со всем управился и, наскоро поужинав в кафе при гостинице, наладился пораньше лечь, чтоб не проспать ранний автобус домой. Пока укладывался, в номере появился второй постоялец. Солидный мужчина вежливо представился и в лучших традициях предложил сходить в «Арктику» поужинать. Лёсик отказался, сославшись на ранний подъём. Уходя, сосед несколько смущённо предупредил, что ночью он может довольно громко храпеть, и попросил не церемониться, а хорошенько тряхнуть кровать. Утром, проснувшись, наш герой застал соседа сидящим на кровати. Тот повытаскивал из всех ящиков стола и шкафа старые газеты, журналы и за их чтением скоротал ночь. С чувством даже некоторого восхищения поведал, что сам храпит, слышал храпунов, но такое довелось впервые. И не помогли ни толчки, ни нарочитый кашель, спал Лёсик, как убитый...
В дальнем конце зала, сидя на скамейке, широко расставив ноги, спал именно Лёсик. На нём было надета крытая шуба нараспашку, рядом лежала пыжиковая шапка. Лысина и сизая физиономия покрыты крупными каплями пота, обширная грудь ритмично вздымалась, а губы в такт дыханию, то вытягивались в трубочку, высвистывая и пришёптывая, то широко распахивались при мощном вдохе. В радиусе нескольких метров на скамьях, не считая багажа, было пусто. Зато рядом в проходе с неподдельным восторгом, удивлением и даже ужасом на розовых мордашках, стояли человек 5-7 ребятишек в возрасте от трёх лет и старше. Такого они ещё не видели и, тем более, не слышали. Взрослые явно смирились, по дневному времени, с необычным соседом, а детвора получила замечательное развлечение...
Кое-как растолкав «солиста», мы выяснили, что сидит Лёсик вторые сутки, и т.к. ночью ему спать не дают, отсыпается днём. Оживившаяся с его пробуждением малышня придвинулась поближе, и шустрая девчушка, лет пяти, прошепелявила: «Дядя Лёсик, а конфеты?..». Мишин зацепил в кармане шубы пригоршню карамели и раздал своим почитателям. «Они караулят, чтоб никто меня не украл, договор у нас», - сообщил довольный «Дядя Лёсик».
Прикинув наши дохлые шансы попасть на ближайший рейс, я с Мишиным остался покурить около женщин и чемоданов, а Саша отправился в экспедицию за рыбой.
Часа полтора спустя над дальним краем взлётной полосы, появился маленький зыбкий силуэт самолёта. Снижаясь, он быстро увеличивался в размерах и, наконец, синие облачка дыма из-под чиркнувших по бетону шасси, обозначили посадку красавца ТУ-154. Стремительно приближаясь, лайнер гнал перед собой волну пульсирующего грохота двигателей, в конце полосы притормозил, плавно развернулся и, взрыкивая турбинами, подрулил к выходу с лётного поля...
А в небольшом помещении диспетчерской творились уже что-то невообразимое. Наблюдая со стороны за этим бедламом, я по-человечески сочувствовал двум молодым симпатичным женщинам за стойкой. Хорошо, что барьер, разделяющих толпу и работниц аэропорта, был сработан с хорошим запасом прочности, иначе бы им не сдобровать. В общем, и пассажиров понять можно. Это вам не современный аэропорт в большом городе с кафешками, парикмахерскими, горячей водой в туалетах и гостиницей через площадь. Несколько деревянных строений, не вмещающих всех отлетающих, примитивные «удобства» во дворе, холодный неуютный буфет с жалким набором продуктов и стылое, даже летом, дыхание Ледовитого океана...
В первом ряду у стойки с билетами в руках, теснились прилетевшие в Чокурдах позавчера. В их монолитную массу пытались вклиниться обладатели всевозможных телеграмм, доказывая в голос своё право на первоочередную отправку. Тут же осторожно поджидали пассажиры с малолетними детьми. Ситуация привычная, и хотя все понимали, что самолёт не резиновый, мало кто, махнув рукой, смирился с дальнейшим ожиданием. Мы, Сашина жена, Валя из столовой с дочкой на руках, потихоньку протиснулись к дальнему концу стойки, а пацан остался с Лёсиком на улице. Мальчишка, кстати, один к одному «Вождь краснокожих» из новеллы О.Генри, и Лёсику было наказано не спускать с него глаз, во избежание угона какого-нибудь самолёта. От этого конца стойки отталкивались, счастливчики, прошедшие регистрацию, и по пол¬шажочка, по сантиметрику мы приближались к одной из девушек за барьером. Пресимпатичная, крашенная в блондинку якуточка, регистрировала пару пассажиров из очереди, а затем наугад выхватывала из протянутых рук телеграмму с билетом, не отвечая на протесты, отправляла маманю с грудным ребёнком. В открытые двери свободно залетали комары, и видимо, один из вампиров пристроился на ушко маленькой Валиной дочки. Почувствовав сильный зуд, та взвыла, как хорошая ручная сирена. Толпа не отреагировала, а у девушки за стойкой заметно округлились хорошенькие раскосые глаза при взгляде на такую голосистую малявку. Валя что-то шептала ей, целовала в ушко и, достав из сумочки цветочный одеколон, смазала место укуса. Малышка притихла. По прошествии многих лет, я, задним числом, прошу прощения у моей бывшей землячки и её уже давно взрослой дочери. Но, думаю, знай они тогда правду, всё равно бы меня не осудили. За моей спиной не было никого, я стоял за Валей, а из-под её руки торчал крохотный задик, обтянутый красным комбинезоном. Честное слово, я не сделал ей больно, совсем слегка двумя пальцами ущипнув этот самый комбинезончик. Эффект был потрясающий! Девушка в униформе снова испуганно уставилась на нас и попыталась отодвинуться. Но двигаться ей было некуда, а мы так и оставались в каком-то метре. Валя опять кое-как успокоила кроху, а я через пару минут повторил свою подлую штуку. «Сколько у вас билетов?» –отрывисто спросила диспетчер. «Пять», – пролепетала растерянно Валя. Хорошо, что все паспорта и билеты были в её сумочке... Через три минуты мы, обалдевшие от счастья и духоты, выбрались на улицу.
У стены, напротив, на ящике рядом с чемоданами, с умильным выражением розовой физиономии, расположился Лёсик. Между его коленей пристроился Шевелев младший, а перед ним сидели два огромных лохматых кабыздоха. Их хвосты, размером с хорошую метлу, ритмично постукивали о щебенистую землю, а всё внимание было сосредоточено на руках пацана. Он же спокойно доставал из бездонного кармана мишинской шубы карамельки, разворачивал их и на ладошке по очереди протягивал псам. Люба, знакомая с поселковыми собаками, не бросилась с воплями спасать своё чадо и спокойно наблюдала за происходящим.
Вообще, собаки на севере существа удивительные. К ездовым и охотничьим местных аборигенов чужому лучше не подходить. Воспитанные строго, если не сказать жёстко, они признают только хозяина. Поселковые - профессиональные попрошайки. Живя среди людей, прекрасно усвоили их привычки и манеру поведения. Непредсказуемость взрослых, собак настораживала, и на контакт они шли с опаской, зато дети могли делать с ними, что хотели. Некоторые лохматые особи не уступали в росте хорошему «кавказцу» и спокойно держали на спине 7-10-летнего пацана. Ребятне позволялось таскать их за хвосты, уши, впрягать зимой в санки, и я не слышал, чтобы собака обидела маленького. В крайнем случае, псина увернётся от подобной «ласки», но даже оскалить зубы себе не позволит. На прииске я жил рядом со школой, и к началу занятий сюда подтягивались все поселковые барбосы. Детвора на ходу доставала из портфелей уложенные заботливыми мамами завтраки и делилась, а то и полностью скармливала их своим любимцам. После первого звонка собаки разбегались по своим собачьим делам, а к концу четвёртого урока снова появлялись около школы, чтобы «развести» своих благодетелей по домам...
Покосившись на нас, два лохматика спокойно отодвинулись на пару метров, продолжая колотить хвостами и преданно посматривать на своего «кормильца». В то, что мы скоро улетаем, Лёсик поверил, только получив свой зарегистрированный на этот рейс билет и всё пытался понять, как это получилось. Мишин принёс свой чемодан и аккуратно привязал к нему надоевшую шубу, оставшись в щегольском кримпленовом, цвета морской волны, пиджаке. Теплую одежду брали с собой многие, т.к. улетая из Москвы осенью в +10-15 градусов, на Чукотке попадаешь в -20, а то и более мороза, и зимние одёжки приходились очень кстати. Теперь оставалось отыскать Шевелева старшего. Минут за двадцать я оббежал почти весь посёлок, пока в каком-то переулке не увидел неспешно шагающего навстречу Сашу. Под мышкой он держал мешок из-под сахара натолканный рыбой и с гордостью сообщил, что забрал из личного запаса хозяина почти пуд нельмы и муксуна. Причём нельма слегка подкопченная и просто объедение. Я слегка подначил Сашу, заметив, что для следующего клиента, рыбак опять достанет личный «НЗ» за соответствующую цену. Но это мелочи всё, и надо торопиться. «А что, – поинтересовался Шевелев, – места занимать, так Люба с Валей там и Лёсик, подсуетятся, небось». «Места в самолёте занимать надо, — огорошил я добытчика рыбы – Пока ты тут запасы дегустировал, мы уже регистрацию прошли, тоже время даром не теряли». Сашка заметно ускорил шаг, не переставал расспрашивать, как нам удалось попасть на первый рейс. Конечно, и он остался в неведении о методах достижения такого результата, ну да это не главное. Главное, что примерно через час мы благополучно покинули Чокурдак, а ещё часов через 10, приземлились во Внуково.