почти быль
Скоростная электричка подходила к Ярославскому. Редкие пассажиры в этот будний вечер постепенно подходили к тамбуру, неторопливо одевались в тепле вагона, растягивая это удовольствие перед прыжком в декабрьскую Москву. У самых дверей с заиндевевшими стёклами стоял, слегка приплясывая под цицикание из-под наушников, высокий рыжий парень в ярко-зелёной куртке какой-то обслуживающей компании. Рядом ожидал окончания пути солидный мужчина в дорогом пальто и с портфелем, ещё два-три неприметных пассажира.
Подошла проводница.
– Эй! Ты чего там? Куришь? – вдруг строго спросила она.
Парень коротко обернулся, кинув острый взгляд на неё. В растянутых тонких губах мелькнула только что прикуренная сигарета.
– Я сказала тебе, прекрати немедленно курить!
Парень ничего не ответил, всё также подрагивая. Рукой он смахнул сигарету изо рта. Струйка, едва заметная, заскользила по его правому рукаву.
– Затуши сигарету.
Это сказал кто-то из подошедших пассажиров.
Парень приплясывал, уткнувшись лицом в стекло.
– Тебе непонятно сказано?! – уже куда громче повторил всё тот же человек. – Затуши сигарету. Немедленно!
Курильщик опять на мгновение крутанулся от дверей, буркнув что-то невразумительно «дыпшолты», опять уделил пристальное внимание панораме за окном тамбура.
Поезд медленно катился, постепенно замедляя ход. Платформа вокзала, люди, спешащие к подходящей электричке – всё это уже не мелькало, а проплывало. Лица в вечернем сумраке были хорошо различимы – над ними где-то высоко невидимые фонари светили ровно и ярко. Поскрипывали буксы тормозов.
Парень получил жёсткий тычок в основание затылка, стукнувшись от неожиданности лбом о стекло. Развернулся и:
– Чего?! – Тут же горячий ствол девятимиллиметрового «бульдога» уткнулся ему в левую ноздрю, припечатав голову к холодным дверям. Левым глазом он отчётливо увидел барабан револьвера.
Он не смотрел на лицо стрелка, он не мог на него смотреть. Только на барабан револьвера. Вся его жизнь уместилась вдруг в искрящемся от слезы блике на хромированной выемке под патрон.
Острый запах пороха засвербел в ноздрях, дико захотелось чихнуть, но вместо этого курильщик вдруг почувствовал, как запас пива, выпитого перед поездкой, неудержимо, противно и стыдно хлынул между ног, а за коленками мышцы стали муторно-расслабленными, вялыми.
– Пасть открой, – сказал кто-то негромко, дуло вжалось в ноздрю сильнее.
Потом оно резко переместилось с гостеприимно распахнутый рот. Мушка больно царапнуло нёбо. Кислый вкус металла смешался с солёной кровью…
Из этого оружия ещё совсем недавно стреляли.
Может – час назад.
Он никогда не задумывался о смерти.
Своей смерти. Он плевал на неё. Он в неё не верил.
И вдруг он понял своим скованным страхом мозгом, как вообще пахнет смерть.
Настоящая смерть.
Порох и кровь.
– Теперь сигарету. Мне. И не вздумай дёргаться – у него очень мягкий спуск.
И в следующее мгновение острая боль в центре лба заставила вытаращить глаза и замычать – кто-то неизвестный с усердием тушил окурок о голову незадачливого курильщика.
– Назад! – Это руки его судорожно взметнулись к голове, но дуло вжалось в самое горло, так, что не вскрикнуть и не вздохнуть толком.
– Ой! Зачем же вы так! – воскликнула проводница.
Глаза и без того ничего не различавшие, теперь заливались потоками слёз, из глотки, заткнутой револьвером, выталкивались полувздохи-полувсхлипы, ноги ходили ходуном, едва удерживая его от падения, а руки безвольно болтались вдоль тела.
Ожёг толчками бил в лоб.
– Нельзя по-другому.
Это сказал хозяин «бульдога».
И тут револьвер выскочил изо рта курильщика и больно ткнул ему под левые рёбра. Вместо него во рту наказуемого оказался потухший окурок.
– Жуй. А то селезёнку прострелю. Жуй, не кривись. Ты же каждый день жрёшь это говно, должен был давно привыкнуть. Прожевал? Глотай… Ну. Проглотил? Открой пасть… Вот так. А теперь – мордой к дверям!
Толпа людей на перроне расступилась перед открывшимися створками автоматических дверей, из них сразу выскочили двое мужчин: один высокий и рыжий, в ярко зелёной куртке, а второй, почти вплотную к нему, какой-то серый, незаметный, обыкновенный. Они стремительно пересекли платформу, рыжий, не останавливаясь, сиганул вниз на свободные пути, споткнулся и как-то странно дёргаясь и тихо воя, покатился по грязному утрамбованному снегу.
А второй плавно притормозил у самого края, что-то сунул за пазуху, повернулся и зашагал к метро, мгновенно слившись в толпе таких же неприметных, куда-то спешащих вечерних людей.
Я – убийца.
Это плохая профессия, я вовсе не горжусь ею.
Но, в отличие от других – я знаю цену человеческой жизни. Нет, не только в оплате заказа, это не моя оценка бриллиантов.
Просто – как ты сам относишься к своей жизни.
Если ценишь, понимаешь значимость и уникальность – что ж, потому и цена.
Но если ты травишь её всякой дрянью – ядом и презрением, гордыней и гневом, то цена на твою жизнь стремительно приближается к цене патрона к моему «бульдогу».
И тогда – извини.
Бах…
3-4 декабря 2012 г.